Несколько раз в кабинет заглядывал Антон Павлович, но, порывшись в бумагах на стеллаже, тут же выбегал, не забывая всякий раз отпустить какую-нибудь шутку.
– Так, кто идет за «Клинским?» – строгим голосом вопрошал он, нахмурив брови. – Если самый умный, то это мой Шурик!
Вторая, наполовину уже опустошенная бутылка, только не «Клинского», а шампанского возвышалась посередине стола. Конфет в коробке тоже уже почти не осталось. После первой бутылки Шурик, не стесняясь присутствия Геши, начал распускать руки: то за талию Лу приобнимет, то, как бы между прочим, опустит свою руку на ее плечо, то по волосам проведет. Лу это не нравилось. Она отстранялась от него, отодвигалась подальше вместе с кубом. Но вслух высказать свое недовольство не решалась. Как-никак, а Шурик был тут хозяином, это во-первых, во-вторых, таких необыкновенных цветов ей никогда еще не дарили, а в-третьих, сказывалось выпитое шампанское. Лу без умолку болтала, громко смеялась. Голова немного кружилась, но это ощущение было скорее приятным, чем наоборот.
Геша явно не одобрял поведение друга, и его реакция не ускользнула от пристального взгляда Лу. И это, пожалуй, явилось самой главной причиной, по которой она заставляла себя терпеть навязчивые ухаживания Шурика. Ей нравилось распалять Гешину ревность. А в том, что это была именно ревность, Лу почему-то не сомневалась.
– Можно тебя на минуточку? – Геша резко поднялся.
– Меня? – небольшие, вечно бегающие глазки Шурика округлились.
От шампанского его холеная физиономия стала еще больше лосниться и вся покрылась темно-малиновыми пятнами. Он шумно вздохнул:
– А зачем это я тебе понадобился вдруг? И потом, невежливо оставлять даму одну!
– Послушай, мне нужно тебе сказать что-то очень важное. А дама нас извинит, правда? – Геша бросил на Лу быстрый и какой-то колючий взгляд.
– Конечно! Хоть сто порций! – великодушно согласилась Лу.
Приятели вышли из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Об этом позаботился Геша. Лу сгорала от любопытства. Она быстро скинула с ног сабо и босиком, стараясь ступать бесшумно и осторожно, подбежала к двери. Однако как ни напрягала Лу свой слух, прильнув ухом к замочной скважине, разобрать, что говорит Геша, она не смогла. Видимо, тот нарочно говорил очень тихо. Зато каждое слово захмелевшего Шурика слышалось отчетливо и громко:
– Что-то я, друг Гешмуфтий, никак в толк не возьму: что тебе от меня нужно?
В ответ послышалось неразборчивое бурчание Геши.
– К кому хочу, к тому и клеюсь! Тебе-то что?
Снова недовольное бурчание.
– Что такое?! Да у тебя, я вижу, конкретно крышу снесло! И память отшибло! До четырнадцатого февраля ты занят! Ты очень сильно занят!
– Да пошел ты! – отчетливо выкрикнул Геша.
Затем за дверью послышалась какая-то возня, и Лу, боясь, что ее разоблачат, опрометью кинулась к столу. Она едва успела всунуть ноги в сабо, когда дверь резко распахнулась. Похоже, Геша пнул ее ногой. В несколько размашистых шагов преодолев расстояние от двери до стола, он произнес тоном, не терпящим возражений:
– Собирайся, Лу! Клуб закрывается!
Глаза Геши пылали гневом. Лу посмотрела на Шурика.
– Клуб моего отца работает до шести утра, – оповестил Шурик, делая особый упор на словах «моего отца».
– Ты идешь или остаешься? – угрюмо спросил Геша, глядя куда-то в сторону.
Нужно было принимать решение. Лу поднялась, нашла глазами свою сумку, лежавшую на свободном кубе, медленно приблизилась к ней и, секунду поколебавшись, решительно перекинула ремешок сумки через плечо.
– Ты еще пожалеешь об этом! Очень сильно пожалеешь, Гешберт! – с угрозой процедил Шурик.
Геша молча, даже не взглянув на Шурика, шагнул к двери.
– А цветы?! – отчаянно взвизгнул Шурик, когда они уже вышли из кабинета.
Но Лу, встретив Гешин суровый взгляд, не решилась вернуться за цветами, хотя ей было ужасно жаль оставлять их здесь.