Во второй половине августа город плавал в лужах от ежедневных дождей. Каждый раз, как Лекс перед работой подбрасывал меня до парка для ставших традиционными пробежки и разминки, смотрела на хмурое небо и кривилась: ну и где же солнце, мы будто в столице живем, следующий этап — трудоголизм и депрессия.
Вот и сегодня мелкий противный дождь начался еще во время разминки. Натянув козырек кепки пониже, проверив шнурки, начала бег с быстрого шага. До ливня бы не дотянуть… Механические движения, контроль дыхания привычно ввели в медитативное состояние, я выбросила из головы реальность, улыбнулась.
Почему-то вспомнился конец мая, напуганная, сломленная и потерявшая все я, мерзкое ощущение, что мир рухнул, а мне титаническими усилиями придется разбирать обломки, гнев, отчаяние и решимость… Вроде всего ничего прошло, а будто другая Марина Королева. Совсем не я.
Все преобразовалось. Разобрав обломки, обнаружила себя в совершенно другом мире и … даже нашла в нем прелесть.
Фриланс действительно оказался лучшим выходом для меня. С Артемом мы сработались и даже начали дружески общаться. Знакомый Лекса оказался смышленым и амбициозным парнем, строил планы о создании в городе своей сети магазинов спортивного питания и работал как бессмертный пони для этого.
Первое время переводы статей отнимали у меня почти весь день и выматывали нервы. Я злилась и в какой-то момент пожелала бросить это занятие, но Романов отговорил. Поддержал, как всегда, сгладил все острые углы. Слепая вера парня в меня, мои способности, выдержку и успех удержали от опрометчивого шага.
Похоже, без Лекса я просто сгину… Вывод не очень хороший.
Теперь на работу тратила от силы часа три в день. Тёма не обижал в денежных вопросах, платил вовремя и согласно договоренностям. А две недели назад предложил отличный источник дополнительного заработка: писать собственные статьи, собирая и компилируя сведения из нескольких источников, в том числе из английских. Такой вот своеобразный копирайт. Первый материал отправила вчера, и Жук уже пришел в восторг, заявив, что я редкий алмаз.
Может, и алмаз, но неплохо было бы какие-то курсы копирайтинга все же пройти. Работа должна быть качественной, тем более такая…
Если в части заработать себе на кусок хлеба, новую одежду, поход в салон жизнь наладилась, то с Лексом… С ним все было сложно.
Мы не говорили о наших отношениях, табу до сих пор действовало. Просто спали, просто сближались, врастая друг в друга, но уже не в пространстве дружбы, а в пространстве пары. В постели все было безупречно, потрясающе, сказочно хорошо… Я поняла, что до Романова была, метафорически выражаясь, девственницей, он открыл меня как неизведанную землю, показал, как это бывает по-настоящему…
Настоящие отношения, которые никуда не ведут. Будто чудесный отпуск, который, ты точно знаешь, когда-то закончится. И ты вернешься к прежней жизни и прежней себе. И первые звоночки завершения уже прозвучали…
В тот день, помню, мое терпение лопнуло. Был выходной, мы собирались прогуляться, потом вернуться домой за гитарой и отправиться в «Игуану». Лекс влез в свои мешковатые джинсы и футболку с безвкусным принтом, а я вспылила. Разразилась тирадой минут на пятнадцать, разбирая вещи в его шкафу и ругаясь.
— Так, все! Мы едем в «Галерею», — отрубила, хмуро разглядывая кучу тряпок у себя под ногами. По моему глубокому убеждению, вся эта одежда годилась только для одного: украшать собой мусорный контейнер.
Покосилась на Романова. Тот безмятежно укладывал гитару в чехол, будто не его вещи топтала сейчас его подружка. Посмотрел на меня и усмехнулся.
— Ладно, — кивнул.
— А чему ты улыбаешься? — прищурилась я, чувствуя какой-то подвох.
Лекс рассмеялся.
— Ты такая забавная сейчас, Риш. Это ведь просто одежда, а ты косишься на нее, словно она твой злейший враг.
— Боже, Романов, — закатила я глаза. — Она твой злейший враг. Нельзя одеваться как…
— Бомж?
— Нет, как студент-идиот.
— Ну прости, у меня нет вкуса, как у тебя. Я покупаю то, в чем удобно.
Я вздохнула и, подойдя к нему, крепко обняла, потянулась за поцелуем, когда ощутила крепкие руки на своей талии. Улыбнулась, осознав, что грубые слова не задели его, и с огромным энтузиазмом отозвалась на ласку его рта.
Он действительно удивительный человек, от которого у меня крышу срывает. Мой мужчина…
Магазинам пришлось подождать нас, ну а потом я дала себе волю. Понимала, что бюджет ограничен, но кстати вспомнились правила базового гардероба, пусть женского, но здравый смысл ведь позволяет экстраполировать их на мужской. А здравым смыслом всегда отличалась.
Лекс в восторге не был, но проявлял ангельское терпение, а в некоторых случаях живое участие, например, какие-то варианты рубил на корню. Ближе к четырем, времени, когда нам пора было бы выбираться из бутиков, перекусить и отправиться за гитарой, мы, теснясь, стояли в примерочной. Я критически оглядывала отражение своего парня в зеркале. Он потрясающе выглядел: взлохмаченные темные волосы, пряди которых падают на лоб, улыбающийся рот и глаза, сияющие хитринкой, смотрящие прямо в мои, зауженные черные джинсы, бежевая футболка с V-образной горловиной и приталенный двуцветный блейзер с рядом серебристых пуговиц посредине (повезло найти такой, кстати! Темно-коричневые, практически черные рукава на три четверти и бордовая жилетка. Сразу схватилась за это сокровище, как только откопала среди вешалок с вещами по скидкам).
В этой одежде Романов смотрелся иначе. Этакий притягательный плейбой, который знает себе цену и понимает, что неотразим. Черт… Вот и зачем я его так одела? Теперь все девицы будут смотреть на него и пускать слюни, а мимо самых решительных Лекс не пройдет просто так, обязательно засунут номер телефона в карман.
— И чего ты хмуришься? — усмехнулся Романов, обняв меня за талию и прижимая к своему боку.
Мы замечательно смотрелись вот так вдвоем, пусть я и была в простых светлых капри, майке цвета фуксии и полосатой укороченной и широкой кофте, сползавшей с одного плеча. Зеркало отразило, как мы, повернув головы, посмотрели в лица друг другу.
— Да так. Подумалось, что в такой одежде ты станешь предметом охоты всех озабоченных девушек, — пожала плечами, смахнула челку с его лба.
— Ты думаешь, им что-то светит? — вопросительно выгнул бровь.
Скривилась в ответ.
— Риш, мне дела нет ни до кого, ты ведь знаешь, — прошептал, целуя в уголок рта. — Есть и будешь только ты.
Сердце неожиданно и необъяснимо зашлось. Вдохнув, я развернулась к нему, обняла за шею, пропала в потемневших серых глазах, встретила нетерпеливый рот. Мы долго страстно целовались, забыв совершенно обо всем и сминая, спуская одежду. И, как знать, возможно, так и не остановились бы, если бы Лекс, проложив дорожку поцелуев по моей шее вниз, к ключице, не заявил:
— Мой костюм на нашу свадьбу тоже будешь выбирать ты. Сам я дело провалю, а ты справишься на отлично.
И я застыла, внутри все оборвалось и заледенело.
Он сразу же почувствовал неладное, выпрямился, оставив руки на талии, и посмотрел мне в лицо. Наверное… Я прикрыла глаза рукой, чтобы Романов не видел того, что в них отражалось.
Ужас. Боль. Разочарование.
— Рина? — позвал.
Заставила себя встряхнуться. Нет, не готова принимать сказанное всерьез. У Романова просто вырвалось. Это ничего не значит, он не то имел в виду, что сказал. Никакой трагедии, это фарс. Сейчас все переведу в шутку, и мы продолжим этот день. Потому что мне нужно наше завтра. Очень нужно!
Убрав руку, я безмятежно улыбнулась, провела рукой по его широким плечам, поправила блейзер:
— Не знаю, Романов. Давай примерно так, как в той старой комедии с Джулией Робертс. «Свадьба лучшего друга», м? Договоримся, что поженимся, если до 30 угораздит остаться холостяками.
Лекс помрачнел.
— Надавил на больное. Прости.
— Ерунда. — Я аккуратно высвободилась из его объятий, повернулась к вешалкам на крючках и протянула рубашку в узкую красную полоску. — Просто тему мы закроем. И еще пять минут потратим на оценку вот этой вещи, ага?
Откровенно говоря, мне хотелось закатить ему истерику, а не улыбаться как милая дурочка. Но я улыбалась, притворялась веселой, довольной и счастливой. Больше суток. Пока меня наконец не отпустило.
Ведь это не было шуткой. Он произнес эти слова с серьезным видом и намерениями. Он определил, к чему мы движемся. К тому, что мне не нужно. Потому что это — тупик. Катастрофа. Мы идеальны друг для друга, но мы — детали разных миров. Вот и всё.
Какое-то время (весьма короткое) раздумывала: не пора ли собрать вещи и съехать. Потом поняла, что не хочу — разрыв совершенно уничтожит меня, требуется еще время. Потом полагала: а что, если Лекс изменится? Станет тем, кто являлся бы для меня опорой в материальном плане, ведь все задатки налицо… Да уж, фантазерка. Уже настолько подсела на Романова, что наш роман застилает трезвое мышление.
И неожиданно все то, что воспринимала как неотъемлемую часть своего друга, к чему раньше относилась философски, со снисхождением, пониманием, и даже умилением, начало раздражать, бесить.
Бесила его старая «Калина»…
— Лекс, эта старуха уже, кажется, больше времени в ремонте стоит, чем ездит по дорогам. Почему ты не хочешь купить что-то другое?
— Без понятия. Помню, я спятил от радости, когда отец мне ее подарил. Было так приятно… Но если хочешь, давай подумаем, какую можно купить. Но эту продавать все равно не буду.
Бесила его работа…
— Ты можешь больше, ты ведь сам понимаешь. Твоя смекалка буквально гниет среди вашего спортивного барахла. Почему не согласишься вместе с Артемом работать над этой сетью? Вложения там по силам…
— Риш, Артем тот еще балабол. Это раз. А два: это его задумка, не моя. И три: деньги — тлен, я не хочу тратить свою жизнь лишь на то, чтобы их зарабатывать и бояться потерять. Но почему ты снова поднимаешь эту тему? Тебе хочется, чтобы я больше зарабатывал?
Бесили его группа и музыка…
— Куча репетиций, ноль амбиций.
— Мы просто друзья. И просто играем, потому что нам классно вместе играть.
— Конечно. А хозяину «Игуаны» классно, что вы такие энтузиасты и готовы развлекать клиентов просто за бесплатную выпивку и еду. Смешно.
— Ну не злись. Хочешь, подойду к нему завтра и попрошу отдать то, что должен.
— Делай то, что сам хочешь, Лекс…
Да, только я была для Романова тем толкачом, что способен поднять его в гору, той, ради которой он стал бы терпеть, стараться и меняться, лишь бы соответствовать ожиданиям и радовать. Конечно, все слышали про женщин, которые делали своих мужчин. Но я не из такой породы, слишком слаба, избалованна, нацелена на иное. В моем случае все должно было быть наоборот: мужчине требовалось сделать меня.
За последние полторы недели все мои эмоции пришли в шаткое подобие равновесия. По крайней мере, затолкала их поглубже, больше не пугала и не терзала Лекса своей долгой молчаливостью, внезапным раздражением или уходом на прогулки в одиночестве.
Я научилась наслаждаться той малостью, которой обладала: ошеломительным сексом, безусловным обожанием Романова и близостью, которые, кажется, ничто не могло поколебать. Он прощал мне все, а страсть будто еще больше нарастала… Накал был такой, что сходила с ума… И предчувствие завершения всего этого, нежелание этого завершения, делали то, что происходило между нами, стократно острее. Отчаяннее. Безумнее. Слаще.
… Добежав до своего привычного ориентира, скамейки рядом с фургончиком баристы, я сбавила темп, перешла на шаг. Дождь к этому моменту шел уже полноценный, занудный и монотонный, шуршал в листве и траве, мочил одежду, стекал по лицу, шее, рукам.
Когда направилась к выходу, ближайшему к автобусной остановке, зазвонил мой телефон. Приглядев навес, я укрылась под ним, никак не решалась ответить на вызов.
Может, Хвостова сама его сбросит? Сколько мы с ней не созванивались? Почему она вдруг вспомнила обо мне?
— Черт… — выдохнула сквозь зубы, а потом ответила:
— Да. Привет.
— Ну привет, пропажа, — протянула сладким тоном Дашка. — Полтора месяца от тебя ни слуху ни духу. Ни СМС, ни сообщений. Думала, я в обиде на тебя, что кинула тогда Марата? Не переживай, мне похер на него, тот еще кобелина.
— Ну подложить под него меня ты пыталась, — огрызнулась, передернувшись от воспоминаний.
Дарья издала смешок.
— Так выбор за тобой был, Королева: ложиться или нет. Ты ведь давно не наивная девочка. А Марат недурно платит, кстати.
— Только я не шлюха, — выплюнула зло, борясь с тошнотой при мысли о руках этого мужика, оглаживавших мой зад.
— Ну да, я тогда убедилась, что ты не в таком уж отчаянии и менять высоты не намерена. Умница. Хвалю. Кстати, как там твой красавчик? Признаться, звоню тебе, чтоб узнать: ты там часом не выбираешь ли свадебное платье по объявлениям на «Авито» или, может, думаешь над именем первенца?
— Да ты шутница, — съязвила, кусая губы. — Не надейся. Как мы были просто друзьями, так и остались.
— Тогда почему не разрабатываешь мальчиков Илоны?
— Ты о чем? — Растерявшись на миг, убрала прилипшие к щекам пряди, выпавшие из хвоста.
— О контактах, которые она тебе кинула. Давно уже. Мы с ней болтали вчера. И она заявила, что зря помогла, твоей активности не видно.
Я округлила глаза.
— Откуда она вообще может знать про мою активность?
— Нууу… Скажем так, она может. И она разочарована, Мариш. Давая такую информацию, она в некотором роде себя подставляет. Поэтому очень хочет, чтобы риск был оправдан. Ты понимаешь?
— Понимаю, — потерла вдруг загудевший болью лоб.
— Я ей передам, что ты работаешь в этом направлении, просто все это время вынуждена была личными делами заниматься. Прикрою тебя, подруга.
Боже, какая редкая забота. Осталось только в ножки бухнуться.
— Спасибо.
— Так как там у тебя дела?
Я стиснула свободную руку в кулак и заставила себя расслаблено ответить:
— Все хорошо. Действительно, пришлось кое-что улаживать, но теперь Илоне не придется разочаровываться.
— Ну супер тогда. Может, встретимся? Поболтаем в «Грандо»?
«Грандо», конечно, Хвостовой по карману, мне, в принципе, тоже, если сделать очень скромный заказ… Только не хочу. К черту ее.
— Хм… Сегодня и завтра никак. Но мысль хорошая.
— Окей тогда, вписали ее в лист ожиданий. Увидимся. Пока!
— Пока.
Завершив вызов, я раздраженно и одновременно растерянно уставилась в погасший экран смартфона. Что ж… Звоночки завершения уже не просто тренькали где-то там, на заднем плане, теперь они загудели набатом, отдаваясь громом в ушах и желчью во внутренностях.
Отпуск подходил к концу. И это ужасно. Я пока морально не подготовилась.
Домой вернулась вымокшая и обессиленная. Четверть часа стояла под теплым душем, потом села за текст. В нем было больше десяти тысяч знаков, думала, разделить работу на два дня, но решила все сделать за сегодня.
Было страшно остаться один на один с реальностью, с тем, что сказала Хвостова, что я ей пообещала… С вопросом: что делать с Лексом? Как поступить?
Он задерживался на репетиции, поэтому загрузила себя работой на кухне. Приготовила том ям, потом киш с ветчиной и грибами, запекла картофель с сыром. К тому моменту, когда Романов вернулся, пришла к мысли: сегодня ничего решать не буду, уже поздно, я устала и расстроена, в таком состоянии не строят никаких планов.
Облегчение было таким грандиозным, что оставшуюся часть вечера была в экзальтации, чем дезориентировала парня. Впрочем, он принял меня и такой странной: сверх меры болтливой, деятельной, генерирующей безумные идеи.
А ночью снова приснился тот проклятый сон. Я вновь танцевала аргентинское танго в красном платье, на темном подиуме и точно знала, что моим партнером и поддержкой был Лекс. Ощущала его запах, его тело, прижимавшееся к моему, его дыхание. Сердце билось сильно, в такт резким и стремительным движениям, и в тот момент, когда склонился ко мне, удерживая практически горизонтально к полу, ловя приоткрывшимися губами мое бурное дыхание, он исчез. А я осталась лежать на полу, в ворохе лепестков роз, влажных, скользивших под загребавшими их пальцами, источавших уже ставший ненавистным аромат. Из глаз брызнули слезы бессилия и одиночества, хотела закричать, но крик застыл в горле саднящей, колючей болью.
— Лекс… Лекс… — силилась дозваться. И проснулась.
Он склонился надо мной. В полутьме различила его глаза, полные тревоги, твердо сжатые губы и морщинку у переносицы. Романов осторожно и ласково провел пальцами по моему лбу, щеке, спросил тихо:
— Все в порядке? Кошмар приснился?
Всхлипнув, я резко подалась к нему и стиснула шею.
— Лекс, — содрогалась то ли от сухих рыданий, то ли от охватившего тело озноба. — Такой жуткий сон. Знаешь, там вроде бы ничего страшного, он так приятно начинается, но потом… Он меня пугает.
Романов поглаживал мою спину, успокаивая.
— Все хорошо, Риш. Это просто сон, — поцеловал в висок, в шею. — Часто кошмары просто концентрируют наши страхи или напоминают о том, что мы потеряли.
Потеряли… Да, зря я отказалась от танцев с Лексом. Даже начав спать друг с другом, в ту студию так и не вернулись. А ведь мы идеальные партнеры, замечательно чувствующие друг друга, и иногда хочется именно этого — просто ощущать, двигаться навстречу друг другу, отдаляться, отталкиваться, притягиваться. Совместный поход в фитнес-зал или велопрогулка никогда не дадут того, что давало аргентинское танго… Возможно, этот чертов сон намекает на это?
Отстранившись, я заглянула Лексу в лицо.
— Давай снова будет ходить на танцы.
Он удивился:
— Уверена? У нас уже образовалось кое-какое расписание…
— Да. Уверена.
— Ладно тогда. Можно напроситься в группу, которая в восемь.
Обожаю его.
— Ага, — я улыбалась, покрывая поцелуями его лицо, чувствуя, как холод и тяжесть кошмара отпускают меня, как им на смену приходит желание.
Мне так нужны сейчас его тепло, его страсть и его сила. Хочу его всего так остро, так жгуче, как, кажется, никогда до этого…
Я нашла его рот, углубила поцелуй, и уже в следующую секунду мы горели оба, лаская друг друга и спуская одежду. Романова оказалось раздеть проще всего, он лег лишь в боксерах, а вот моя майка, кажется, порвалась по шву, когда сдирали ее, с трусиками-шортиками вышло быстрее и без ущерба.
Лекс словно чувствовал мое нетерпение, мою сильнейшую нужду, они передались и ему, поэтому прелюдии почти и не было. Только требовательность, напор и жар-хватка прикосновений. И в тот миг, когда он оказался глубоко во мне, меня будто пронзило осознанием: я не могу, не хочу и не стану его отпускать. Никогда. Ни за что.
Сердце защемило, из глаз заструились слезы, но я кричала и пылала от наслаждения, умирала и воскресала вновь и вновь, цеплялась за Лекса и отдавала ему, только ему, каждую частичку своей души, своего экстаза, своего огня.
Он кончил с моим именем на губах, немного позже, чем я, сладко поцеловал, укрывая в своих объятиях. И была счастлива ощущать его кожа к коже, его ослабевшую плоть внутри, его дыхание на своей шее.
— Лекс, не оставляй меня. Не оставляй никогда, — попросила, не скрывая отчаяния. Сердце не переставало колотиться, и горло саднило то ли от крика, то ли от слез.
— Не оставлю. Я просто не смогу, ты же знаешь, — ответил он, снова соединяя наши губы, обхватывая мое лицо горячими ладонями.
И я успокоенно выдохнула, обняла его за шею, зарываясь пальцами в шелк волос, давно нуждавшихся в стрижке.
… Утром Романов опоздал на работу. У меня поднялась температура, сильно болело горло, он сбегал в аптеку за лекарствами, не хотел оставлять меня и смотрел с таким волнением, что сначала отругала его за гиперопеку, а потом крепко обняла, тоже не желая расставаться…
Обещала писать ему каждый час о своем самочувствии и все-таки отправила трудиться.
Я болела редко, поэтому общая слабость, разбитость, гудящая голова и больное горло, досаждали, но рассматривались как очередной опыт. Как отсрочка перед важным шагом. Передышка, когда можно побыть беспомощной, уязвимой и ни о чем не думать.
Не важно, что я подхватила и виноват ли во всем дождь, под которым вымокла. Главное сейчас — поставить жизнь на паузу. Около двух суток провела между дремой, апатией и раздражением из-за забитого носа и скребущего горла. Легчало лишь тогда, когда Романов возился со мной: укутывал, измерял температуру, таскал в постель ромашковый чай и бульон, читал интересные статьи из интернета и крепко обнимал, поглаживая по спине, чтобы легче и быстрее заснула.
На третий день в голове прояснилось, почувствовала себя бодрее и даже встала утром, чтобы проводить Лекса на работу. Он нежно, долго и осторожно поцеловал меня в губы и предупредил, что будет часто писать, чтобы узнать, как я.
— Иди уже, — улыбнулась, приглаживая его темные встрепанные вихры, — я сама тебе буду писать.
— Отлично, — серые глаза заискрились весельем. — До вечера.
— Пока, — чмокнула его в щеку и выпихнула за порог.
Сил прибавилось, поэтому, сделав себе кофе, прибралась, включила ноутбук. Сначала проверила почту, написала Артему, немного поработала, чтобы встряхнуть мозги, а потом принялась за то, за что давно следовало приняться.
Что ж, мне действительно нужна была передышка, время на то, чтобы привыкнуть к поставленной задаче. Зато теперь с новой мудростью и свежим взглядом я устрою свою жизнь так, как наметила.
Все данные Илона прислала мне файлом. Сегодняшний день решила посвятить тщательному изучению соцсетей этих «мальчиков». Хотя каких мальчиков? Самый младший из них оказался на 10 лет старше меня. С него и начала.
Борис Смирнов. Помимо предложенных Илоной, нашла еще два его аккаунта в соцсетях. Что ж, он любил фотографироваться, позировал практически профессионально. Симпатичный, веселый, оригинальный… И сразу видно: абсолютно незрелый. Машины, машины, машины, девушки с минимумом одежды, рестораны, клубы. Еще девушки, еще машины. Вот здесь он гоняет по Москве, здесь — по Ницце, здесь зажигает на яхте друга в Ибице.
Прожигатель жизни. Илона сделала пометку, что официально он ничем не занимается, источник его средств неизвестен. Возможно, красивую жизнь ему устраивает его дядя, далеко не последний человек в органах. Все-таки единственный племянник бездетного мужика.
Боренька — тот тип, который отлично изучила, пока работала хостес. Покорить легко, удержать труднее, построить далеко идущие планы — вообще невозможно. Эта та разновидность мужчин, которые останутся детьми и в сорок, и в пятьдесят. Сегодня он свозит тебя на Лазурный берег, а завтра забудет о твоем существовании, ведь вокруг полно игрушек. Сиюминутная выгода… А хочется фундаментального. Настоящего.
Смирнова я вычеркнула из списка. Если ухвачусь за него, потеряю время и останусь у разбитого корыта. Тратить нервы и средства на то, чтобы втискиваться в сонм его любовниц и увлечений не желаю.
Сергей Ковалев выглядел более обнадеживающе. Фамилия вообще на слуху в определенных кругах. Этот — один из братьев, которые владели сетью продуктовых в городе. Даже уже успел замараться в уголовном деле о взятке какому-то чиновнику, но целиком и полностью был оправдан. Вероятно, вовремя занес деньги тому, кому надо.
Соцсети мне почти ничего не сказали об этом мужчине. Только то, что у него за плечами был распавшийся гражданский брак, а бывшая регулярно наведывалась к нему на страницу в комментарии, чтобы позубоскалить и слить накопившийся яд. Ну еще стало ясно, что он обожает мотоциклы и «коллекционирует» девушек восточного типа внешности.
Непонятный тип… И внешность невнятная: не урод, но и не симпатичный, рыхловат, как Макс, с залысиной, одевается в стиле деревенский шик. Тянуло тоже вычеркнуть его из списка, но… Придется, составлять мнение, наблюдая за ним где-нибудь, а потом начать действовать, если впечатление окажется положительным.
Посмотрела адреса, где он регулярно бывает, мысленно присвистнула. Что ж, в одном месте есть связи, меня туда пропустят. Но это весь вечер. И, возможно, ночь. И, кажется, не один раз. Что я скажу Лексу?..
Вопрос впился в мозг, все не отпускал. Голова начала болеть и, выпив таблетку, я легла в постель. Ответ гудел, наливался напряжением и заполнял меня паникой: пришло время собрать вещи, сказать Романову прощай и уйти в самостоятельное плавание, тогда не придется изворачиваться и врать, глядя в глаза дорогого человека.
Но ведь Ковалев может оказаться такой же пустышкой, как и Боренька. И останусь совершенно одна, без Лекса, без надежного тыла, где можно укрыться, зализать раны. И еще: я не стану изменять ему! Ни с кем не буду спать, пока не поставлю точку в отношениях с Романовым. Да, будет ложь. Но крошечная, безопасная, почти во благо. Просто пойду в клуб, чтобы понаблюдать за другим мужчиной, в этом нет ничего такого, что можно было бы счесть предательством. Мне нужно убедиться, сделать выводы. Это словно тайная работа. Дав имена, контакты и информацию, Илона фактически обязала, «наняла» меня…
Когда Лекс вернулся, меня всю трясло от жара, а голова раскалывалась. Таблетка не помогла. Парень запаниковал и, раздев меня до трусиков, принялся растирать ледяной водой. Мне стало хорошо просто от прикосновения его рук, заботы и тревоги, от которой побледнело лицо.
— Ты зачем работала? — осведомился глухо после окончания процедуры, завернул меня в плед, лег рядом, крепко обняв и руками, и ногами. — Господи, Риш, Жук никуда не гонит, он бы подождал, пока ты бы совсем поправилась.
— Я нормально себя чувствовала. И мне надоело лежать, — возразила, перебирая кончиками пальцев по его груди, которую закрывала новая рубашка. Потом потянулась, заключила в ладони колючие щеки и улыбнулась:
— Мне лучше. Все хорошо. И голова больше не болит, наверное, лекарство наконец подействовало.
Поцеловала настойчиво и жадно, показывая, что действительно полегчало. И я соскучилась. И больше не хочу думать, отвечать на вопрос, понимать, что теряю его…
— Все… Не мучай меня, — выдохнул через некоторое время Лекс, задыхаясь, убрал мои руки от своей обнаженной груди. Рубашку получилось расстегнуть почти до конца. — Сегодня точно никакого секса. Пойду сделаю тебе чай.
Он чмокнул меня в нос и со вздохом поднялся с дивана. Улыбаясь, оглядывала его красивую спину (рубашку он аккуратно повесил на плечики в шкаф), зад, чудесно смотревшийся в джинсах.
Лекс… Он дорог мне бесконечно… Поэтому в пятницу спокойно скажу, что решила с подружкой устроить девичник и уйду. Это не будет ложью, а только защитой.
… Ковалев в итоге оказался нерабочим вариантом, как и предчувствовала. Вальяжный, самодовольный, неопрятный. Мне повезло в первый же выход. Три часа наблюдала за ним и его спутницей, ярко накрашенной брюнеткой, которая не была похожа ни на элитную, ни на одну из наших. Повадками и привычкой громко смеяться мужчина напомнил мне Решетникова, тем, как хватал и лапал свою даму — Марата.
Тошнотворный тип. Даже не хочу второй раз видеть, чтобы понять: он только сегодня такой, потому что под градусом, или же всегда?