Шаг. Еще один. Медленно, неохотно. Описать носком туфли полукруг, закинуть ногу на бедро Лекса. Замереть. Вдохнуть. Ощутить слабый запах его парфюма, щекой — его шершавую щеку с пробивающейся щетиной. Дыхание в унисон, сердце колотится в ритм мелодии. Отстраниться, ослабеть, опускаясь на пол в шпагате, позволив партнеру удержать, поднять, крепко прижать к телу. Резкий разворот, поворот, шаг. Прогнуться. Сближение и отдаление. Снова и снова. Извечная страсть и холод.
Черт его знает, почему я так застряла на этом аргентинском танго. Студия так себе, инструктор — усталая тетка, механически выполняющая свою работу. Из хорошего — Лекс, оказавшийся отличным партнером, и сам танец, словно оживляющий и встряхивающий суть. А ее мало что могло встряхнуть, ведь я слишком практична, слишком цинична, слишком бесчувственная, рациональная.
Сколько себя помнила, всегда была такой. Даже в сопливом детстве мечтала о сугубо приземленных вещах и осознавала: чтобы добиться мечты, надо вкалывать до седьмого пота и жертвовать всем. Поэтому лучше не иметь сантиментов, чтобы жертвовать не приходилось слишком многим.
А еще этот танцкласс помогал сосредоточиться. Отточенность и бесконечная отработка движений, позиций, поддержек, когда мозг перетекает в тело, освобождаясь от лишних мыслей, — и после часа занятий ты выходишь из студии обновленным человеком с готовыми планами в голове.
Но не сегодня. Сегодня все летит в тартарары. Вместо расслабляющего напряжения, я чувствовала отчаяние, злость, вместо пустоты и контроля — тревожную заполненность.
Нет, в таком состоянии не соберусь после занятия, а наоборот, взорвусь. И это нисколько не поможет правильно выстроить встречу и разговор вечером.
— Налево. Марина, здесь поворот налево.
— Черт, — прошипела взбешенно, сдув прядь волос с лица.
— Все, вы сбились. — Тамара махнула рукой, требуя от нас остановиться. Три остальных пары отвлеклись на нас, сбились следом. — Так трудно запомнить, что ли?
— Трудно, — выплюнула я, отлепившись от Лекса. — Вы только в прошлый раз усложнили элементы, я не настолько гениальна, чтобы так быстро перестроиться.
Губы инструктора раздраженно поджались, отповедь не пришлась по вкусу. А зачем мне сдерживаться ради этой неопрятной тетки, не умеющей ни причесываться нормально, ни одеваться и абсолютно ничем не впечатляющей: ни умом, ни фигурой, ни талантом?
— Так, — Тамара отвернулась, не выдержав моего ехидного взгляда. — Начнем сначала.
Лекс обнял меня, глядя вопросительно, но я еще не перекипела. Бесило все: освещение, композиция, звучащая в сотый раз, люди вокруг, невозможность заниматься в таком неуравновешенном состоянии.
— Я все на сегодня. — Сорвалась к выходу в раздевалки, оттолкнув Лекса.
— ПМС, наверное, — тихо хохотнула малахольная рыжая девица в жутком бирюзовом топе. Никак не могла запомнить ее имя, да и ни к чему оно такой лишенной вкуса дуре.
В раздевалке, сбросив туфли, сменила легинсы на джинсы, а тунику — на футболку от Guess. Не стала тратить время на прическу, не то настроение, чтобы заниматься волосами, так что просто стянула резинку, захлопнула дверцу шкафчика.
Я ненавидела такие дни. Когда почва уходит из-под ног, и ты балансируешь, танцуя меж языками пламени, стараясь уцелеть и понимая: это была просто иллюзия контроля, а иллюзии иметь опасно.
Лекс предсказуемо ожидал снаружи, полностью собранный, с сумкой, перекинутой через плечо.
— Что случилось? — спросил. Серые глаза с тревогой смотрели на меня. — Ты поссорилась с Максом?
Если бы… Все гораздо хуже.
— Нет. Настроение просто ни к черту. Та идиотина, должно быть, права. ПМС, — натянула на лицо улыбку, прекрасно осознавая, что она смотрится как оскал и портит мое лицо.
— Рин, не ври, — нахмурился Романов. — Хотя бы мне.
— Тогда не спрашивай ни о чем, — оборвала, проходя мимо.
Лекс поймал меня за локоть, останавливая.
— Пойдем кофе попьем. Спрашивать ни о чем не буду, обещаю.
Старый-добрый милашка Александр Романов. Годы идут (сколько мы уже дружим с ним? Пять, шесть лет?), но ни хитрости, ни изворотливости, ни нахрапистости у него не прибавилось. Идеальный ноль, который мог бы при иных условиях стать идеальным мужчиной. Внешностью природа не обидела, так он сам отлично портит ее то повышенной лохматостью темно-русых волос, то странной мешковатой одеждой. Ум тоже имеется, но что он значит, если у тебя совершенно нет амбиций, если слово «пробиться» синоним преступления против совести и человечности? Ничего. Так и прозябает на должности продавца-консультанта в спортивном магазине. Денег не было, нет и не будет. И не потому, что тратит безудержно на люкс или копит на крутую тачку (его и страшненькая старая «Калина» устраивает, столько лет уже на ней катается и менять не думает) или лофт в центре, а потому, что не видит смысла в том, чтобы их было как можно больше.
Одного у Лекса не отнять: он отличный, преданный друг. Каждый раз, когда слышу словосочетание «душевный человек», непременно думаю о нем. Наверное, потому, что Романов действительно с огромным сердцем и широкой душой. Тот, кто согреет в стужу невзгод, рассмешит в минуту горечи, протянет руку помощи, когда идешь ко дну. Я — не такая. Так не смогу. Но, как всякая эгоистка, держу Романова рядом, практически использую, восхищаясь и порицая, завидую и испытываю жгучее чувство неполноценности одновременно с чувством практически щенячьей привязанности.
Мы познакомились на студенческой тусовке. Тогда, будучи третьекурсницей, я сошлась с Ксенией, той еще оторвой. Куда нас только не заносило… И однажды принесло на какой-то квартирник. Лекс играл на гитаре, не выпуская изо рта сигарету, темные длинные и спутанные волосы падали на лицо, привлекающее пусть не классической красотой, а какой-то харизматичной одухотворенностью, ловкие, изящные пальцы перебирали струны. Он посмотрел на меня и так светло улыбнулся, что поймала себя на мысли: да, в такого симпатичного маргинала-музыканта вполне можно и нужно влюбиться.
Ну я и была влюблена в него. Где-то неделю. И протрезвела, познакомившись поближе, узнав, что толку ни из Лекса, ни из нашего сближения не выйдет никакого.
Так что Романов еще и первая, и последняя моя любовь. Попробовала — и хватит.
Лекс заканчивал политех, подрабатывал администратором в фитнес-клубе, переводами (он отлично знал английский), успевал выступать с группой и поражал кипучей энергией. Это еще больше ставило в тупик. Как при таких исходных данных можно оставаться нищей пустышкой? Это будто зимой вынести обогреватель на улицу и пытаться изменить температуру воздуха. Работа вхолостую, бессмысленная, направленная не в то русло.
Около года или больше мы тусовались большой компанией: я, Ксюша, ее подруга со своим парнем, Лекс и его друг, с которым Ксения пыталась завязать роман (и завязала, правда был он скоротечным), а потом коллектив начал разваливаться. Сначала нас осталось четверо, а к моменту выпуска — трое.
Ксения отвалилась последней. Она ухитрилась выскочить замуж едва ли не сразу после защиты диплома, и укатила в столицу устраивать жизнь.
Остались мы с Романовым. Подозревала, что основа нашей дружбы — обычная тоска по беззаботным студенческим временами, которые так тяжело отпустить. Да, на какое-то время мы упустили друг друга из виду, но однажды случайно столкнулись в торговом центре, и все завертелось по-новому.
Откровенно говоря, сейчас он единственный мой друг. Даша не в счет, она наставница, гуру, настоящей близости между нами никогда не было.
Мне нравилась та легкая сумасшедшинка, энтузиазм и отклик, которые чувствовала в Лексе. Он охотно поддерживал мои идеи и даже развивал их. Вегетарианство? Круто! Я тут знаю парочку человек, давай с ними познакомлю, сама все оценишь. Велопрогулки? Замечательно! Мне тут как раз один парень такой классный маршрут показал. Латиноамериканские танцы? А почему нет? Как раз поправим твое чувство ритма.
С Романовым я могла обсуждать все, что угодно, запретных тем почти не было. Его тонкие наблюдения и умозаключения не раз выручали меня, наши споры здорово проветривали мозги, как и совпадение мнений. Единственное табу — мои отношения с Максом и мои жизненные цели. Обсуждать первое с парнем — это уж слишком, говорить же о втором означает оттолкнуть друга. Любой бы понял меня (и одобрил, еще и благословил бы), но не Лекс. Он просто… слишком другой.
Мы спустились вниз, вышли на улицу. Майский полдень немедленно заключил нас в кокон из яркого солнца, городской пыли и шума, бетона и кирпича зданий, людской сутолоки. Прохладный воздух забрался под одежду, мурашками пробежал по коже. Кофейня была в соседнем здании. Вполне приличное и уютное заведение, создатели которого не были лишены вкуса и мозга. Практически после каждого занятия мы с Лексом заходили туда, он брал свой любимый черный без сахара, я — мокко.
Мы традиционно заняли столик у окна, молчали, разглядывая прохожих. Романов хмурился, видимо, мое дурное настроение так и не получилось выкинуть из головы, но я знала: он сдержит обещание и ни о чем спрашивать не будет. Может, через какое-то время сама все ему расскажу. Когда окончательно разберусь с этим дерьмом, выработаю новый план и начну воплощать его.
В сумочке прожужжал телефон. Полезла за ним.
— Кстати, поздравь. Меня повысили.
Пришло сообщение от Даши. «Освобожусь минут через десять. Поговорим», — написала она.
— Да? — рассеянно отреагировала я. — До старшего продавца-консультанта? — вскинула ехидный взгляд на друга.
— Нет, — Лекс с улыбкой замотал головой. — До менеджера отдела.
— Охренительный карьерный рост, — кивнула, убирая телефон обратно в сумочку.
— Это сарказм был или ты серьезно рада за меня?
Поставив локти на стол, я уложила подбородок на сплетенные кисти рук и пристально воззрилась в серые смеющиеся глаза Романова.
— Лекс, именно поэтому тебе не везет с девушками. Ты абсолютно не улавливаешь подтекст.
Что правда, то правда. Лексу двадцать семь, но, как ни напрягала память, не могла вспомнить ни об одном его серьезном увлечении. Имен парень никогда не упоминал, с друзьями пассий не знакомил. Следовательно, достойными не считал. Или это они не считали его достойным…
— Почему не везет? Я всем доволен. Просто предпочитаю забег на короткие дистанции. Верным до гробовой доски буду лишь любимой, — он шутливо отсалютовал мне чашкой.
— Очень романтично. Но если серьезно, Романов, ты застрял. Признай это. Ты буксуешь. Старший продавец-консультант, менеджер отдела — какая нахрен разница, если ты по сути никто?
Мы молча сделали по глотку кофе, буравя друг друга взглядами.
— А я не считаю себя никем, — возразил спокойно Лекс, криво ухмыльнувшись, но улыбка в глазах не отразилась. — Значит, ты меня таким считаешь, да, Рина?
— Я считаю тебя своим другом и замечательным человеком. Если тебя все устраивает, не мне тебя учить.
Примирительно подняла вверх ладони, поставив чашку на блюдце. В сумочке вновь ожил телефон, потянулась за ним.
На этот раз написал Макс… Что ж, все в силе. В семь, сегодня. Час икс.
— Слушай, Марин, не хочу с тобой ссориться. Я вижу, что ты чем-то расстроена, отсюда повышенная стервозность…
— Стервозность? — предупреждающе взглянула на друга, отвечая Максу.
Лекс, воспользовавшись тем, что отвлеклась, потянулся к моей чашке, с хитрым видом отпил из нее. Чертов нахал, вечно проделывает этот фокус.
— Стервозность, — с деланно серьезным видом кивнул Романов.
Я демонстративно пододвинула к себе его чашку, тоже отпила.
— Ты свободна в выходные? У нас с ребятами выступление в «Игуане».
— Круто! Вас наконец-то туда позвали, — улыбнулась я.
Как ни странно, но группа, в которой Лекс играл едва ли не с первого курса, не распалась после выпуска, подобно многим. Их коллектив часто мотался по музыкальным фестам, проходившим в области, да и в другие регионы ездил, выступал и в городе по праздникам. Удачно, если у ребят появится постоянная сцена в каком-нибудь баре типа «Игуаны».
— Ага. Так ты придешь?
— Пока не знаю, — пожала плечами. — Очень может быть, что получится. А теперь, негодник, верни мой кофе. Если ты так любишь мокко, какого фига себе его не заказываешь, а вечно мой таскаешь? — Я потянулась к своей чашке, нарочито сердитая.
— Люблю сложности, — рассмеялся Романов.
… Даша сама набрала меня. Я как раз села в машину, но не успела завести мотор.
— Да, привет, — ответила ей, бросив сумочку на соседнее сиденье. — Как там Мальдивы?
— Они обалденные! — звонко завопила она. — Господи, ты бы видела наш люкс, а вид из него какой! Ммм… Я, блин, в долбанном раю, Марин.
— Ну класс. Завидую белой завистью. Мне вот пока не светит туда попасть.
— Рассказывай, что случилось, — переключилась на деловой тон Дарья. — Я два раза перечитала твое сообщение, но не поняла ничего. Напустила туману.
— Потому что не расскажешь всего в переписке, нужно было созвониться.
— Ты написала, что он тебя обманул. Только не говори, что…
— Да. Именно. Этот козел оказался женат.
Дашка нецензурно выругалась.
— Как узнала?
— Как в анекдоте. Искала дизайнерские полочки, наткнулась на интересные фотки, а они привели меня на ее страничку в инсте. Я проверила, это зарегистрированный брак, — я поглаживала руль, усмехаясь. Как же много значат в жизни человека случайности. По сути, сама жизнь — случайность.
— А он силен! Почти два года прятал ее от тебя. Ничто не указывало.
— Ничто, — согласилась. — Открытым остается вопрос: кого он берег? Ее или меня?
Мы помолчали.
— Что думаешь делать? — спросила наконец Даша.
Я вздохнула.
— Поговорить. Выложить все, что знаю. Поставить ультиматум: или она, или я.
— Рина, это плохая идея. Очень плохая, — отрубила Дарья. — На что ты надеешься? А если он скажет: пошла нахер, я выбираю ее. Что дальше?
— Это…
Она оборвала меня, продолжая горячиться.
— Я тебе с самого начала говорила: это бредовая идея. То, что ты должна выйти замуж. Ради чего, блин? Ради статуса? Так он у тебя есть. Статус свободной и независимой женщины.
— Независимой? Ты шутишь? — ухмыльнулась я саркастично.
— Да, независимой. Независимой от сопливых и розовых мыслей, что они женятся на таких, как мы с тобой. Разуй глаза, дорогая. Разуй пошире и просто бери то, что дают. Хочешь вырваться? Тогда крутись дальше и выбивай из них возможность открыть свой бизнес, а не лебези, внушая мысль, что вам надо пожениться.
— Я говорила, что первое точно не для меня, я не управленец, не гений торговли. А второе очень и очень возможно.
Дарья громко фыркнула, показывая свой скепсис.
— Макс был и есть отличный вариант для тебя, — заявила жестко. — И ты спустишь его в унитаз, если затеешь этот разговор.
— Спасибо за совет, который я не просила, — резко ответила ей. — Но я звонила только для того, чтобы попросить о помощи. Ты обещала ее…
— Я, блин, держу слово.
Она злилась. И я вполне понимала ее. Проект «Максим Решетников» был в основном ее проектом. Множество усилий было приложено к тому, чтобы познакомиться сначала с людьми, с которыми водится он, потом с ним самим, понять, что сама Дарья не в его вкусе, принять это и заменить себя мной, подогнав под тот эталон, который Макс воспринимал.
— Что именно тебе надо?
— Контакт той девушки.
— Илоны?
— Да. И чтобы ты предупредила, что я свяжусь с ней.
— То есть ты отправляешься в свободное плавание? — многозначительным тоном протянула Даша.
— Вроде того. Если Макс вышвырнет меня, я действительно просру свой шанс, ты верно определила. Этот шанс дала мне ты. Справедливо будет больше не рассчитывать на тебя, а действовать самой.
— Пользуясь моими связями, — закончила Дарья.
— Да, пользуясь твоими связями. И наработками. Ты против?
— Нет. Мне не жалко. Я пришлю тебе ее контакт. — Повисла пауза. Дашка шумно выдохнула в трубку. — Марин, если серьезно, одумайся. Оставь все, как есть. Сделай вид, что не в курсе. Пользуйся им, пока можешь, присмотрись к его окружению, может быть, там найдется для тебя мужик. А потом кинь и порви.
— Я не дура, Даш. В первую очередь, проверила его круг. Это дохлый номер. Нужно начинать все с нуля.
Новое витиеватое ругательство.
— Ну как сама знаешь. Останешься у разбитого корыта, я тебя предупредила. Все, мне пора. Созвонимся как-нибудь потом. Пока.
— Пока.
***
Закручивая колпачок туши, я всматривалась в свое отражение в зеркале, оценивая макияж. Все было безупречно, как, впрочем, и всегда.
Мне повезло родиться красивой, с идеальной фигурой, для поддержания которой не требовалось много усилий. Голубые глаза, густые ресницы и выразительные брови, на тон темнее моих натуральных русых волос, которые я осветляла — мужчины и правда любят блондинок. Хороший цвет лица, его овал, правильные черты, аккуратный нос, пухловатые губы. Все это — мой капитал. Да, он ненадолго со мной, лет, вероятно, еще на пятнадцать или, может, двадцать, если решусь на операции. Моя задача — распорядиться им правильно, вложить как можно выгоднее.
Что нужно девчонке, родившейся, жившей и учившейся в поселке? С детства видевшей убожество, грязь и пошлость, вынужденной кормить кур, вычищать сарай за козой? К чему будет стремиться ребенок, так рано понявший, насколько же ограничены окружающие его взрослые и насколько пусто предначертанное ему будущее?
Изменить все. Измениться самой.
Уже в тринадцать я начала искать способ, как это можно сделать, пыталась нащупать путь, зачитывалась биографиями знаменитостей и классикой любовного романа. Ответ нашла, когда мне почти исполнилось шестнадцать. Тогда наконец отремонтировали поселковую библиотеку, и решила пойти и посмотреть интересную литературу на свежевыкрашенных полках. Наткнулась на несколько номеров журналов Vogue…
Я залистала их до дыр, без конца рассматривая образы, в воображении примеряя все эти потрясающие вещи на себя, нанося на кожу дорогие крема и парфюм, проживая мгновения в роскошных интерьерах. Я видела всю эту глянцевую и безупречную жизнь во сне, проживала ее в фантазиях. Там не было место разношенным ботинкам с зацементированными грязью подошвами, дешевым капроновым колготкам, растрепанным и грязным волосам, обветренному лицу, сосискам и пюре на ужин, потертым креслам и дивану, постным физиономиям матери, отца и старшей сестры. Там было ярко, прекрасно, идеально и чудесно. Как в сказке.
И я захотела в эту сказку. А для этого требовалось, во-первых, уехать прочь из этой клоаки, во-вторых, получить деньги. Много денег. Деньги означали, что у меня будет все: изысканная еда и вещи, путешествия, со вкусом обставленная квартира и свобода выбора. Деньги означали, что я обрету себя и буду счастливой.
Чтобы заработать деньги, нужно что-то куда-то вложить. И я была готова. У меня был капитал: я сама. Красота — это чудесно. Красота и ум — сочетание беспроигрышное. Туда я добавила образование (поступив на факультет иностранных языков) и выгоду от дружбы с правильной девушкой.
Дарья Хвостова. Когда была эскортницей, взяла себе ник Леда. Накопив достаточно, постепенно завязала с этим, начав настоящую охоту на крупную дичь. Мы познакомились случайно. Встретились в клубе, знаменитом тем, что там тусовались далеко не бедные мальчики…
В открытые двери лоджии рванул ветерок, холодным шлейфом окутал лодыжки и стопы, заставил зябко повести открытыми плечами. Выбранное на вечер коктейльное платье насыщенного лилового цвета было всем хорошо, но нисколько не согревало. Думаю, хватит свежего воздуха и едва уловимого флера майского цветения, который он с собой приносит.
Встав с места, я направилась к лоджии и, как всегда, застыла на пороге, любуясь открывшимся видом. Гладь реки, ставшей в сумерках цвета маренго, окаймленная белым стрела моста, построенного через нее, зелень раскинувшегося на том берегу парка, а дальше — геометрический, стройный рисунок улиц, дома и здания — точно набивной узор на пестром и завораживающем полотне Краснодара.
Я не выбирала эту квартиру, но влюбилась в нее сразу же. Просторная и светлая, минимально меблированная, но зато все вещи современные, европейского качества. Макс поселил меня здесь на второй месяц знакомства, до этого мы встречались в гостинице…
Даша скептично относилась к тому, что все у нас с ним будет иметь желаемое продолжение, и в какой-то момент даже ее навыки и опыт оказались бессильны. Ей ничто не могло подсказать, чем же можно удержать этого мужчину. Но я знала чем…
Решетников только казался бонвиваном, на самом деле беспечность и некая легкомысленность — только видимость, маска, чтобы сбить с толку окружающих. Ему чуть за тридцать, единственный сын депутата, владелец сети автосалонов, вполне симпатичный, правда полноватый, несколько инертный. Хитрый и дотошный, трудоголик, расчетливый, эгоистичный и временами агрессивный. Возможно, и не умный, но и далеко не дурак…
Типаж «кошечек» он презирал, поэтому Дашка сгодилась только для двух кратких встреч (всегда говорила ей, что такая роль ограничивает и приносит крайне мало плодов). Я же и во время первой встречи поняла: Максу нужна борьба, противопоставление, краткая капитуляция и новое выстраивание границ. Ему необходима не покорность, но и не бунт, а некая видимость его, только лишь затем, чтобы почувствовать свою силу и превосходство над другим.
На этом я и сыграла. И выиграла. Месяц за месяцем осуществляла свой очень простой план — выйти за него замуж. Содержанка — только ступень, никогда не хотела задерживаться на ней, такое точно не для меня (хотя бы в долгосрочной перспективе). Я и достойна большего, и могу этого добиться. Теперь же…
Теперь все усилия вполне могут пойти прахом. Я постаралась изучить жену Решетникова, просмотрев ее страницы в соцсетях и даже выследив у салона, куда она всегда ходит на массаж и в солярий. Красивая женщина, обладает вкусом, жесткая и даже циничная. Возможно, когда-то была из нашего круга «охотниц». Думаю, она знает, что муж гуляет, и спокойно принимает это. Так делала бы и я…
Уйдет ли от нее Макс? Вопрос очень хороший. Все эти два дня, с того момента, как узнала о том, что он женат и ловко скрыл от меня этот факт, размышляла над ним. Все зависит от того, чем она его держит. В святость семейных уз Решетников точно не верил, следовательно, не ими. Чувствами совсем не увлекался (как, впрочем, и постелью, секс для него, похоже, был традиционным способом сбросить пар и на время отключиться от забот), так что любовь и привязанность тут тоже ни при чем. Что остается? Финансовый интерес, ребенок (свидетельств его существования я так и не нашла, но не исключим беременность) или что-то еще, что ускользает от моего внимания.
То есть шансы есть. Как и вероятность того, что и он ей уже надоел. Макс в последние месяцы проводил со мной четыре ночи в неделю, уж жена не могла не заметить, что муж сильно к ней охладел, и переключиться на любовника, к примеру.
День постепенно уступал свои позиции ночи, на город зыбким полотном ложились сумерки, жар солнца гас, давая возможность вернуться прохладе. Она была еще по-весеннему густой, с ледяным дыханием миновавшей зимы, заставила меня поежиться, потереть озябшие обнаженные плечи и закрыть двери на лоджию.
Поставив на накрытый в кухне стол ведерко со льдом и бутылкой вина, я придирчиво оглядела сервировку, проверила температуру мяса, оставшегося в духовке. Макс терпеть не мог ни очень горячего, ни остывшего, пища должна была быть на два-три градуса выше комнатной температуры. Когда огребла пару раз за такой промах, научилась делать так, как ему нравилось.
Взглянула на часы — около половины восьмого. Он вот-вот будет, может быть, уже на лифте поднимается. Я жестко задавила волнение, расправила плечи. Это борьба, и на нее подписалась в день, когда выбрала свой путь. И смело надо решать: или добьюсь цели с этим мужчиной, или уйду от него сегодня, чтобы начать все с начала с другим. У меня все получится, я это знаю так же точно, как то, что солнце встает на востоке, огонь обжигает, а лед морозит.
Щелкнул, проворачиваясь замок, застав меня на пороге спальни, куда отправилась, чтобы еще раз оценить укладку. Решетников со звоном бросил ключи на столик у дверей, шумно разулся и прошел в гостиную.
— Марин, ты где? — позвал оттуда.
— Привет.
Я скользнула следом за ним, анализировала настроение мужчины. Он бросил пиджак на подлокотник дивана, расстегнул рубашку до живота, обнажив грудь, поросшую темными волосками. Взгляд уставший, но незлой, жестких складок у губ нет, значит, вполне добродушен.
— Будешь ужинать? — спросила, осознав, что не стоит пока произносить расхожую и катастрофическую фразу «Нам надо поговорить».
— Позже, — Решетников расслабленно уселся. — Вот выпить принеси.
— Есть охлажденное вино.
— Давай.
Какое-то время мы цедили вино, он — сидя на диване, я — устроившись на подлокотнике кресла поблизости. Макс с кем-то переписывался в телефоне, я же разглядывала его, думая, как начать непростой разговор.
— Я на днях узнала про твою тайну, — начала нарочито мягко, рассеяно, когда он отложил сотовый.
Мужчина уставился на меня, в глазах разлился холод, предупреждая об опасности темы.
— Какую тайну?
— Что ты женат.
Он усмехнулся, допил вино одним глотком, протянул мне бокал, требуя забрать.
— А это разве тайна была? Не помню, чтобы скрывал.
Встав, я забрала бокал, поставила его на журнальный столик.
— Возможно, не скрывал, но и не говорил. А я спрашивала. — У меня получалось говорить деланно равнодушным тоном, несмотря на то что тревога разрасталась и не выходило никак ее подавить.
— Да? Не помню такого. Что ты там на ужин приготовила?
Я снова уселась на подлокотник кресла, показывая, что о еде и не думаю.
— Макс, я серьезно. Для меня это важно.
— Да срать мне, что для тебя важно. Пойдем есть, я голодный.
Он уже начал закипать. Опасная ситуация. Но отступать мне некуда, придется рискнуть.
— Нет, давай сначала все выясним.
Решетников грязно выругался, резко поднялся на ноги.
— Терпеть этого не могу! Эти ваши вечные женские истерики. Да, Марин, я женат. Дальше-то что? На что это вообще влияет? Хочу спать с тобою, сплю. Надоешь, выкину вон. Что не так? Какие у тебя претензии?
— Я не хочу так. Я тебя люблю и поэтому вижу логичный исход: мы с тобой поженимся.
Позиция обозначена, Рубикон пройден, я замечательно держусь, с королевским достоинством. Вот только зерно дурного предчувствия все раздувается, заполоняя сознание.
— Что? Ты напилась или ширялась тут, пока меня не было? Охренела?
— Я так вижу, Макс. Тебе придется выбрать.
Мужчина будто поперхнулся воздухом, побагровел, глаза почернели от бешенства.
— Мне? Выбрать? Ты вообще в своем уме, дура? — закричал он.
Стремительно приблизившись, он схватил меня за плечи, рывком заставил подняться. Бокал выскользнул из рук, упал в кресло, вино, расплескавшись, залило обивку. Но мы оба не заметили этого. Я пыталась вырваться, потому что руки мужчины сдавили до боли, он же глядел на меня с яростью, явно не контролировал ее, потерялся в ней. И от этого становилось еще страшнее. Я вывела его из себя… И понятия не имею, что он сотворит. Никогда раньше не сталкивалась с таким Решетниковым, что делать не представляла…
— Макс, пусти…
— Ах ты ж сука! Выбрать! Мне! Как вообще додумалась ставить мне какие-то условия? Кто ты вообще такая? А? Ты просто подстилка! И открою тебе Америку — дешевая подстилка! Я знал шлюх и подороже тебя, и получше. И главное — посговорчивее. Эти бабы знали свое место, а ты вот забыла!
Он разжал хватку и резко толкнул меня. Я врезалась в косяк, спину пронзила боль.
— Ты ошалел? — вскрикнула, в ужасе оглядывая мужчину: его перекошенное от злобы лицо, сжатые кулаки.
— Заткнись, — он подскочил ко мне, лицо обожгло хлесткой пощечиной.
Я будто захлебнулась в панике, льдом спеленавшей дрожащие и ослабевшие руки и ноги, в беспомощности, в невозможности сделать вдох, издать звук. В голове помутилось, к горлу подкатила тошнота. Решетников ухватив меня за руку выше локтя (пальцы с силой впивались в плоть, оставляя следы) и поволок в спальню. И я не могла сопротивляться.
— Дрянь. Мразь. Ты никто, поняла. Шлюха и гадина, — шипел он. Бросил меня на кровать. Навалился сверху. — Ты кукла. Секс-игрушка. Я плачу за все: за твою жрачку, за твои шмотки, за твои йоги, танцы, ногти, волосы и прочую штукатурку. А ты просто раздвигаешь ноги тогда, когда мне надо, и столько раз, сколько я хочу. Ты слышишь? Слышишь, дрянь?
Новая пощечина. Мой всхлип-вскрик. Дрожащая и слабая рука, которая пыталась оттолкнуть мужчину. Смотрела в его отрешенное, ожесточенное лицо, в пустые ледяные глаза, и все внутри стыло, раскручивалось бескрайним ужасом. Что? Что он со мной сделает?..
— Я сейчас жестко трахну тебя, и это будет тебе хорошим уроком, Марина. А утром ты соберешь свое шмотье и уберешься отсюда. Позвонишь через неделю. Если остыну, то вернешься обратно. А нет, так пойдешь к черту. Поняла? — Он тряхнул меня так, что клацнули зубы, а волосы залепили лицо.
— Ты поняла меня?
— Да, — прохрипела через силу, едва сдерживая слезы. — Да! Прошу, не надо…
Решетников отпустил мои плечи, привстал, взялся за ремень брюк. У меня получилось отползти, сжаться у изголовья. Хотела заговорить, попробовать успокоить мужчину, но опередила громкая мелодия его мобильного, оставленного в гостиной.
Максим замер, выматерился.
— Это Щеткин наверняка. Я отвечу. А ты раздевайся и жди!
Он ушел, через мгновение услышала его отрывистое «да», затем — звук открывшейся двери на лоджию. Сидела, бездумно уставившись в одну точку, словно в полном мраке. Болела голова и тело, горело лицо… И не верилось, что все случившееся не бред. А потом в моей голове как будто лопнула струна, звеня, разбивая безвременье, опустошение.
Все кончено. Все к собачьим чертям кончено. И чем быстрее я это осознаю, приму, тем быстрее и эффективнее начну действовать.
Развернувшись, свесила ноги с постели, встала. Мышцы дрожали, плохо слушались, но усилием воли заставила их работать. В сознании уже выстроился четкий план.
Сегодня воздала настоящую хвалу своей аккуратности. Только благодаря тому, что всегда педантично относилась к хранению вещей и распределению их в шкафу, получилось так быстро собраться. Две пары джинсов, шорты, три футболки, простое платье, нижнее белье, любимая шелковая пижама заполнили один отдел сумки, в другой я положила косметику и средства для ухода. Стянула с вешалки теплый кардиган, схватила клатч, где лежала пачка наличных (додумалась снять вчера тридцать пять тысяч, не бог весть что, но пока можно перебиться), добавила туда двадцать две тысячи из заначки, выложила банковские карты (он все равно их заблокирует сразу же), ключи от квартиры и, горько вздохнув, ключи от ставшего любимым вишневого Fiat Seicento.
Повернулась, бросила взгляд в зеркало. От уверенной в себе и красивой Марины Королевой осталось лишь ее подобие. Красные от ударов щеки, расплывшаяся помада, светлые растрепанные волосы, и широко распахнутые глаза, в которых застыли ужас и потерянность.
Сбегаю, как жалкая неудачница. Ухожу, теряя все, что долго выстраивала. Покидаю этого мужчину, потому что он определил мне место, которое мне не нравится. Что ж…
В прихожей к вещам я добавила кроссовки и балетки, застегнула сумку. Сунула ноги в темно-синие бархатные лодочки на шпильке, обернулась на мгновение, прежде чем тихо открыть дверь. Решетников все еще разговаривал по телефону. Он не станет гнаться за мной, а тем более искать. А я никогда и ни за что не вернусь сюда.
Жаль, эту жизнь я успела полюбить. Новая такой не будет.
Смахнув слезы, осторожно закрыла дверь. Щелкнул замок, отрезая от всего привычного и дорогого.
***
На автовокзал таксиста попросила отвести меня инстинктивно. Назвала первую локацию, которая пришла в голову. Пока ехала, привела себя в более или менее приличный вид, поправила помаду, причесалась.
Мысли, проклятия и пережитый ужас роились в голове, но не позволяла себе погрузиться в них. Если сейчас начать думать, вспоминать и анализировать, то определенно разрыдаюсь, почувствую себя в ловушке, никчемной идиоткой, по глупости поставившей не на ту цифру в казино. Поэтому, убрав зеркальце, сосредоточилась на дороге.
Это город возможностей, город солнца, широты и щедрости. Сейчас он готовился к ночному отдыху, сияние фонарей, вывесок, подсветки зданий, витрин магазинов и рекламных экранов канителью пронизывали сгущающийся сумрак, успокаивали, настраивали на созерцание. Любила прогуливаться в это время суток и года, заглядывая в кафе или бары, сидеть на скамейках на площадях, скверах, дышать прохладой и суховатым запахом нагретой за день городской пыли.
Нужно верить, что все наладится. Все всегда идет так, как надо, поворачиваясь к лучшему.
Помню, Дашка часто говорила, что мой неистребимый оптимизм плох, нужно быть реалисткой…
На автовокзале я нашла кафетерий. Поужинать не успела, а стресс в итоге вылился в зверский голод. От ассортимента испытала шок. Да, это, конечно, не ресторан, не какой-нибудь гастробар, французских или японских шефов здесь, понятно, не держат… Но удивительно, как люди все это могут есть? Это ведь практически помои…
К счастью, при виде блюд и выпечки большая часть аппетита пропала, осталась маленькая и разумная, настойчиво советовавшая хоть что-нибудь съесть. Кривясь, взяла сэндвич с копченой курицей, между половинок булки грустно выглядывал пожухлый лист салата. Запивать этот бедняцкий ужин собралась черным чаем без сахара…
Потом села в полутемном закутке, устроила сумку у ног, невидящим взглядом смотрела на снующих пассажиров. Необходимо было решить, что же делать дальше.
Мысль вернуться к эскорту отмела сразу. Два «выхода», которые совершила еще будучи студенткой, были крайне неприятными, до сих пор передергивает от воспоминаний. Здесь определенно нет, и точка.
Второй вариант — вернуться к родителям. Он ужасен, бесспорно. Но зато так проще простого решится вопрос жилья. Могу сказать, например, что рассталась с парнем, нуждаюсь во времени, чтобы прийти в себя, ездить сюда и заводить знакомства, пользуясь наводками этой самой Илоны…
Тоже нет. Количество минусов перевешивает плюсы. Я не желаю возвращаться даже на пару дней, молчу уже о месяцах.
Третий вариант — найти того, кто приютит здесь, затем — работу, после — нового мужчину. Вариант со сложностями. Работать не хотелось, вообще не представляла, как можно существовать, вставая в восемь, трудиться на благо какого-нибудь дяди или тети, получая за это гроши, возвращаться в семь, иметь на себя час, может, два, а на следующий день повторять тот же забег? Кошмарная жизнь, засасывающее в болото безысходности. Но… Мне потребуются деньги. На новую одежду, например, на возможность посещать элитные места для «охоты». Значит, придется устроиться на работу. Успокаивает, что это временно. Сумею перетерпеть.
Где жить? Здесь проблема. Пока училась, обреталась в общежитии, а потом мы с Дашей сняли одну на двоих квартиру в новостройке в центре. Теперь ее нет. Сначала ушла я, перебравшись к Максу, а вскоре устроилась и Хвостова, нашла себе хорошего «спонсора», как она его называла. Тот поселил ее в коттеджном поселке и щедро осыпал благами (Дашка, например, смогла открыть свой парикмахерский салон и планировала создать еще один). Сейчас она в отъезде, но даже когда вернется, маловероятно, что пустит меня пожить у нее. Да еще и это заявление, что пускаюсь в свободное плавание… Положение, черт побери, обязывает. Обращаться к ней за помощью (контакт Илоны не в счет) унизительно.
Нужно констатировать: настал день, когда пожалела, что подруг у меня просто нет. Не считала их наличие важным, в некоторых случаях даже рассматривала как соперниц да и одной всегда было проще, выстраивание и поддержание взаимоотношений ведь требует времени и сил, то и другое предпочитала тратить на более значимые цели. Теперь я в беде, и у меня нет того, кто протянет руку…
Или есть?
Перед мысленным взором вдруг возникло лицо Лекса, его светлая улыбка, смешливый блеск в серых глазах, крепкая рука, обнимающая меня в танце. Романов так давно рядом, всегда поддерживал меня, почему сразу не вспомнила о нем?
Потому, что он не знает, кто я на самом деле. Для него я — обычная девушка, да, с высокими запросами, но вполне святая, счастливая гражданская супруга богатого капризного мужика, устроившая свою жизнь и просто ищущая, чем бы ее разнообразить. И как бы мне хотелось продолжать поддерживать этот миф! Откуда-то появлялась мысль: Романов разочаруется, когда узнает меня настоящую, нашей дружбе настанет конец. Если буду жить у него, он обязательно узнает. Поймет.
Так что делать? Снять гостиничный номер, найти жилье — это не подходит, не хватит средств, чтобы и устроиться, и протянуть. Рискнуть дружбой с Лексом — тоже плохо. Будет так больно в итоге потерять его… Что называется, между сциллой и харибдой.
Но если путь очерчен, если все изменила, и изменилась сама, чтобы пройти по нему, нужно чем-то жертвовать. Что важнее: мое благополучие или дружба с Лексом? Первое, несомненно, второе в любом случае недолговечно, людей разводит если не разочарование, то, например, изменившиеся обстоятельства: переезд, женитьба, недостаток свободного времени.
Решение было принято, но позвонить Романову я все не решалась. Бродила по пустеющему автовокзалу, сидела, смотрела ролики и новости в телефоне, но так и не смогла открыть контакты и нажать на набор номера. А потом миновала полночь, и подумала, что для таких звонков, как мой, уже поздно. Нужно ждать утра.
Борясь со сном, желая убить время, я направилась пешком в район, где Лекс жил. Помнила, что он снимал жилье в хрущевке, где-то в Черемушках. Весьма неблизкий путь, да еще и на каблуках… Часам к двум совершенно выбилась из сил, нашла лавку в каком-то дворе, села отдохнуть.
Возможно, в иных обстоятельствах воспринимала бы это как приключение, все же дух авантюризма был мне не совсем чужд. Но не сегодня, не этой ночью, когда дрожь по телу пускала прохлада, осознание того, что, по сути, бездомная и беспомощная, когда горечью в желудке жгли мысли о Решетникове, едва не изнасиловавшем меня, о том, что потерпела неудачу и как же от этого больно…
Кое-как протянула до половины шестого утра, а потом смело достала мобильный и открыла список контактов. Знала: Лекс рано встает, поэтому сильно не потревожу.
Он ответил после пятого гудка, когда уже хотела сбросить вызов.
— Рин, что-то случилось? — спросил хрипловатым голосом.
— Привет, — замялась я. — Извини, что разбудила.
— Да ерунда. Что произошло?
— Я… Мне не по себе от того, что хочу сказать, но ты моя последняя надежда…
— Мне теперь тоже не по себе, Марин, — в его голосе зазвенела тревога. — Просто скажи, что случилось.
— Я могу к тебе сейчас приехать? И все расскажу.
— Сейчас? То есть ты уже не спишь и полностью собрана?
— Да, все так.
— Приезжай. Айвазовского, 75. Буду ждать тебя внизу.
Город только просыпался, поэтому добралась до нужного адреса быстро. Где-то через четверть часа спустя такси зарулило во двор, и я увидела высокую худощавую фигуру друга, стоявшего у одного из подъездов пятиэтажки. Расплатилась, подхватила сумку и вышла.
Лекс был все еще лохматым после сна, в мягких домашних брюках и мятой футболке. Нахмурился, едва наши взгляды встретились.
— Ты ушла от него, — констатировал, шагнув ко мне, забрал сумку.
Кивнула, опустив глаза. Врать Романову очень не хотелось, но придется.
Романов снимал двухкомнатную на третьем этаже. Много хлама, слегка пыльно, непрезентабельная мебель, еще и паласы на полу — все будто шагнуло из восьмидестых-девяностых прошлого века, забальзамировалось и осталось, ни на сантиметр не меняя место расположения.
Лекс повел меня на кухню и начал готовить кофе. Наблюдала за ним, сидя на табурете, оглядывая широкие плечи, мускулистые руки, не торопилась начинать разговор.
— Голодная? — спросил он, заливая в турку воду из фильтра.
— Немного.
— Значит, вместе позавтракаем.
Когда на столе появились бутерброды с колбасой и плавленым сыром, а также чашки с горячим кофе, от которого поднимался парок, и упаковка сливок для меня, Лекс уселся напротив, испытующе посмотрел на меня.
— Я жду, рассказывай.
Набрала в грудь воздуха.
— Ты правильно понял, мы расстались. Скажем так, мы внезапно обнаружили, что абсолютно по-разному смотрим на наш союз. Я собрала вещи и ушла.
Пристальный взгляд серых глаз. Губы поджались. Да, стоило ожидать, что Романов мне не поверит. То ли легенда плоха, то ли он такой проницательный.
— Резко ушла, — он рассматривал кардиган, который не стала снимать, выглядывавшее из-под него платье. — Прямо в том, в чем в тот момент была. Собрала лишь самое необходимое. Иными словами, ты сбежала. И, наверное, сбежала поздно вечером, сидела всю ночь где-то на вокзале или на улице. Так?
— Нет, что ты!
— Он тебя бил? Угрожал? Сделал больно?
— Нет, конечно. Лекс, слушай… — накрыла его руку ладонью. Взгляд друга стал еще более жестким и холодным, куда только делось обычное спокойствие и тепло?
— Сними кардиган, Марина, здесь жарко.
— Черт, — тихо ругнулась сквозь зубы, стиснула челюсти. Вот же прицепился. Как не поймет, что в некоторых случаях лучше не докапываться до сути, чтобы не будить демонов.
Я порывисто расстегнула три крупных пуговицы, дернула кардиган с плеч, бросила его на подоконник (очень тесная все-таки кухня), вскинула голову:
— Доволен?
Когда была в туалете на автовокзале, так и не решилась глянуть, остались ли синяки. Похоже, остались, судя по тому, как потемнел лицом Романов, разглядывающий мои обнаженные плечи, руки, как заходили желваки на его скулах.
— Сукин сын, — процедил он в ярости. — Я убью его.
Он вскочил с места, я тоже. Метнулась к нему, хватая за плечи.
— Лекс, послушай! Успокойся! Ничего ужасного он мне не сделал. Да, слегка не рассчитал силу, когда мы ссорились, но все в порядке. Не надо, не связывайся с ним, я прошу тебя. Очень прошу! Я никогда больше не увижу его, нас больше вообще ничто не связывает. Я в порядке и буду в порядке. Все это осталось в прошлом.
Умоляюще смотрела в искаженное, ставшее каким-то жутким лицо, не понимая, отчего Романов так взбесился. Всегда казался таким уравновешенным аналитиком, таким рациональным, надежным… И это он еще не знает о главном свинячьем проступке Макса. И не узнает. Признаваться в таком унизительно.
— Мне теперь очень нужна твоя помощь, — продолжила, отмечая, что друг начал успокаиваться. — А если ты пойдешь бить ему морду, в итоге окажешься в полиции, а я тогда совсем пропаду.
— Хорошо. — Лекс накрыл мои руки, цеплявшиеся за его футболку на груди, своими теплыми, чуть шершавыми ладонями. — Сегодня его морда останется целой, но я ничего не обещаю.
— Все, забыли про него! Сядь, выпей кофе.
Высвободившись, я подтолкнула его к табуретке, заставила сесть. И сама устроилась напротив, руки и ноги подрагивали, голова зазвенела мигренью. Так дали знать о себе нервы и бессонная ночь.
— Какая помощь тебе нужна? — спросил Романов, сделав пару глотков кофе, нахмурился, когда его взгляд упал на синяк у сгиба локтя моей правой руки.
— Я могу немного пожить у тебя? Где-то пару или тройку недель, пока не найду квартиру?
Лекс явно расслабился, из глаз ушла темнота, один уголок рта приподнялся в ухмылке, делая это небритое и все еще помятое после сна лицо по-мальчишески озорным.
— Оставайся столько, сколько захочешь. Даже больше могу предложить: снимай комнату у меня. Квартира моей дальней родственницы, я ее фактически и не снимаю, плачу только за коммуналку. У нас этакий бартер: работаю для нее извозчиком, когда тете Ане требуется мужа отвезти к врачу, он у нее инвалид. Так что можем поделить расходы пополам, и ты деньги сэкономишь.
— Заманчивое предложение, — улыбнулась я. — Подумаю над ним.
— Подумай, — кивнул друг, насмешливо сверкнув глазами, потянулся за бутербродом.
Мне внезапно стало так легко, что хотелось рассмеяться, сорваться с места и закружиться. Останавливали только мигрень, тесная кухня да и здравый смысл: все же бывшие содержанки, пережившие ужасную ночь, так себя не ведут.
— Спасибо, — прошептала, глядя в теплые глаза Романова. — Ты меня спас. Буквально. Не передать словами, как я счастлива, что у меня есть такой друг.
— Обращайся, — усмехнулся Лекс, жуя. Потом вдруг вскочил с места, бросив на тарелку недоеденный бутерброд. — Пойдем покажу тебе все. Да и постелю заодно, ты, вижу, просто с ног валишься.
— На работу не опоздаешь? — Неохотно встала, чувствуя, что действительно устала до крайней степени.
— Нет, не волнуйся. Времени навалом, мне же теперь к десяти. Забыла, что меня повысили?