Солнце ослепило на миг, когда вышла на одну из двух лоджий. Отсюда открывался захватывающий дух вид на город: высотки и крошечные, словно сказочные, домики внизу, широта Кубани, серебристо-серой лентой уходящей вдаль. Свежий крепкий ветер трепал пряди волос, и полы кардигана, в который поспешила закутаться.
— Нравится? — спросил Влад. Он встал за моей спиной, положил руки на плечи.
Инстинктивно напряглась, но заставила себя расслабиться. Не следует так реагировать на прикосновения Шикоренкова. Нужно привыкнуть к мысли о близости с этим мужчиной.
Притворилась, что хочу увидеть больше, и подошла ближе к перилам, улыбнулась, оглянувшись на Влада.
— Здесь потрясающе.
— Ты всегда квартиру выбираешь по виду из окон или лоджии?
— Именно так, — рассмеялась в ответ.
Как только он привел меня сюда, сразу же устремилась на воздух. Заметила только огромные окна, просторную главную комнату, зону спальни, спрятанную за высокими стеллажами да вход на кухню.
— Ладно, пойдем осмотримся. — Мужчина приглашающе протянул мне ладонь, нехотя уступила.
Мы остановились в центре главной комнаты, и Влад принялся объяснять про отделку, паркетную доску, потолки и точечные светильники. Квартира была готова, но практически не обставлена. У одной из стен увидела электрокамин из белого искусственного камня, в спальной зоне за стеллажами угадывалась большая кровать.
— На кухне уже есть вся бытовая техника. Подключена, работает. Стиральную машину установили в ванной, но, если не устраивает, можно попросить перенести, — рассказал Шикоренков. — Пойдем посмотрим?
— Да не нужно.
Я оглядывала стены со светло-изумрудной декоративной штукатуркой, светлые доски пола и пыталась представить, чем обставлю пространство, как буду сидеть у этого камина с книгой и бокалом вина, время от времени поглядывая в хмурые осенние небеса, прислушиваясь к шуму дождя… Идиллия. Которая почему-то все не вырисовывается в воображении. Возможно, всему виной головная боль от недосыпа и тревожное чувство, что что-то упускаю.
— Тогда в спальню, — произнес на ухо Влад и повел туда.
Мы остановились в проходе, и мое сердце оборвалось.
Огромная, застеленная шоколадно-коричневым бельем кровать и охровый плед, накинутый сверху, винтажная прикроватная тумба черного цвета, на ней ваза с алыми, точно кровь, розами. И лепестки.
Они были повсюду: разбросаны по центру кровати, по полу — дорожкой, ведущей к ложу. В носу и на языке осел этот запах, памятный по проклятому сну: остро-горький, густой и свежий.
— Прости. Мой помощник с флористом перестарались, — повинился вдруг Шикоренков, шагнув ближе к кровати, ведя меня за собой. — Я сам приберусь, раз уж это меня неправильно поняли.
Едва слышала его, словно завороженная смотрела, как мои туфли топчут лепестки, похожие на большие капли крови, шпильки протыкают их беззащитный шелк…
Лепестки под каблуками.
Влад убрал плед, стряхнул на пол набросанные останки цветов, подошел ко мне. Подняла на него невидящий взгляд. Что-то нужно было сказать, но язык не шевелился. Наклонившись, Шикоренков аккуратно отвел прядь волос, чувственно поцеловал меня в шею под ухом, обняв за талию, потом медленно разжал пальцы, стискивавшие кардиган на груди, коснулся губами каждого, с ожиданием глядя в глаза.
А я наконец представила свою жизнь здесь. С ним. День за днем дежурные или не очень поцелуи, пустые разговоры, вечная маска услужливой содержанки, секс по расписанию и регламенту, когда отдаешь лишь тело, а не душу. С тем, кто тяготит уже сейчас, кого не хочу и не захочу по-настоящему никогда. С тем, кто не подарит ни тепло, ни страсть, ни всего себя. Влад — будто форма, изысканная, но полая для меня. Он и меня, мои чувства поместит в аналогичную. Золотые интерьеры и союз, но в них я не буду счастлива, потому что на самом деле это клетка.
Лепестки под каблуками. Я топчу их, как годами безжалостно топтала чувства Лекса, не желая их замечать и одновременно принимая как должное. Лепестки — это и мои чувства. Я лгала себе в течение долгого времени, душила притяжение, обманывала, когда говорила, что ничто не ставлю на карту в игре с Шикоренковым. Ставила. Саму себя. Теперь Влад мой, неважно на какой срок, тут я сорвала джек-пот, как выразилась Хвостова, обеспечена до конца жизни в любом случае. Влад мой, но я больше не я.
Проиграла себя. Растоптала себя.
— Ты опять будто не со мной, — цокнул языком Влад и поцеловал.
Противно не было, лишь холодно и пусто внутри, лишь больно в сердце и голове.
Уперлась руками в грудь мужчины, заставив отстраниться.
— Я не с тобой, — произнесла, с горечью глядя в холодные голубые глаза. — И не смогу быть с тобой.
— Почему? — спросил, неприятно пораженный.
— Потому что уже, видимо, много лет люблю другого, — грустно улыбнулась. — Прощай. Мне надо идти, а ты достоин лучшей женщины, чем я.
Погладив его по щеке, я прошла к тумбочке, сняла кольцо с бриллиантом, который он мне подарил перед тем, как привезти сюда, развернулась и направилась к двери. Это, безусловно, красивое место и красивая жизнь, но они не мои. И рада этому.
Пока спускалась вниз, рассматривала свое отражение в зеркале золотой кабины лифта. Красивая блондинка с острым взглядом, в темно-синих брюках-клеш, бежевой блузе с бантом на груди, черном кардигане, сжимающая серебристый клатч. Ухоженная, элегантная, но подделка. Сахарозаменитель, искусственно созданный и временами опасный.
Это правда: я корыстная, расчетливая, умеющая лгать, преображаться и подстраиваться содержанка. Продажная кукла, аксессуар для богатых мужчин, символ их достатка и высокого положения в обществе. Влезла в эту роль, как в униформу, потом ее с меня содрали, сделав уязвимой. Но теперь и сама не желаю натягивать эти тряпки. И придется проверить, способна ли сшить себе совершенно другую одежду.
Страшно. Паршиво. Но надо.
***
Как обычно, зима для коммунальщиков пришла внезапно. С утра с неба посыпались хлопья влажных снежинок, они таяли, как только достигали земли, но сумели внести переполох в городскую жизнь: видимость в разы ухудшилась, на дорогах и тротуарах было скользко, чистить и посыпать противогололедной смесью эту вторую по счету шалость декабря никто не торопился, транспорт встал в пробках из-за аварий.
Крепко сжимая капюшон куртки, который норовил сорвать встречный ветер, наклонив голову, я пробиралась по Длинной. Мне нужен был 152-й дом, но ноги, обутые в берцы, то и дело скользили, так что вероятность добраться целой и невредимой все уменьшалась.
А скоро Новый год. Черт возьми, обидно будет встретить его со сломанной рукой или ногой, и все из-за Жука, позвавшего меня оценить магазин, который откроется через неделю.
За эти месяцы наше сотрудничество и дружба еще больше окрепли. Я взялась делать и распространять для него рекламу в соцсетях и была признательна, что Тёма не побоялся доверить такое важное дело только-только начавшему заниматься таргетом недоспециалисту.
Таргет и правда оказался занимательной и интересной сферой. Единственная вещь, заставлявшая меня с благодарностью воспоминать Шикоренкова… Из-за него я порвала с Лексом, но и из-за него же решила, что способна сделать себя сама, без помощи мужчины.
Вообще, моя жизнь стала существенно ограниченной, полной простейших хлопот, размеренной иногда до скуки, но… какой-то конструктивной. Шаг за шагом, кирпичик за кирпичиком — строила будущее, создавала себя. Общалась только с квартирной хозяйкой (привередливой и придирчивой женщиной), молодой мамой, живущей по соседству и часто заходившей извиняться за излишне шумное чадо и мужа, который с ним вечерами играл. Ну и с Артемом еще, занявшим пустующую нишу моего лучшего друга.
С Дашкой все разладилось окончательно и бесповоротно в тот же день, когда она узнала, что я отказалась от Шикоренкова. Позвонила мне, обматерила, выразила надежду, что я не пожалею о сделанном выборе, попросила больше никогда не звонить, не писать, не напоминать о себе и отключилась.
Некоторое время думала, что и в этом случае так проявилась ее зависть. Я смогла то, что, вероятно, никогда не удастся ей, — вырваться.
О выборе действительно ни секунды не жалела, отсутствием в своей жизни Хвостовой совсем не тяготилась, а страдала только из-за одного человека… Сильно скучала…
Тёма ныл и ныл, умоляя меня помочь определиться с раскладкой товара. Я указывала, что вообще не профессионал, есть вон мерчендайзеры, но нет. Жук хотел, чтобы я хоть глазком бы взглянула и вынесла вердикт. И вот сдалась в конце концов, а теперь в непогоду бреду по скользкому тротуару, плечо оттягивает набитый книгами шоппер (совместила поезду к Артему с необходимостью забрать заказ), ноги уже промокли и начали замерзать.
Ненавижу зиму.
За время самостоятельной жизни весь центр исходила пешком вдоль и поперек, просто гуляя, изучая, наблюдая и размышляя, но в этот угол пока не забредала. Нужный дом нашла благодаря уже установленной вывеске над дверями с зеркальными стеклами: добротный, кирпичный, двухэтажный. В округе смотрелся выгодно, а главное: поблизости никаких конкурентов, но зато есть фитнес-зал. Туда недавно занесла распечатанные буклеты с моим рекламным текстом.
Две ступеньки — и я осторожно стучу в стекло. Жук открыл через пару минут, привычно небритый, с торчащими во все стороны кудрями, улыбнулся светло, как школьник, получивший пятерку.
— Привет, красавица, — обнял меня на миг, а потом сразу же затащил внутрь, закрыл дверь. — Замерзла? У меня есть кофе горячий в термосе. Будешь?
— Ага.
Пока Артем возился в подсобке, я скинула куртку, аккуратно уложила ее на стул у витрины, вниз поставила шоппер. На прилавке рядом стоял включенный ноутбук и кружка (парень предусмотрительно подложил под дно сложенный лист бумаги). Рядом лежали десятки страниц каких-то списков. Видимо, перечень будущих товаров.
Я с любопытством огляделась, прошлась по периметру. Пустые полки и освещение, горевшее не везде, угнетали, но в целом приятное место.
— Неплохо. Все на высоте, — поделилась мнением. — Вон на те дальние полки можно поставить товар для суперзнатоков. А вот там хорошо бы смотрелись всякие футболки, майки, кепки, кружки и бутылки с логотипами.
— Держи. — Жук остановился рядом, вручил мне кружку. Внимательно всмотрелся в те места, на которые указала, словно представлял, как все будет выглядеть в готовом виде, почесал подбородок со своей светлой и длинющей щетиной. — Идея недурна.
— Пользуйся.
Поблагодарив за напиток, я сделала пару глотков. Кофе был без сахара, но зато восхитительно горячий. Жидкость опустилась в желудок, согревая, прогоняя традиционную для меня зимнюю хандру.
Указала на полки, располагавшиеся справа от входа:
— Вот сюда поставишь чай и коктейли для похудения и низкокалорийные продукты, ну там всякие батончики-мюсли, сухофрукты, смеси, шоколад без сахара.
Тёма озадаченно поскреб в затылке.
— Уверена? Я вообще пока такую хрень не заказывал…
— Вот и зря. Помню, меня однажды спас магазин спортивного питания. Очень хотелось не отказывать себе в маленьких радостях и садиться на диету никогда не соблазняло. Тренажерный зал и коктейли для похудения сделали свое дело. Так что советую. Привлечешь еще больше покупателей. Вернее, покупательниц.
— Ну раз такой знаток советует, — насмешливо протянул друг. — Тогда пойду озабочусь.
Он вернулся к ноутбуку, по всей видимости, собираясь дозаказать товар. А я мелкими глотками пила кофе, грела о кружку руки и ходила по магазину. Заглянула в подсобные помещения, оценила явно новую сантехнику в санузле, нашла заднюю дверь, почему-то открытую, но Артем объяснил, что должны подвезти заказ. Потом вернулась в зал, встала у прилавка.
— Очень и очень неплохо. Но работы еще непочатый край. Успеешь до открытия?
— С таким менеджером, которого добыл, успею, — просиял Жук, отрываясь от монитора. — У него талант организатора и ответственность выше крыши.
— Здорово, — улыбнулась я. — Ты главное не скупись на его зарплату, а то переманят.
— Я? Скупиться? — нарочито обиделся Тёма. — Во-первых, плачу ему в два раза больше, чем он на прежнем месте получал, во-вторых, взял его в долю.
— Умный мальчик, — одобрительно похлопала парня по плечу.
— Что есть, то есть, — рассмеялся он. Спросил, неожиданно посерьезнев:
— А ты была хорошей девочкой? Сдержала свое обещание? Написала Лексу?
Я отвернулась. Хорошее настроение мгновенно умерло.
— Нет, — ответила ровным голосом.
— Марин, едрит-мадрит! — В сердцах выругался Жук. — Вам надо поговорить. Если Лекс узнает, что ты сожалеешь и страдаешь…
— Ох, все! Не начинай.
Махнув рукой, я оставила кружку с недопитым кофе и отошла от этого энтузиаста подальше, занялась тем, что двигала и выравнивала специальные держатели-контейнеры, которые были впопыхах кое-как брошены на полки у левой стены.
Артем мало знал о ситуации. Говорила ему лишь о том, что причина разрыва во мне, я же стала и его инициатором, не распространяясь, не поясняя, с чего это вдруг. Точка зрения Романова Жуку вовсе была неизвестна, тот резко и зло обрывал все разговоры обо мне, не позволял ни слова произнести о том, что происходит в моей жизни. И понимала почему. Лексу все еще было больно…
А как больно мне… Впрочем, все заслуженно.
Тёма считал, что мне стоит все объяснить Романову, написать ему сообщение, раз уж звонить тяжело. В последний наш разговор опрометчиво пообещала сделать это, но слово не сдержала.
Боже, если бы Жуков только знал, как по сотни раз на дню смотрела в телефоне на номер Лекса, думая, что написать, душила слезы, а потом все бросала, проклинала и шла или работать, или гулять, или бегать, или убираться, или в магазин (в них особенно ненавидела ходить, те что у дома вообще клоаку напоминали)… Если бы он знал, что понятия не имею, как объяснить человеку, которого любишь, что в тот день ошиблась… Что вообще всегда ошибалась.
По-моему мнению, это вообще невозможно.
Какие слова подобрать для того, от кого потребовала немедленно избавиться от чувств, от кого ушла без оглядки, с кем все жестко оборвала ради нелюбимого, чужого, но богатого?
Никакие.
Как поверить девушке, которая всегда действовала ради своей выгоды, лгала и притворялась ради роскоши, продавалась за деньги?
Никак.
Где гарантия, что Лекс не станет думать: так, у нее не получилось с этим, но остался запасной аэродром — это я, и сколько времени пройдет до момента, когда она снова отправится в полет?
Нет такой гарантии.
Поэтому все останется так, как есть. Я не вернусь в жизнь Лекса, отпустила его. И рано или поздно он забудет, начнет заново с какой-то другой девушкой. Да, это смертельно ранит меня, сожаление и слезы станут причиной еще не одной бессонной ночи, но пусть.
Он правильно тогда сказал: нормально и логично желать любимому человеку счастья, даже если оно и не с тобой. Идеальный мужчина. Только идеальный и сильный способен отпустить того, кого любит безумно, понять его до конца. А вот прощение… Наверное, ему должно предшествовать искупление.
Установившуюся тишину нарушил стук задней двери. Кто-то вошел со двора и зашагал к нам в зал.
— О! Это мой незаменимый менеджер и партнер, — шутливо объявил Артем.
— Он самый, — буркнул знакомый голос. Я застыла, а сердце будто прыгнуло в горло.
Не может быть…
— Так, тут баннеры. Вот здесь — указатели. А вот в этой коробке — каталоги.
— Отлично. Сюда неси… Осторожно опускай… Смотри, кого я позвал в гости.
Не чувствуя своего тела, я медленно обернулась и наконец увидела пришедшего.
Лекс изменился. Другая прическа (коротко стриженные, почти под ноль виски и красиво причесанные волны густых волос на макушке), другая одежда (черное, классического кроя длинное пальто, черные слаксы и серый джемпер), другой взгляд (пристальный, ледяной, мрачный).
Я вдруг почувствовала себя дурнушкой. Кажется, впервые за всю свою жизнь. Давно забросила укладку, просто собирая волосы в низкий хвост, сегодня выбрала неформальную обувь, простые голубые скинни и красный свитшот с идиотским буквенным принтом, забила на макияж. Артему плевать, как выгляжу, мы же просто друзья.
— Привет, — выдавила севшим голосом и, робко улыбнувшись, отвернулась к полкам.
Лекс же промолчал.
Похолодевшие руки дрожали, а сердце колотилось. Кусая губу, обдумывала, как выйти из положения. Вот ведь чертов Жук! Вот же удружил, гаденыш! Припомню ему еще.
Но как же мучительно больно видеть Лекса и лишиться возможности коснуться его, прогнать холод из серых красивых глаз, заставить улыбнуться той самой светлой улыбкой, от которой всегда сладко сжималось что-то внутри.
Невозможно больно. Невыносимо. До истерики.
Глубоко вздохнув, я развернулась и, глядя исключительно на Артема (сверля его красноречивым взглядом), деловито произнесла:
— В общем, мне уже пора. Не буду вам мешать.
И направилась к стулу со своими вещами. Как назло, рядом застыл Романов, но успешно избегала смотреть ему в лицо.
— А ты и не мешаешь. Лекс так вообще на сегодня свободен, — ухмыльнулся белобрысый сводник за прилавком.
Подхватила куртку и начала одеваться, повернувшись к друзьям спиной, вздрогнула, когда кто-то (Лекс, кто же еще!) помог мне влезть в другой рукав.
— Романов, отвези девушку, не будь уродом, — насмешливо попросил Жук. — Ты видел, какое там светопреставление? А у нее и сумка тяжелая, кстати.
— Да не надо. Я справлюсь, — пробормотала, наклоняясь за шоппером с книгами. Но не успела: сумку за ручки уже поднял Лекс.
— Отвезу, конечно, — услышала рядом его спокойный голос, стиснула челюсти.
Все хорошо. Небольшая поездка. Чего я трушу? Мы даже не обязаны разговаривать друг с другом. А так хоть немного побуду с ним вместе. Воображу, что он кумир, а я — его скромная фанатка, отлично умеющая скрывать свое помешательство и влюбленность.
— Окей, — улыбнулся Артем, подмигнул мне. Паршивец. — Пока, ребят! Пишите письма, шлите деньги.
Лекс с моим шоппером направился к задней двери, я — следом за ним.
Все-таки такой деловой стиль ему не очень идет, будто прячет то мальчишеское озорство и легкость, которые всегда ощущала в нем, добавляет лет и опыта, какой-то громоздкости. Интересно, почему он решил так измениться? Очень надеюсь, что это не из-за меня.
Романов распахнул дверь, по-джентльменски пропуская меня вперед. Шагнула во двор, в рыхлый и сырой слой снега, прикрывший гравий, уперлась взглядом в серую Skoda Fabia.
— А где «Калина»? — вырвалось удивленное.
— Перегнал в гараж к отцу. Свое она отслужила. Да и привязанности, как выяснилось, нас губят.
Быстро взглянула на Романова, чтобы уловить выражение его лица: равнодушное, ни полуулыбки, ни обиды во взгляде. Камень не в мой огород?
— Садись, — он открыл переднюю пассажирскую дверь, приглашая в салон. Шоппер убрал в багажник, а после, когда смел нападавший на лобовое стекло снег, присоединился ко мне, завел мотор.
— Сумка и правда тяжелая, — проговорил ровно, разворачивая машину. — Что ты туда положила?
— Книги. Забрала сегодня два словаря, которыми давно мечтала обзавестись, и еще литературу по таргету. Вот не думала, что знания могут быть настолько неподъемными, — пошутила.
Он даже не улыбнулся.
— Ты все еще занимаешься переводами? — спросил через какое-то время, когда я уже и не ждала, что разговор продолжится.
— И не только ими. Теперь на мне копирайтинг — работаю и на Тёму, и на небольшую контору. И еще рекламные тексты для Артема. Он сказал, что может официально устроить меня менеджером по рекламе. Пока отказалась.
— Ну да. Зачем это тебе, — мрачно усмехнулся.
Я стиснула ремень безопасности, отвернулась к окну. Черт, похоже, он думает, что живу как у Христа за пазухой с Владом, а переводы и прочее — блажь зажравшейся содержанки. И как дать ему понять, что все не так?
Никак. Пусть так и думает.
— Ты где теперь живешь?
— На Темрюкской. Дом номер 71.
Лекс на мгновение, кажется, лишился дара речи. Стиснул руль, но так и не посмотрел на меня.
— Куда тебя занесло, однако, — едва слышно резюмировал.
— Ну да, — пожала плечами. — Район не айс, но зато квартирка недорогая, с евроремонтом, чистая и уютная. Хозяйка, конечно, тетка с прибамбасами, но если не портить мебель, поддерживать чистоту и даже на миллиметр ничего не менять, то она душка. Проверяет меня стабильно: четыре раза в неделю в три часа дня. Сильно расстраивается, если меня в тот момент нет дома. Тогда заходит без приглашения и так удачно раскладывает мои вещи, что потом их долго ищу.
— Она зверь, — пробормотал Романов изумленно. — И давно ты там обитаешь?
— С двадцатого сентября.
Лекс резко затормозил на красный. Проехал стоп-линию.
Что ж… Говорить ему о том, что несколько дней ютилась у Жука на родительской даче, заняла у него денег на первоначальный взнос за жилье, покупку подержанного ноутбука и продуктов на первую пору, не стану. Я расплатилась, до сих пор иногда подкармливаю Тёму, памятуя о его исключительной доброте и участии, а первоначальные трудности… О них теперь с улыбкой вспоминаю.
И о компоте из сухофруктов как единственном блюде ужина, и о еле-еле теплившейся жизни в старичке-ноутбуке, который все же скоро пришлось менять на новый (и впервые познакомиться с понятием рассрочки), и о том, что тонкий кардиган или свитшот плохо греют в октябрьскую сырость и все же надо тратиться на куртку.
Было нелегко, но весело. Зато прошла полный курс детокса от прежней жизни.
Самых главных вопросов Романов так и не задал. Я заметила, что спокойствие с парня слетело, как осенняя листва под первым сильным зимним ветром, он был напряжен, но в то же время будто потерял концентрацию, ушел в свои мысли. Вел осторожно, неторопливо и больше не произнес ни слова.
Я подсказала, где лучше повернуть, чтобы заехать к дому, назвала подъезд. Снегопад усилился, стал еще гуще, и, хотя едва перевалило за два часа дня, город погрузился в настоящие декадентские серебристые сумерки.
— Спасибо, — тихо поблагодарила я, оглянулась назад, вспомнив о том, что надо бы забрать шоппер. — Откроешь багажник?
— Что? — Лекс будто очнулся, пристально посмотрел на меня. — Я донесу до квартиры, нечего тебе тяжести таскать.
И вышел. А я взволнованно перевела дыхание.
В молчании мы поднялись по лестнице на третий этаж. В молчании я отперла замок, впустила Романова внутрь.
— Эммм. — Забрала у него шоппер, поставила у обувной полки. Наблюдала, как цепко и сосредоточенно он оглядывает чужую обстановку, вешалку в прихожей, где и вещей-то не было почти. — Пройдешь, может?
Ну, однокомнатная даже с хорошим ремонтом — это не дворец, но жить можно. Особенно если правильно расставлять приоритеты. Этому искусству научилась быстро.
— Хорошо, — кивнул Лекс, снял пальто, повесил на вешалку, начал разуваться.
Тоже скинула свои куртку и берцы, прошла на кухню, помыла руки. Романов появился через минуту (видимо, инспекция единственной комнаты завершилась за короткий срок), замер, изучающе глядя на меня, опираясь на спинку стула.
Так… И что нам теперь делать? Приглашать его в квартиру не планировала, о чем говорить, не имею представления, как избавиться от волнения, неловкости и стыда — тем более.
Крайне сложный и тяжелый момент, в который почему-то влипла, будто в суперклей.
— Будешь кофе с кардамоном? — улыбнулась, вспомнив, что все-таки какая-никакая хозяйка в этом доме и должна проявить гостеприимство.
— Да.
Кивнув, отвернулась и, достав из подвесного шкафчика турку, занялась приготовлением. Рецепт требовал внимания, а еще — времени. Как раз 15 минут, и прибавим 15 — на то, чтобы кофе выпить. Стандартные полчаса визита. Вот и все. Романов согреется, насытится не общением со мной и уйдет.
А я останусь одна. Зализывать раны и заниматься самопознанием.
— Рина, — заговорил Романов, когда пена появилась в первый раз и сняла турку с огня. Смотрела, когда она спадет, чтобы вернуться к приготовлению.
— Да?
— Я все пытаюсь понять… Твой мужчина… С которым ты… Он не согласился во всем обеспечивать тебя? Или…
— У меня нет мужчины, — ответила, снова поставив турку на огонь.
— И… когда вы расстались? Что произошло?
— Мы не расставались.
— То есть? Я не понимаю…
Пена вновь появилась, и я убрала турку на подставку у плиты, повернулась к Лексу.
— После тебя у меня никого не было. Я изменила решение, отказала Владу и ушла. — Смотрела в его глаза, из них наконец ушли холод, настороженность и отстраненность. Они поглощали меня, прогоняли тоску. — Сказала ему, что на самом деле люблю другого и не могу быть с ним.
Лекс не шелохнулся, молчал, продолжал испытующе смотреть на меня. Испугавшись собственных слов и такой реакции, я отвернулась от него, снова поставила турку на огонь.
И что дальше? Сердце глухо, с болью стучало.
А ведь не сказала Романову, что его люблю, его… Вот ведь дура.
Застыла, ощутив его ладони на своих плечах, и сердце оборвало свой бег. Развернулась в его руках, а он нежно обхватил мое лицо дрожавшими пальцами, большим мягко коснулся губ.
— Риша…
Шепот, проникновенный взгляд, секунда, другая, а после наши губы столкнулись в поцелуе. Жадно, жарко, судорожно, опаляюще, глубоко. А еще безумно желанно, полно, счастливо — до слез.
Прервало нас громкое шипение на плите и тяжелый запах сгоревшего кофе и кардамона. Черт побери, а ведь напиток был почти готов. И идеально бы получился наконец-то… А теперь еще и плиту очищать.
Повернувшись, я выключила газ.
— Кофе с кардамоном не будет, — констатировала, вздохнув. — Но есть растворимый.
Лекс, так и не отпустивший меня, крепко обнимающий за талию, уткнулся в мою макушку и рассмеялся. Не удержалась — рассмеялась тоже. Потом, повернувшись к нему, обвела пальцами лоб, брови, скулы, наслаждаясь, блаженствуя, заключила в ладони родное лицо, произнесла в губы:
— Люблю тебя. Очень. Люблю… — Зажмурилась от подступивших слез. — И прости. Прости, пожалуйста. Я такой кретинкой слепой была. Прости. Я так сожалею обо всем. Обо всем, что делала с шестнадцати лет. Глупая девчонка.
Спрятала лицо у его шеи, глотала слезы и вдыхала аромат его одеколона. Простой, но возбуждающий, ассоциирующийся только с ним, моим Лексом.
— Перестань, — он целовал меня в висок. — Прости уже сама себя, я давно тебя простил.
— Но почему не написала? Не позвонила? Не пришла? — разозлился, встряхнул меня за плечо. — Наказывала себя так, да? И меня заодно. Думала, не поверю, не приму обратно, лучше, чтобы вычеркнул тебя из своей жизни. И правда глупая.
— Угу, — согласилась, крепче обняв его.
— Проехали. Теперь это в прошлом. Вообще все в прошлом. По опыту знаю, нифига не получится его исправить, но зато получится построить классное будущее. Выйдешь за меня?
— Еще спрашивает, — всхлипнула, чувствуя, что становлюсь невменяемой от облегчения и счастья. — Выйду, конечно. Семейный бюджет будет в разы больше моего нынешнего.
— Моя корыстная красотка. Люблю тебя безумно и целую вечность, — прошептал Романов и, обхватив затылок, заставив посмотреть в его потемневшие от страсти глаза, снова жадно и напористо поцеловал.
Мы увлеклись. Сильно. Больные от желания, целовались, то горячечно, то осторожно, дразняще-нежно. Лекс стянул с меня свитшот, ласкал грудь через белье, томил долгими поцелуями в шею. Я в конце концов сумела избавить его от джемпера и теперь млела от прикосновений к твердым мышцам.
Хочу его до боли.
Когда он подсадил меня на кухонный стол и я обвила его бедра ногами, чувствуя упиравшееся в мое лоно возбуждение, еще больше загораясь сама, в голове будто что-то щелкнуло. Через секунду хлипкий стол угрожающе накренился.
— Ой, черт, — вцепилась в руку Романова, расстегнувшую пуговицу на моих скинни, проникшую под белье. — Только не здесь. Мы не должны. Она просто убьет меня.
Тяжело дышавший Лекс остановился, посмотрел на меня, точно одурманенный, но в итоге встряхнулся.
— Но есть комната, — проговорил, касаясь своими губами моих, стиснул талию так, будто собираюсь прогнать его прочь, но он не намерен отпускать. — Там же можно?
— Лучше не надо, — выдохнула с сожалением.
— Что? — Лекс сердито сдвинул брови. — Это в договоре так написано?
— Договор ни при чем, Романов. Скоро три. Она придет с проверкой, я же предупреждала.
— Вот змеюка.
— До трех нам хватит времени?
— Шутишь? Нет!
— Пусти, — я дернулась. — Дай слезть, а то стол сломаю. Чувствую себя слонихой с этой мебелью, хотя во мне всего-то 58 килограммов.
Он послушался и разжал объятия. Осторожно спустилась на пол. С жалостью глянула на наши разбросанные вещи. Надо бы их убрать, а то помнутся.
— Цепочка есть? — спросил Лекс, приглаживая живописно взлохмаченные моими руками волосы, раздумывая над чем-то.
— Какая цепочка?
— На двери.
— А! Есть.
Хорошая мысль. Так эта мадам хотя бы не войдет в самый пикантный момент.
Романов быстро чмокнул меня в губы:
— Иди в постель. А я скоро.
Я улыбнулась и, собрав наши вещи, отправилась туда, куда и велели.
… - Я так скучал. И написал про тебя новую песню.
Мы лежали в обнимку, разомлевшие, до краев переполненные удовлетворением, лицами друг к другу. Никак не могли насмотреться, перестать касаться, ласкать, ошалело улыбаться. Размеренно тикали часы, за окном продолжал сыпать снег, но в нашем раю время словно остановилось, суета растворилась, оставив нас наедине, богами этих мгновений.
— А я-то как скучала! Когда увидела тебя сегодня, не знала, то ли умереть от радости, то ли под землю провалиться от вины и раскаяния. И ты изменился…
Погладила светло улыбавшегося Лекса по щеке, зарылась в волосы на макушке, пропуская их сквозь пальцы.
— Мне нравится новая прическа, — нежно клюнула в нос.
— Твой уход стал для меня ударом. — Его рука, скользнувшая на мою талию, дрогнула, инстинктивно крепко стиснула.
— Подумал: пора что-то делать, шевелиться, сменить имидж музыканта-неудачника, разбогатеть и отбить тебя у того старикана, — тихо рассмеялся.
— Да не такой уж он старик, — посчитала нужным заметить. — Оу… Лекс…
Повалив меня на спину, Романов выцеловывал дорожку к груди. Обхватил губами сосок, раздразнил его языком, заставив меня выгнуться и еще раз простонать его имя. Ладонь накрыла мою промежность, возвращая покалывающее, тяжелое желание.
Вот же ревнивец…
Из марева очередной прелюдии нас вырвал резкий и нетерпеливый звонок в дверь. Еще один и еще.
— Хозяйка? — Раздосадованный Лекс посмотрел на меня.
— Ага.
Я убрала свои бедра с его, подтянулась к подушкам и села. Обшарила глазами комнату в поисках пледа или покрывала. Куда бросила их?
— Марина? — Донеслось от двери после щелчка замка. — Ты зачем на цепочку закрылась?
Я покраснела и закрыла рот ладонью. Отвечать не хотелось.
— Да она маньячка. Настойчивая, — рассерженным шепотом ругался тоже севший Лекс.
— Блин, боюсь, она теперь меня выгонит, — притиснулась к нему, обеими руками обхватив за плечо.
— Перебирайся ко мне. Тем более, что у меня осталась куча твоих вещей.
Входная дверь задергалась. Мы опять услышали:
— Марина? Ты здесь? Открой мне.
— Честно признаюсь, к тебе совсем не хочу, — скривилась я.
— Да уже вижу сам по твоему прекрасному личику. Но вообще… Как смотришь на то, чтобы мы купили квартиру. Не элитную недвижимость, конечно, но на приличное жилье хватит, — шептал Лекс, ласково перебирая мои растрепанные пряди.
— Да к черту это элитное, — заглянула в любимые глаза. — Главное — чтобы были ты, спальня и никаких-никаких безумных квартирных хозяек.