Зимой в лесу тихо. Так тихо, что слышно стук сердца. Оно у меня сейчас колотится быстро. Как у загнанной лошади.
Неудивительно. Я только что провел бой с тенью. Очень интенсивно. Специально, чтобы согреться.
Если учесть, что сейчас вечер, а перед этим я весь день тренировался, понятно, почему я хрипло дышу. Изо рта валит густой пар.
Вокруг заснеженные стволы деревьев. Снег лежит на ветках, на земле, навалился сугробами. Он повсюду. Я забрался в самую чащу. И сегодня весь день один.
Хотя скоро пора возвращаться к ребятам. Они ждут в лагере.
Сегодня у них отдых. Вчера мы бегали нырять в озеро. Они попросили перерыв.
У меня же на перерыв времени нет. Уже конец января. И у меня полно дел. Надо тренироваться. Чтобы успеть к чемпионату мира.
Я сейчас добавил в занятия набивку тела. Жесткие блоки от ударов. Раньше я делал акцент на атаке. Старался пробить противника. Одним ударом.
А после Японии посетило озарение. Разве мой стиль совершенен? Если я сконцентрировался только на атаке.
Настоящий мастер должен быть одинаково хорош. Как в атаке, так и в обороне. А у меня оборона как раз хромает.
Поэтому я начал приучать тело к нечувствительности.
Вчера, например, ребята колотили меня. Кулаками, пятками. Потом палками. По рукам, ногам, по туловищу. Чтобы убрать болевой порог.
Больно, черт побери. Я делал ката санчин. Медленно и спокойно. Размеренно.
А парни окружили меня. И били. Когда я видел удар, напрягал мышцы. Прилетало повсюду. Пресс, плечи, поясница, бедра, голени, предплечья.
Я занимался каждый день. С Нового года. Когда кто-то рядом из учеников, они били меня. Когда один, занимался сам. Лупил себя палкой, бился о колонны и стены предплечьями и плечами.
У меня тело привычное к ударам. Вернее, руки и ноги. А теперь я приучал к ударам по другим частям тела. Постепенно ощущал, что терял чувствительность.
— Ох, Витя, ты опять что-то невиданное задумал, — жаловался Крылов. — Прямо богатырь из былин. Неуязвимый для стрел и меча. Будто волшебным снадобьем намазался.
Но рано радоваться. Я не мог полностью сосредоточиться на тренировках. Мне еще надо готовиться к легализации карате. Сейчас лед тронулся. Наконец-то. Показался свет в конце тоннеля.
С Нового года властями принято решение. Никаких турниров по карате.
Пока не будет организована федерация. Пока не будут утверждены правила занятий. И подготовки инструкторов. Пока преподаватели не пройдут аттестацию. Короче говоря, пока стихийное боевое движение не войдет в правовое поле. Пока не легализуется.
Ваш скромный слуга немало помог этому прорыву.
— Ну, герой, что ты хочешь? Чем можем помочь? — спросил генерал в КГБ. Начальник Воловникова. — Благодаря сведениям, доставленные тобой, мы нашли груз. Грузовик, нашпигованный новейшей электроникой. Мы еще не со всеми приборами разобрались. Ученые ломают головы. Арестовали почти сразу после высадки. В СССР. И теперь изучаем. Но скажу правду. Если бы упустили, дело плохо. Наши противники получили бы сверхсекретные материалы.
Я тогда не раздумывал ни минуты.
— Помогите с легализацией карате, — попросил я. — Вы же знаете. Я смог помочь только из-за того, что был на соревнованиях. На показательном турнире. Так просто я бы не смог побывать там.
Генерал вздохнул. Я видел. Хочет отказать. И выбирает слова, как бы сделать это помягче. Потактичнее.
— Понимаешь, сынок, — сказал он. — Тут такое дело. Предварительно мы уже обсуждали этот вопрос. С руководством партии. Запросили наше мнение. И МВД. Мы сказали, что пока не против. Учитывая твой опыт сотрудничества с нами. Но окончательное решение за партией. Как решат там. Так и будет. Пока что мы можем только посодействовать. Со встречей. С высшим руководством. Ты там поднимешь свой вопрос. Опять. И постараешься убедить руководство страны. В пользе карате.
Я кивнул.
— В любое время. Причем, как можно скорее. Чтобы я мог успеть принять участие. В чемпионате мира.
Разговор был в начале января. Уже конец. А встреча с высокопоставленными чиновниками так и не состоялась. Но вот недавно Воловников позвонил.
— Для начала встретишься с первым секретарем. Московского горкома. Олешников. Он недавно назначен. Молодой да горячий. Как ты. Может, и сработаетесь. Найдете общий язык.
Я тогда был свободен. Только тренировки ежедневные.
Каждый день звонил Бородину. В ЦК комсомола. Но тот пока только вздыхал в трубку.
— Пока ничего, Витя. Нет новостей. Сверху.
Так пролетел месяц. Встреча так и не состоялась. Я уж и звонить перестал.
А у меня как раз Ледяная неделя. На носу. Ну, что поделать. Пошел в лес с парнями. Перед этим позвонил Бородину опять.
— Я ухожу на тренировку. В лес. У меня так каждый месяц. Вот телефон. Это парень по имени Мазуриков. Ваш человек. Тоже комсомолец. Ответственный. Тоже хотел пойти с нами. Но не смог. Приболел. Поэтому, если что, звоните ему. Он отправит за мной гонцов. Знает, где я буду.
Бородин все понял. Записал телефон. Сказал, что срочно отправит курьера. Если что. Через Мазурикова. И я со спокойной душой отправился на Ледяную неделю.
Сейчас, после боя с тенью, я не задерживался. Нацепил лыжи. Побежал обратно. К лагерю.
В лесу быстро темнело. Солнце ушло за верхушки деревьев. Лучи скользили по облакам. Делали из белых темно-серыми. Снег сразу как будто посинел. Деревья потемнели.
Мои следы еле угадывались на снегу. Через десять минут я обнаружил, что бегу в другом направлении. По девственно чистой тропе.
Ну вот. Не хватало еще заблудиться. Ночь в лесу выпадет тяжкой. У меня ни снаряжения, ни одежды. Замерзну. Превращусь в ледышку.
Широкие беговые лыжи скрипели по снегу. Я резко взял влево. Моя тропа должна быть там. Ведет к лагерю.
С другой стороны, это будет забавное приключение. Возможность еще раз проверить себя. Если бы я заблудился, то примерно определил бы направление.
И шел бы. Всю ночь напролет. Без остановки. По ночному лесу.
Наверняка вышел бы к дороге. Или тропе. А там уже можно и на поселок выйти. Или кто-нибудь подобрал бы. На попутке.
Так что, не надо вешать нос. Выкарабкаюсь.
А вот и моя тропа. Я вышел на колею. Ту, что проложил утром.
Нагнул голову. Как волк, идущий по следу. И рванул по колее. Тяжело дыша.
Через минут пять вошел в ритм. Сердце билось ровно и гулко. Палки поочередно вонзал в снег. Хрустел лыжами по насту. Изо рта вырывался пар.
Через минут сорок непрерывного бега вышел к лагерю. К тому времени стемнело еще сильнее.
На полянке перед палаткой стоял Смелов. Рубил дрова. Оглянулся на меня. Улыбнулся. Вытер пот со лба.
— Я думал, ты там уже с медведем кумитэ устроил. Отбираешь у него берлогу.
Я подошел ближе. Снял лыжи. Почистил от снега. Воткнул рядом с палаткой.
У нас одна большая палатка. Армейская, брезентовая. Маскировочного серебристо-белого цвета. Сливается с поляной. В куполообразной крыше отверстие. Из него торчит труба. Идет дым.
Бурный взял палатку у знакомых. В этот раз нас поехало пять человек. Смелов, Бурный, Гончаров, Куприянов и я. А палатка на десяток. Поэтому мы расположились с комфортом.
Внутри печка. Мы ее топили дровами. Главное, поддерживать огонь. И никакой мороз не страшен.
— Чуть было до этого не дошло, — ответил я. И вошел в палатку. Чтобы обогреться. А то уже чувствую. Пальцы ног заледенели. И щеки онемели. — Ну, как вы тут?
Как-как… Само собой, сидят, прохлаждаются. Даже не сидят, а лежат. Хотя, не все.
Сегодня очередь Гончарова кашеварить. Он колдует над котелком. Там внутри что-то булькает.
Куприянов рядом. Наверняка давал советы. По части кухни Куприянов у нас самый лучший. Готовит, пальчики оближешь.
Но у нас демократия. Военная демократия. Каждый должен отдежурить поваром. Или уборщиком. Или лесорубом. Короче говоря, никто не должен сидеть без дела.
Я, кстати, дежурил наравне со всеми.
— Все в порядке, шеф, — бодро ответил Куприянов. — Скоро ужин. Давай, подсаживайся.
В палатке тепло, даже жарко. Уютно. На потолке лампы покачиваются. По краям спальники на карематах. В центре стол. И печка.
— Не, у меня еще блоки по плану, — ответил я. Поглядел на остальных. Пусть разомнутся. Нечего валяться. Мы сюда не за этим пришли. — Гончаров, Бурный, выходите. Постучите по мне. И возьмите палки.
Бурный молча встал. А Гончаров чуток поворчал.
Мол, зачем вылазить на собачий холод. Уже тренировались ведь. Впрочем, ворчал беззлобно. Для порядка. Поэтому я промолчал.
Мы снова вынырнули на улицу. Снова в холод. После расслабляющего тепла палатки особенно тяжко. Парни поежились.
Я снял куртку и кофту. Остался в одной футболке. И штанах. Стоял босиком. Пока что еще терпимо.
Холод начал кусать пальцы рук и ног. Снова набросился на мою голову. На щеки и шею.
Ладно, это еще ничего. Можно вынести. Я встал в стойку киба дачи. Кулаки перед собой.
— Ну, давайте, — просипел я. Заставил себя стоять спокойно. Не дрожать. Не стучать зубами. Сконцентрировался на ощущениях тела. — Начинайте.
Бурный размахнулся палкой. Зазвездил мне по животу. Я успел вовремя напрячь пресс.
Бац! Удар вроде сильный. Но я не почувствовал особой боли. Так, хлопок по корпусу.
Хотя палка толстая и гладкая. Типа скалки. Чтобы не занозить. Видимо, я сильно замерз. И перестал чувствовать боль.
Хлоп! Гончаров ударил сзади. По спине. Ниже лопаток. Я опять успел напрячь мышцы.
Задержал дыхание. А потом резко выдохнул. Как раз в момент удара. Тоже не больно. Вернее, не так больно, как я ожидал.
Бах! Бурный с размаху ударил по руке. Еще и мину состряпал зверскую. Как будто убить хотел.
Я успел повернуть руку. Предплечьем наружу. Снова задержал дыхание. Отбил удар. Что такое? Совсем не больно. Или Бурный бьет вполсилы?
— Бейте сильнее, — прорычал я. Что за телячьи нежности? Мне это не надо. Будем тренироваться до упора. Без поддавок. — Вы меня перышком гладите, что ли?
Гончаров тоже резко выдохнул. И опять влепил мне по спине. Со всего маху. На этот раз сильнее.
Я крякнул от удара. Чуть пошатнулся. Но выдержал. Вроде не больно. Я же говорю. Наверное, эффект от холода.
Бурный продолжал бить по разным уровням. Я стоял на месте. А он размахнулся и ударил меня по ноге. Со всего маху.
Я еле удержал правую ногу на месте. Снег обжигал босые пятки. Но боль не особо почувствовал. Терпимо. Вполне.
Еще минут пять парни охаживали меня ударами. Как будто пыль выбивали из ковра.
Смелов прекратил колоть дрова. Стоял, смотрел на нас. Покачивал головой.
Парни били неплохо так. По всему телу. Кроме головы. Наконец, я отскочил в сторону. Поднял руки.
— Все. На сегодня хватит. Пошли ужинать.
Парни тут же довольно улыбнулись. Нырнули в палатку. Я за ними. Вот теперь можно расслабиться.
Тело, как кусок теста. Отбитый кулаками здоровенного повара. Посмотрим, как буду чувствовать себя. Завтра, например.
На секунду задержался перед входом. В лесу уже стемнело. Стояла звенящая тишина. Смелов опять рубанул топором о полено.
— Пошли, Леня, — позвал я. — Ужинать. Отдыхать.
Смелов поднял топор с воткнутым в лезвие чурбаном. Сильно ударил. Расколол надвое.
— Уже иду.
После интенсивных занятий ужин зашел на ура. Ничто так не разогревает аппетит.
Остаток дня мы отдыхали. Я залез в спальник. Укрылся шерстяным одеялом. И уснул.
Еще два дня на природе. Небольшой отпуск. Хотя мы не отдыхали. Каждый день усиленные тренировки. Купание в озере. Подо льдом. Спарринги и кумитэ.
Я по большей части блокировал удары учеников. Сам не атаковал. Настраивал оборону.
Через два дня мы вернулись в Москву. Усталые, но и взбодренные. Удивительным образом.
Каждый раз после Ледяной недели я чувствовал подъем сил. Хоть и выматывался до упаду.
Когда пришел в общагу, никого не было. Парни ушли учиться.
На моей кровати лежала смятая записка. От Крылова. Я развернул.
Что там еще написал буйный приятель? Олег в последнее время отошел от карате. Под предлогом учебы. Типа, надо усиленно заниматься.
Но я-то видел. Товарищ больше увлекся девушкой. У него появилась постоянная подружка Варя. Вроде бы все закрутилось-завертелось. Самым серьезным способом. Поэтому на карате времени не осталось.
«Звонил Бородин», — писал Крылов. «Срочно свяжись с ним».
Неужели лед тронулся? Еще дальше? Это то, что я думаю?
Я поглядел на часы. Время одиннадцать утра. Бородин должен быть еще у себя. Ну-ка, может успею его поймать?
Я рванул вниз. К вахтерше. Как назло, тетка болтала по телефону. Я подождал. При этом хотел вырвать трубку.
Еле дождался. Но едва схватил телефон, вахтерша не дала поднять трубку.
— Ага, вот он ты, наконец, — строго сказала она. Брови нахмурила. Поглядела на меня, как на рецидивиста, сбежавшего из тюрьмы. — Явился, не запылился. Ты скажи, долго еще будешь?
Вот паскудство. Ну что она пристала именно сейчас? Я пытался поднять трубку. Но вахтерша не давала. Уперлась рогом.
— Что долго буду? — спросил я. — Обещаю, что недолго. Скоро уже сделаю. Чтобы то ни было. Дайте позвонить. Очень срочно.
Но тетка неумолимо держала телефон.
— Долго будешь девушку мучить, подлец эдакий? Она через день приходила. Тебя искала. Сколько можно?
Я поглядел на тетку. Внимательно. Прекратил попытки выхватить трубку телефона.
— Какая такая девушка? Валя?
Вахтерша сурово кивнула. Продолжала стоять горой. За интересы девушки.
— Ну, конечно, а кто же еще? Все ждала тебя, когда придешь. А ты все там. По лесам шлялся. Как бродяга. Нет бы, вместо этого девушке внимание уделить.
Ого, впервые слышу. Я уже давно не видел Валю.
Только после Нового года встретились. И то ненадолго. У нее соревнования. Строгие родители. Учеба.
У меня занятия и тренировки. Подготовка к поездке на Кубу. Решение вопросов с легализацией карате. Какие уж тут встречи? Какие сердечные дела?
Кстати, я совсем забыл сказать ей. Что уезжаю на Ледяную неделю. Хотя, казалось бы, должна знать. Я ей уже говорил.
— Я с ней увижусь, — ответил я. — Прямо сегодня. Прямо сейчас пойду. Чтобы встретиться.
Вахтерша покачала головой. Все также сурово. И осуждающе. Как будто я совершил дюжину тяжких преступлений.
— Жди здесь. Она сегодня сама должна прийти. Заходит после тренировки. Скоро уже.
И освободила наконец телефон. Я набрал Бородина. Думал, что не дозвонюсь. Но тот взял трубку с третьего гудка.
— А, вот и ты, наконец-то, — сказал Бородин. Голос бодрый и ясный. Судя по всему, у него в кабинете сидел кто-то еще. — Вышел наконец-то из леса? Как Маугли прям. Ну, давай. Готовься. Завтра в три часа. В обкоме. Встреча с Олешниковым. У тебя будет десять минут. Не опаздывай. Принеси все материалы. Оденься поприличнее. И давай, удачи. Как говорится.
И отключился. Я положил трубку. Но при этом чувствовал себя странно. Обрадовался, конечно.
И одновременно ощущал равнодушие. Посмотрим, получится ли пробиться. Через мозг чиновника. Удастся ли сделать в нем такую дыру, чтобы влить все убеждения о том, что карате не опасен для государства?
— Эй, Ермолов! — крикнула вахтерша. — Ну, что ты там? Заснул, что ли? Вот же она. Пришла твоя краля ненаглядная.
Я поднял глаза. Вернулся в окружающую действительность. Точно.
Оказывается, пришла Валя. Моя девушка. Только выглядела она не самым лучшим образом. Осунулась и похудела. Печально глядела на меня.
Вот елы-палы. Только этого не хватало. Еще и разборки с девушкой. По поводу того, что я уделяю мало внимания. Это то, что мне нужно сейчас меньше всего.
— Ну, привет, — тихо сказала Валя. Подошла ближе. Поцеловала в щеку. — Что это у тебя? Отморозил, что ли? Ох, Витя, сколько же можно? Быть таким бесшабашным. Как мальчишка. Когда же ты наконец возьмешься за ум.
Вахтерша внимательно слушала нас. И одобрительно кивала. Кстати, за все время, что я был здесь, не прошел ни один студент. Что за мистика? Я указал на лестницу.
— Пойдем ко мне. Поговорим.
Валя кивнула и пошла по лестнице.