На первую велосипедную прогулку мы отправились накануне праздника. 12-го оба работали, поэтому воспользовались выходным и отличной погодой.
Я любила это время. Первые дни лета, когда оно еще только начинало свой путь, словно познавало себя, любовалось отражением в холодно-голубом небе. Солнце скорее ласкало, чем томило до изнеможения, а его тепло было больше материнским и нежным, чем опаляющим и безжалостным. Дорожки в парке опутало кружево тени деревьев, трепетное и дарящее приятную прохладу. Час был достаточно ранний, часто встречались любители аутворка, бегуны. Мы изредка переговаривались, выстраивая маршрут, в голове наконец царил восхитительный вакуум… Хорошо…
Около полудня мы перекусили в стрит-кафе и покатили по центральной аллее на пляж. После многочасовой езды с непривычки я устала и хотела посидеть и отдохнуть. Лекс, как обычно, держался и подшучивал надо мной.
— Ты хоть доберешься до пункта проката? Или предпочтешь на своих двоих? — спросил, когда мы уселись на скамью. Он даже подложил мне под попу свою сложенную толстовку, чтобы помягче было.
— Даже не знаю… — притворилась задумчивой и обессиленной. — Предпочту на твоих двоих.
Мы рассмеялись.
— Рина! Эй, Марина! Королева! — услышала я голос справа.
Оглянувшись, напряглась. Шансов встретить Дашку в «Солнечном острове» был один на миллион, а в день, когда и я в этом парке оказалась, — вообще ноль целых одна сотая. Но тем не менее… Хвостова, в симпатичной широкополой шляпе и сарафане в стиле Шанель, активно махала мне рукой, подзывая.
— Это кто? — Лекс с явной неприязнью разглядывал Дарью.
— Моя подруга. Я отойду. Подожди меня минуту, ладно?
Романов неодобрительно нахмурился, но кивнул.
Шла неторопясь, собираясь с духом и мыслями, оценивая и жадно вбирая взглядом наряд Хвостовой, туфли, сумочку явно из последней коллекции… Шикарно. Дарья обладала вкусом в той самой нужной пропорции, когда умело подбираешь простые образы, стоимость которых превышает сотню тысяч. Сама я нет-нет, да склонялась в сторону вычурности и помпезности, чем вызывала у Дашки недовольство и поток замечаний.
Обязательно вернусь к работе над собой, продолжу вывозить деревню из девушки.
Интересно, она уже простила мне Решетникова? Или стоит приготовиться к издевкам и скрытой злости?
— Привет, — Хвостова улыбнулась так, как обычно. Равнодушно рассматривала меня: дешевую белую футболку, леггинсы, кроссовки, собранные в высокий хвост волосы, лицо практически без макияжа. — Выглядишь… замухрышкой. И даже вызываешь у меня сострадание.
Она усмехнулась одним уголком накрашенного нюдовой помадой рта.
— Ты как здесь вообще оказалась?
«Комплимент» заставил меня скривиться, но решила быть дружелюбной, если уж ко мне сострадание проявляют. Может, даже удастся воспользоваться…
Дашка махнула рукой вправо, в сторону веранды скрывавшегося в густой тени деревьев ресторана, пока заполненной лишь наполовину.
— Да выбралась со старой знакомой прогуляться, а она меня в эту дыру привела. Ты как вообще? С Максом точно все кончено?
Поджав губы, я кивнула.
— А кто этот милашка с тобой?
Дарья перевела взгляд за мою спину, разглядывая Лекса с явным интересом, в темных глазах мелькнул непонятный огонек. Почему-то захотелось отвесить ей оплеуху и предупредить, чтобы и не думала смотреть на Романова как на кусок стейка на тарелке в дорогом ресторане, восхищаясь мастерством шефа.
— Мой друг, — обронила прохладным тоном.
Брови Хвостовой взлетели на лоб в удивлении. Зараза! Догадалась, что все непросто…
— Хорошее определение, — хитро улыбнулась. — Ты мне скажи, сколько удалось поиметь с Решетникова? — перешла на деловой тон.
Я отвела взгляд, вздохнула.
— Бля! — выпалила Дарья, стиснув сумочку. — Королева, только не говори, что ничего! Что ушла голой! И это после двух лет, что эту сволочь ублажала!
Не буду говорить, раз так просит. И не расскажу о том, почему так случилось… Напоминания о бывшем вызывали тошноту и неприятие. По коже поползли мурашки, а солнечный свет будто потускнел, в висках заколотилась боль. Невыносимо захотелось помыться, до красноты натирая кожу грубым скрабом, снимая слой, в который будто впитались страх, бессилие и отвращение.
— И где ты теперь обитаешь? — спросила Даша, когда успокоилась. На это потребовалась долгая минута.
Я усмехнулась:
— Нашелся добрый человек, который меня приютил.
И вроде нейтрально заявила, ничем себя не выдала, но взгляд Дашки снова метнулся к Лексу.
— Твою ж мать, — хохотнула она. — Ты живешь у него!
— Слушай, Рин, — Дарья обхватив мой локоть, заставила сделать шаг вперед, встать так, чтобы ей удобно было изливать какие-то секреты мне на ухо. — Я все понимаю, он красавчик, вы еще и друзья, но, если продолжите спать вместе, ты запутаешься в этом, застрянешь. Прилипнешь, как муха, подсядешь на его член и чувства, как на наркоту, и так и останешься никчемной молью, матерью и домохозяйкой. Поэтому мой тебе совет: съезжай, перерубай все нахрен. В этом парнише ноль амбиций, по нему видно, что он так и будет жить на гроши в каморке на окраине. Бесперспективно, дорогая. Оставить можно лишь для перепихона для души, если уж ты в этом нуждаешься.
Я изумленно уставилась на нее, хлопая глазами.
— Мы не спим вместе и не собираемся, — выпалила зло.
Хвостова осуждающе покачала головой:
— Собираетесь, моя дорогая. Этот взгляд у парня я ни с чем не спутаю. Да и за тобой наблюдала, когда вы только примостились на этих лавочках. Ты хочешь его, он хочет тебя, это ясно как божий день.
— Господи, мы просто друзья, — отрезала я, вырывая руку и отступая от Хвостовой, улыбавшейся будто всезнающий дьявол. — Мы дружим с универа, считай как брат и сестра уже!
Дашка выразительно закатила глаза. Еще пару минут мы с ней боролись взглядами, я скрипела зубами, Хвостова будто мысленно иронизировала надо мной (ухмылочка выдавала).
— Ладно, тебе виднее, — пожала она плечами с нарочитым равнодушием. — Кроме того, предупреждена, значит, вооружена. Я тут подумала, что слишком жестоко поступила, когда послала тебя и обижалась… Короче. Протягиваю руку помощи, подруга.
Я замерла, едва веря своим ушам.
— В эту субботу Рафик собирается с друзьями. Парочка уже занята, но будут те, кто в поиске. Я тебе напишу, кто именно. Ну и общие сведения, чтобы ты знала, как действовать. В целом, мужики как мужики, со своими загонами, но подход найти можно. Вероятно, не сразу. Сначала придется, как говорится, за просто так покрутить любовь.
Предложение, на первый взгляд, действительно являлось моим шансом. Даже неслыханной щедростью со стороны Дарьи, непонятным доверием… Своего Рафика она рьяно охраняла от хищниц, в число которых и я, по ее мнению, входила (даром, что существовал негласный кодекс не отбивать мужчин у своих наставниц). А тут я не только его впервые увижу, но и получу доступ к его друзьям. Насколько сильно мне радоваться? Или озадачиваться? Судя по рассказам Хвостовой, этот круг — как кубик Рубика, чтобы собрать за энное количество минут, требуются сотни тренировок. Для этих мужчин женщины были как предметы мебели, игрушки. Дашку спасало только одно: она сквозь пальцы смотрела на то, что у Рафика не единственная любовница, что есть еще жена, дети… У меня же были совершенно другие цели. Их я не собиралась менять.
— Мы подстроим все так, будто случайно встретились в том клубе, — продолжала Хвостова, на ходу продумывая план. — Типа столкнемся где-нибудь на входе, я тебе обрадуюсь, мол, сто лет не виделись, представлю, попрошу, чтобы ты с нами время провела, а дальше уже ты сама знаешь, как действовать. На двух перспективных я тебе накануне укажу. Оденься во что-нибудь красное. Макияж лучше смоки, а помада кармин. Волосы чуть подкрути и распусти.
Я поморщилась:
— По-моему, буду выглядеть слишком развратно, как в стриптиз-клубе. Останется только бирочку прикрутить с суммой.
Даша рассмеялась, похлопала меня по плечу:
— Риночка, именно там они и ищут себе красоток.
— Девок, — брезгливо поправила я. — Я не из таких.
— Нет. Но это еще придется им доказать. Так ты принимаешь мое предложение?
Принимать не хотелось. Тошнота снова вернулась, под ложечкой холодило отторжение, какое-то неясное предчувствие. Не для меня такие мужчины… Но то, что предложила Дарья… Словом, отказ станет равносилен предательству и точкой в нашем общении. Терять такой контакт я не была готова. Хвостова мне сейчас нужна даже больше, чем обычно, пусть и есть Илона.
— Принимаю.
— Вот и умничка, — Дашка на секунду обняла меня, чмокнула воздух рядом с моей щекой. — Напишу тебе потом. Все, я побегу, подружка заждалась. Пока-пока!
И, быстро развернувшись на высоких шпильках, буквально упорхнула в ресторан. Я несколько секунд растерянно смотрела ей вслед, затем, устало выдохнув, зашагала к Лексу.
— Кто это? — спросил хмурый Романов, не переставая инспектировать меня взором.
— Старая подруга, — улыбнулась я успокаивающе.
Разумеется, говорить ему, куда собралась в субботу, нельзя. Но и уйти, не уведомив, — идея плохая. Вот же черт! Такое впечатление, будто мы с ним пара и имеем обязательства друг перед другом.
— Не похожа она на старую подругу, — мрачно констатировал Лекс. — Что она хотела?
— Она позвала на день рождения и, знаешь, я решила пойти. — Опустив глаза, я ладонью разгладила его футболку на груди, вздохнула. — А что такое? Что не так? — и пытливо заглянула в его лицо.
Хмуриться Романов перестал, но то, что напрягся от моих прикосновений, — факт. Права ли Дарья? Действительно ли испытываемые им чувства далеки от дружбы?
Чушь! Мы столько лет общаемся. И мы оставались, остаемся и останемся только в этих рамках.
— Она мне не нравится, — объяснил Лекс.
Поразительно: не то Романов хронически не переваривает «охотниц» и глух к их чарам, не то интуиция у него так отлично развита, что чувствует двойное дно.
— Но и запретить тебе не могу, ты уже большая девочка и понимаешь все прекрасно. Когда этот день рождения?
— В эту субботу.
— Черт! У нас выступление, думал, ты придешь…
Он расстроенно потер лицо руками, потом повернулся и пошел к нашим велосипедам.
— Ну не расстраивайся. — Положила руку на крепкое плечо, когда приблизилась. Было приятно ощущать горячую кожу под тканью, а если преграду убрать, наверное, стало бы приятнее в тысячу раз…
Сбросив наваждение, отошла, схватилась за руль своего велосипеда. Пообещала, глядя в серые погрустневшие глаза:
— Я обязательно буду в следующий раз. И в следующий! И во все другие.
Романов криво усмехнулся.
— Врушка. Знаешь же, что иногда жизнь сильнее наших планов.
***
Этот сон приснился утром в субботу. Не кошмар, но и приятным его не назвать. В нем было что-то тревожащее, пугающее, противоречивое и темное.
Я танцевала. На какой-то погруженной во тьму сцене или, может, подиуме… Лишь вдали одинокий прожектор прорезал мрак резким лучом, выхватывая пустоту, в которой плавали пылинки. Шаги, повороты, поддержка, изгибы, ритмичное дыхание, рваные движения, символизирующие сдерживаемую страсть. Шуршало легкое красное платье, короткое спереди, волочащееся по полу воланами сзади, чуть пружинили старые доски под туфлями на шпильке.
Кто-то был рядом. Лицо всегда оставалось в тени. Лозой обвивалась вокруг этого мужчины, ощущала крепкую хватку, сильные плечи, бедра, горячую кожу и дыхание, испытующий и жадный взгляд. А потом он вдруг исчез и я, кружась, полетела вниз, упала. Долго неподвижно лежала, и вдруг сверху из темноты на меня посыпались красные, как кровь, лепестки роз. Цветочный запах забил ноздри, я начала задыхаться и в этот момент проснулась.
Было около шести утра и, как ни пыталась, заснуть снова не смогла, поэтому поднялась и отправилась на кухню. Занялась круассанами.
— Ты чего так рано подорвалась? У тебя же выходной, — спросил Лекс, заходя на кухню и почесывая подбородок.
Небритый, заспанный, лохматый и слегка помятый после сна, парень заставил меня улыбнуться. Мысли о непонятном сне наконец-то оставили сознание. Отвлеклась от раскладывания ветчины на тесто, оглядывая обнаженный торс Романова, залипла взглядом на животе с дорожкой темных волос, убегающей под резинку пижамных штанов, которые сидели на бедрах неприлично низко.
— Да так. Не спится, — отрывисто пояснила, отворачиваясь.
Прокатившийся по телу жар тут же вытащил воспоминания о разговоре с Хвостовой тогда в парке. После той встречи я тщательно проанализировала ситуацию, свои чувства… Да, бессмысленно отрицать эту тягу к Лексу, но мы прежде всего друзья и, скорее всего, все пройдет, когда для меня начнется новый этап жизни, я перееду и приступлю к реализации «проекта» с другим мужчиной.
— Какие планы на день? — поинтересовался Романов, поставив на плиту чайник.
— Потратить аванс, — улыбнулась я.
Буквально вчера выпросила у начальницы аванс, разжалобив ту «семейными обстоятельствами». Требовалось купить подходящее платье, сделать прическу, привести в порядок лицо, ногти… Вряд ли полученной суммы хватит на все.
Задумавшись, я сворачивала треугольнички будущих круассанов. На душе вновь стало… муторно. Предчувствие? Растерянность? Злость? Страх? В любом случае, это не лучшие эмоции в данный момент, когда нужно собраться, чтобы вернуть себе свою жизнь.
— Давай пообедаем вместе, — предложил Лекс, усаживаясь за стол с чашкой растворимого кофе. Я поморщилась, глядя, как друг размешивает сахар, надула губы. Как ни пыталась приучить его к нормальному кофе, который готовила по пяти разным рецептам, его все равно тянет к этой жуткой дешевой бурде.
— Можно, — согласилась, переворошив в уме планы и маршруты. — Буду около двух ждать тебя на нашей лавочке.
Мы часто обедали вместе последние две недели. Меня как раз перестали воспринимать как бесправную рабыню, и старший менеджер любезно признала: я достойна поесть не в закутке подсобки за четверть часа, а уйти на сорок минут в кафе. Романов, узнав об этом, тут же набился в компанию, впрочем, была совсем не против. Мы ели в одном и том же месте на первом этаже центра, и всегда Лекс поднимал настроение, которое портилось уже в первые минуты рабочего дня, шутками, подколками, забавно таская еду из моей тарелки или подкладывая мне куски из своей.
— Пахнет вкусно, — довольно протянул Лекс, когда намывала сковороду. — Когда будут готовы?
Обернувшись, я коварно усмехнулась:
— Через двадцать минут. Но! Романов, обмен!
Темные брови нарочито сердито сошлись на переносице, но парня выдавали смешинки в серых глазах.
— Какой обмен?
— Давай сюда свою бурду, — протянула руку в перчатке, требуя кружку. — Иди-ка в душ, одевайся, а я пока сварю нормальный кофе. Будет тебе достойный завтрак.
— Риш, — Романов, простонав, закатил глаза, — это тоже нормальный кофе, он классный, ничего ты не понимаешь.
— Кружку, — предупреждающе улыбаясь, вновь потребовала я.
— Вот язва.
— Я блондинка. Мы все стервы, — парировала в ответ.
Покачав головой, больше разыгрывая недовольство, чем реально испытывая его, Лекс встал, приблизился. Вручив мне наполовину опустошенную кружку, он неожиданно притиснул меня к мойке, положил обе ладони на ее край, «запирая». Зашептал в ухо, тревожа щеку дыханием, вызывая приятные мурашки и волнение:
— Клянусь, что перестану пить эту бурду, как ты выражаешься, если ты поклянешься каждый день варить мне кофе. Ну или не каждый, я ж все-таки не тиран. Разрешаю и чай заваривать.
Я хихикнула.
— Романов, ты, по-моему, оборзел в край. Кажется, я перекормила тебя, — шутливо двинула ему локтем в бок, чтобы избавиться от странной и совсем не дружеской близости.
Он тут же обхватил мои плечи.
— Приручила, — поправил, усмехнувшись в ухо, обдав теплым выдохом, а после отпустил, отправился в душ.
Тряхнула головой, прогоняя пробежавшую по телу истому. Черт, все-таки очень не хватает танцев с ним, его объятий, ощущения крепких мышц, рук, поддерживающих, ласкающих. Зря отказалась продлевать абонемент.
… Если утро и день прошли интересно, жди тяжелого вечера. Этот как раз и был таким. Практически «рабочие» часы, ношение маски, от которых за время жизни с Решетниковым успела отвыкнуть. Но пора возвращать себе старые привычки: не «свои» платья, как вот это, красное, которое приобрела с прицелом на вкусы мужчин, описанных Дашкой, громкий легкомысленный смех, постановочные позы, улыбки, фразы, беспрестанный анализ флирта, расчет, который скрываешь за образом милой гламурной дурочки.
Впрочем, мне все стало ясно с первых же минут появления в этой компании.
Все задуманное мы с Хвостовой разыграли как по нотам, потом прошли в вип-зону, уселись за столик. Семеро мужчин, одинаково шумные, разбитные, уже слегка навеселе. Спутницы были у троих, включая и Дашиного Рафика. Я же присматривалась к двоим, Ильдару и Марату, согласно инструкции… Владельцы строительного бизнеса. Старше меня примерно вдвое. Слишком похотливый, раздевающий взгляд — им явно не нужна постоянная подруга. Комплекция у обоих такая, что тренажерный зал сильно скучает и давно зовет, но позиционируют себя альфа-самцами. Нет, наверное, тут можно было бы работать, но корпеть явно придется не один год, чтобы предприятие увенчалось успехом.
Вызовы не страшили меня, главное ведь — воля и практический, мудрый подход. Я не спасовала бы и здесь, но… это просто не мое. Не хочу.
Клуб был замечательный: элитный алкоголь и дорогие закуски, профессиональные, мастерски поставленные танцевальные и песенные номера, бесшумные и выдрессированные официанты, танцпол, дамская комната высшего класса… Потрясающее заведение, новое, прежде в нем не приходилось бывать. Сам процесс «поиска» вообще никогда не был для меня чем-то тягостным, изматывающим, как, например, для Даши. Я наслаждалась вниманием, четко срежиссированным общением и знакомством даже в том случае, если с самого начала было понятно: нет, не мой вариант, мимо. Мне нравились шум и движение, запах дорогих алкоголя и сигарет, яркость, эксклюзивность, шик, то, как преломляется жизнь в блеске бокалов, зеркальных и хромированных элементах декора, а также в глазах мужчины, которого ты уже раскусила и теперь направляешь по нужному руслу. В какой-то степени я все это любила, но сегодня… Было иначе. Что именно иначе, не понимала, и это беспокоило.
Такое впечатление, будто реальность оказалась чем-то инфицирована. Она по-прежнему воспринималась управляемой идиллией-квестом, но ежеминутно кололо осознание: все фальшь, все гниль, все пустота.
Хвостова чувствовала себя «под кайфом». Так она называла те вечера, когда и окружение, и мужчина рядом полностью удовлетворяли ее запросы и возносили на тот трон, где она была настоящей королевой. Две другие девушки, явно нашего с Дашей круга, такие же «охотницы», подчеркнуто меня игнорировали, вовсю скрашивали досуг своих мужчин, много и звонко смеялись и секретничали друг с другом.
Ильдар и Марат сидели по обе стороны от меня и в самом начале шутливо соперничали за внимание. Я артистично и ловко смахивала их лопатообразные, пухловатые руки то своих колен, то с талии, то с плеч. Каждый раз, от каждого их фальшивого комплимента, от каждой улыбки, подмигивания в желудке зарождалась тошнота, я запивала ее фирменным сладковатым коктейлем, уговаривала себя побыть здесь еще немного, не выставлять себя трусихой или морально побитой Максом и продолжала игру.
Потом Ильдар «отвалился», видимо, заскучал, заметив, что добыча не стремится в расставленные силки. Он ушел к бару и после, уже когда уходила, увидела, что мужчина обхаживает двух блондинок из элитных.
Марат же позвал меня на танцпол. Уже через минуту медленного танца его руки сползли на мой зад, начали оглаживать его нагло и по-собственнически.
— Ну это очень не по-джентльменски. Против правил, Марат, — укорила я с улыбкой, пытаясь убрать ладони со своих ягодиц.
Господи, до чего же он мерзок! Не припомню ни одного мужика, которого бы сочла таковым. Раньше плохие впечатления всегда сглаживали либо их щедрость, либо умение держать руки при себе, либо бездна обаяния.
— Против каких правил? — вздернул он брови, рассмеялся. — Правила здесь устанавливаю я.
Наклонившись, он вдохнул запах моих волос у виска, прикусил раковину уха. Меня передернуло от отвращения, попыталась оттолкнуть его, но не вышло, он только усилил хватку на моей заднице.
— Ты очень вкусно пахнешь, — довольный, поделился он наблюдением, обдав выдохом. От тяжелых алкогольных паров затошнило.
Он не заметил или не смог растолковать мою реакцию на него. Еще и глуп плюсом ко всем прочим недостаткам. Вкусно пахну? Ага, прошлой жизнью, из которой утащила флакон французских духов. Пока такие мне не по карману.
— Поехали развлечемся в другое место. Клуб, конечно, хорош, но я говорил Димке, что здесь гостиницы не хватает. Очень удобно было бы. И клиентов было бы в разы больше. Но он идиот, захотел шикарное заведение, но без возможности комфортно потрахаться. Прогорит, это я тебе обещаю.
Я сглотнула горькую слюну и, нахмурившись, уставилась на мужчину, сейчас откровенно прижимающего меня за бедра к своему напряженному паху. Не в новинку было выслушивать такие предложения, но вот сегодня…
Внутри все заледенело, захотелось в туалет — опорожнить желудок. Перед мысленным взором почему-то мгновенно встало лицо Решетникова, побагровевшее от гнева, со злыми, пустыми глазами. «Дрянь. Мразь. Шлюха и гадина. Ты кукла. Секс-игрушка», — зазвенели в ушах его слова. И я будто снова ощутила его вес на себе, шарящие по телу потные руки. Задрожала.
— Нет… Я не хочу, — пролепетала беспомощно. Лицо не удержала, Марат увидел перед собой напуганную и растерянную девушку, потерявшую маску уверенной красотки.
Увидел, но понял неправильно…
— Сколько тебе перевести? Видишь, какой я добрый, пока разрешаю тебе набивать себе цену, — усмехнулся, грубо зарываясь пятерней в мои распущенные волосы.
Еле удалось прогнать сковавший меня ужас, парализовавший все тело. Тряхнула головой, вырвалась и отступила на шаг. Все, этот вечер закончен, этого мужчину больше никогда не увижу. Надо взять себя в руки, успокоиться. Он не тронет меня…
Смелости придало и появившееся расстояние между нами. Здесь и сейчас надо четко обозначить границы, защитить себя. Спастись.
— Нисколько. Мне ничего не надо. Я сама выбираю, деньги тут вообще ни при чем, — ответила слабым голосом, но твердо, глядя в темные, ничего не выражающие глаза.
Марат сложил руки на груди, мрачно улыбнулся.
— Ничего ты не выбираешь, не п…ди, — заявил с превосходством. — Все в сумму упирается и во время, которое я готов тебе ее отстегивать.
Покачал головой:
— Знаешь, на упертых и ломающихся сук у меня не встает. Так что момент упущен, куколка. Пока!
Развернулся и ушел, оставив меня посреди танцпола среди медленно двигающихся под музыку пар. И меня затопило облегчение. А следом пришел новый страх, заставив поежиться, обнять себя. Что здесь сейчас произошло? Почему я так отреагировала? Что именно ввело меня в это непонятное оцепенение? Означает ли это, что теперь секс всегда будет для меня ассоциироваться с формой насилия? Наказанием?..
Не стала прощаться с Хвостовой, кинула ей короткое сообщение о том, что ухожу. Она спросила в ответ, с Маратом ли я, но ничего писать не стала, сама скоро поймет. Такси ждать долго не пришлось. В машине взглянула на часы: выходит, пробыла в клубе от силы два с половиной часа. Рекордно короткий срок…
Я могла еще успеть на выступление группы Лекса, но что-то удержало от того, чтобы назвать адрес «Игуаны», изменить маршрут. Мне требовалось побыть одной, зализать раны, понять себя. Не надо Романову видеть меня такой: испуганной, запутавшейся, в необъяснимом раздрае.
Всегда считала себя очень практичной, рациональной, волевой, всегда оптимистично смотрела на мир, и теперь неспособность найти ответ на самый простой вопрос нервировала, зудела и даже вызывала панику, понимание того, что я в тупике.
Вынужденные минуты безделья не помогали. В стрессе мне всегда хотелось куда-то нестись, делать что-то трудоемкое, я же вынуждена смотреть в окно на сменяющие друг друга, но однотипные улицы, ярко светящиеся вывески, разноцветную подсветку у зданий и скверов. Все же самое замечательное время — ночное. Темнота скрывает всю грязь, убожество и неустроенность, а фонари высвечивают именно те стороны, которые нужно, преобразуя плохое в хорошее, а местами — в мистически прекрасное. Это как с вечерним макияжем, когда все не то, чем кажется…
Дома, захлопнув за собой дверь и закрыв ее на оба замка, я сбросила туфли и устремилась в ванную. Под душем простояла около получаса, безжалостно расставаясь с укладкой, макияжем, натирая тело скрабом и мочалкой. Надо было смыть с себя даже воспоминания о минувших двух с половиной часах, проведенных в клубе, молчу уже о запахах, следах прикосновений.
Когда, закутанная в полотенце, вышла, увидела пришедшее от Лекса сообщение: «Надеюсь, ты там веселишься за нас двоих, а то мне без тебя здесь скучно и пусто. Но день рождения — святое, как я мог не отпустить тебя к воздушным шарикам, шампанскому и милым женским сплетням?»
Положила телефон и, ссутулившись, оперлась обеими руками о письменный стол. На меня обрушилось понимание: мы с ним совершенно разные и никогда не будем едины, не надо обманывать себя. Он слишком бесхитростный, светлый, такой, будто никакая грязь мира никогда его не касалась и не коснется. А я… Я — часть этого грязного мира. Лицемерная, расчетливая. Стяжательница.
Из глаз вдруг хлынули слезы. Наверное, снова настал тот момент, когда следует пожалеть себя, дать мраку полностью накрыть и настоящее, и будущее… Десяти минут хватит.
Когда истерика и слезы чуть отпустили, я скинула полотенце, натянула нижнее белье, шорты и, с особым удовольствием, футболку, которую забрала у Лекса. Все будет в порядке, нет таких проблем, которые нельзя решить, надо просто верить и интенсивнее работать руками и ногами, чтобы выбраться с этого дна.
Где-то до часу ночи я мыла, чистила, пылесосила, намеренно изматывая себя, запрещая думать, раз за разом стирая, дезинфицируя вывод о том, что заблуждаюсь, выбираю неверный путь. Чушь! Помню, увидела как-то у одной из одногруппниц на ее страничке отличные слова очередного великого: «Постарайтесь получить то, что любите. Иначе придется полюбить то, что получили». Вот последнего я как раз не хочу.
***
— Дословно вспомни, что ты ей сказала, — распорядилась Валентина, старший менеджер, с успехом заменявшая вечно отсутствующую заведующую, сверлила меня неприязненным и колким взглядом.
Я закатила глаза.
— Она смотрела базы под макияж. Сначала спросила про лучшие бренды, потом — про тон. Я сказала: «Вы зря потратите деньги. Сначала нужно убрать следы акне да и само акне. Потратьте деньги на косметолога. Вот мой совет».
Я смотрела в глаза Валентины, густо залепленные накладными ресницами, и чувствовала одно: смертельно устала, хочу послать всех нахрен и лечь спать.
Ночь выдалась бессонной, хотя, когда Лекс вернулся, старательно притворилась спящей. Прислушивалась, как он тихо ходил в соседней комнате, видимо, раздеваясь, как отправился в душ, потом лег.
Раньше, в тех случаях, когда мы не возвращались вместе, всегда ожидали друг друга. Обзавелись привычкой болтать на ночь о том, о сем, сидя за кухонным столом, запивая чаем купленный или приготовленный мною десерт. Ну в основном, его ел Романов, я же просто наблюдала или со смехом воровала с его тарелки крем или крошки, или соблазнительные кусочки ягод…
Но вчера он лег без этого устоявшегося ритуала… И чувствовала: его это обеспокоило. Я слышала, как поскрипывал диван — Лекс тоже не мог уснуть. А утром, как бы тихо ни старалась двигаться, он мгновенно вскочил, словно лишь дремал, сторожил мое появление.
Я натянуто улыбнулась:
— Привет. Прости, не хотела будить.
— Ерунда, — он потер лицо, поскреб пробивающуюся щетину. — Как вчера все прошло? Ты неожиданно вернулась раньше меня.
Я пожала плечами и прошла на кухню.
Не хотелось с ним говорить. Та стена между нами, которую вчера ощутила впервые и которая царапала острыми фрагментами поверхности, холодила душу, сегодня никуда не делась, а будто даже выше и прочнее стала. Эта стена защищала прежде всего меня саму. Мне нужно было время, чтобы собрать себя по кусочкам, чтобы перестать бояться непонятно чего, чтобы разобраться. Загвоздка в том, что я не знала: что именно разбилось, в чем именно нужно разобраться?
Я соорудила горячие бутерброды, сварила кофе, но успела сделать лишь несколько глотков, когда на кухню зашел Романов. Пробормотав, что как раз сегодня мне нужно быть на работе пораньше, оставила его одного, мгновенно помрачневшего, растерянного, обулась в прихожей, подхватила сумку и ушла.
Паршиво начавшийся день и дальше покатился по наклонной. Люди бесили и раздражали больше обычного, трескотня девчонок-сотрудниц вызывала головную боль и потребность нецензурно осадить их.
Я не знала, что происходит… Казалось, теряла связь сама с собой. Это было много хуже того вечера, когда ушла от Решетникова. Тогда мысли заняло составление плана, бурливший в крови адреналин требовал собраться, не поддаваться панике, эмоциям. Тогда все быстро определилось: есть трудности, их надо преодолеть. Теперь же… все словно осыпалось пеплом, стало зыбким, призрачным, странным.
Лучше всего помог бы разговор с Романовым. Лекс быстро бы нормализовал мое настроение, самочувствие и потерявшее фундамент мировоззрение дружескими объятиями, шуткой, ценными и чисто мужскими умозаключениями. Но любая такая беседа означает, что я должна быть откровенна. И если раньше могла себе позволить раскрыть все на девяносто процентов, пожаловаться и посетовать, как несправедлива жизнь, то как раз сейчас откровенность была под запретом.
А потом пришла ярость. Она не была кипящей, а скорее текла ровной рекой, затапливая душу, заставляя всех ненавидеть. Сначала все же заткнула вдохновленно болтавших о шмотках Алину и Леру (второй час уже пошел их обсуждению, достали!), потом сказала правду мадам, искавшей, чем же замазать свою пятнистую рожу. Той, как выяснилось, не понравились, во-первых, мой тон, во-вторых, посыл. Видите ли, усомнилась в ее безупречности и в мантре продавца «Клиент всегда прав».
— Все это можно было сказать более… Иносказательно, — вынесла вердикт Валентина.
Помассировав виски, прикрыв глаза, она выдохнула и через долгую минуту заявила:
— Марина, ты хороший работник, хотя и любишь долгие обеды со своим парнем. Но вот такое поведение… Знаешь, если бы это была просто левая тетка, которая явилась за покупками, я бы просто ограничилась замечанием и предупреждением. Но тебе не повезло: это хорошая подруга нашей заведующей…
Я не удержалась, фыркнула.
— Окей, все понятно, — кивнула и начала развязывать дурацкий платок, вечно мешавший и натиравший шею. Прощай, хомут!
— Сейчас напишу заявление на увольнение по собственному.
Когда вручала листок Валентине, хотелось громко и зло расхохотаться. Но не стала этого делать, поглощенная потрясающей мыслью: я свободна. Совершенно свободна от этих людей, тупых покупательниц, воображавших себя царицами, и их ограниченных вкусов, от необходимости притворяться той, которой не являюсь, вставать ни свет ни заря, волноваться из-за потери работы.
Эта мысль окрыляла и одновременно приводила в отчаяние. Жизнь продолжала рушиться как карточный домик, а я по-прежнему ничего не контролировала и не представляла, с какого конца начать разбирать этот хаос…
На карточке еще оставались деньги, не пожалела их, решив побаловать себя: прокатилась до любимого некогда винного и купила коллекционную мадеру. К черту все! У меня сегодня праздник. Первое увольнение, пустые карманы, потеря друга и странный психоз — это настоящий повод, чтобы напиться. Когда, если не сейчас?