— Поверить не могу, что ты это сделала!
И хотя он говорил по телефону, Эмма почувствовала, как доктор Розенштейн стиснул зубы. Она закатила глаза, расхаживая взад и вперед по спальне Чёрча.
— Ей нужно было просто ответить на мой вопрос.
— Эмма, это смешно! Я не знаю, что на тебя нашло, угрожать сотрудникам! Они хотели вызвать полицию! Не знаю, как ты можешь ожидать от меня…
— Может, им и впрямь стоит ее вызвать, — ответила Эмма. — Тогда мы все вместе можем сесть и поговорить.
На другом конце телефона повисла долгая пауза.
— Ты не можешь просто так нападать на персонал, — наконец, вздохнул он. — Этим ты только создашь проблемы нам обоим, и, если я потеряю должность, твоя мать, скорее всего, просто найдет другого психолога, и тогда ты снова вернешься в исходную точку. Поработай со мной здесь, Эмма.
— Такого больше не повторится, — заверила она его.
— Я просто… что на тебя нашло? Иногда мне кажется, что я говорю с совершенно другой женщиной, а не с той, что встретил в больнице.
«Может, потому что так оно и есть».
— Просто немного смоуправства, док, вот и все.
— Абсурд. Больше никаких сцен, понятно?
— Конечно. Если никто не даст мне повода.
— Эмма.
— Послушайте, — сказала она, потирая лоб кончиками пальцев. — Я… я знаю, что это было не круто. У меня была тяжелая ночь, я забыла принять таблетку и не выспалась.
— Видишь? Неужели это было так сложно? Теперь я понимаю тебя немного лучше. Установи таймер на телефоне, хорошо? Так ты не забудешь принять лекарство, — посоветовал он.
— Да. Хорошо.
— Увидимся завтра, Эмма.
— Увидимся.
Нахмурившись, она уронила на кровать мобильный. Сейчас было почти девять часов вечера. Она еще раньше ждала каких-то последствий своего скандала в клинике, какого-то звонка, но и представить себе не могла, что Розенштейн позвонит ей сам. Конечно, он был прав, если бы администратор вызвала охрану, Эмме бы не поздоровилось.
Она даже не совсем понимала, почему так расстроилась. Эмма вовсе не испытывала к Райану сильной эмоциональной привязанности. Он был просто парнем, который мог достать ей всё что угодно. Парнем, которому она так нравилась, что он исполнял все ее пожелания. Даже если бы у нее на глазах его сбил автобус, это никак бы не повлияло на ее день, так что отъезд Райана из «Солнечного ранчо» не должен был иметь для нее никакого значения.
И все же… какова вероятность того, что единственный человек, с которым она дружила в лечебнице, выписался и свалил в тот же самый день, когда она помогла убить и похоронить их психотерапевта?
И тут Эмма поняла, почему она впала в панику. Его отъезд казался ей дурным знаком. Райан был единственным свидетелем связи между ней и Каспером — все остальные видели в них лишь психотерапевта и не слишком ретивую пациентку. Но Райану были известны ее истинные чувства. В конце концов, он достал для нее досье Каспера. Он этого не осознавал, но это потенциально давало ему большую власть над ней.
Эмма услышала в коридоре шаги и подняла голову, ожидая увидеть Марго. Поэтому очень удивилась, когда в дверях возник Чёрч.
— Что ты делаешь? — оглядываясь по сторонам, спросила она. — Я думала, ты ушел.
— Ни за что.
— Но ты ушёл.
— Нет, не ушел.
Эмма покачала головой.
— Неважно. Чего ты хочешь? — спросила она.
— Я хочу положить конец твоей нелепой враждебности по отношению ко мне, — ответил Чёрч.
Эмма нахмурилась.
— Я вовсе не… Я не имею в виду… послушай, в любой момент сюда может войти Марго, — пробормотала она.
— Понимаю. Пойдем.
— Куда?
— Эмма, просто пойдем.
Чёрч закатил глаза — для него просто чрезмерное проявление эмоций — и обернулся. Мгновение поколебавшись, она последовала за ним в коридор. Он направился к двери в подвал, вытаскивая на ходу ключи.
— Подожди, — выдохнула она и, пока он снимал с кольца ключ, схватила его за руку. — Я не хочу этого видеть. Я не готова видеть твою… комнату для убийств, или типа того.
— Мою комнату для убийств? — усмехнулся он и, высвободившись из ее хватки, отпер дверь. — Эмма, это всего лишь подвал. Я вытер всю кровь. Не бойся.
Ах, Чёрч. Всегда знал, как вывести ее из себя. Она злобно уставилась на него.
— Я не боюсь.
— Хорошо.
Он молча протянул ей ключ и отступил в сторону, чтобы она могла спуститься по лестнице первой. Когда Чёрч закрыл за ними дверь, все погрузилось в темноту. Перил не было, поэтому Эмма тут же вытянула руку и прижалась ладонью к стене.
— Что ты делаешь?!
— Расслабься.
Их окружило мягкое свечение. Чёрч достал телефон и, включив экран, осветил им путь. Эмма спускалась по лестнице, пока не оказалась на бетонном полу. Замерев, она почувствовала, как Чёрч пронесся мимо нее, и мгновение спустя в подвале зажглись несколько больших ламп, вроде уличных сенсорных фонарей. Она зажмурилась от яркого света и попыталась оглядеть комнату.
— Что… ты здесь живешь?
К дальней стене была придвинута койка, на ней лежали потрепанный спальный мешок и подушка. В ногах кровати стояло несколько ящиков из-под молока, на которых находился ноутбук.
— Да, — ответил он и, обойдя ее, прошел в другой конец комнаты.
— Так ты не ездил в Нью-Йорк?
— Один раз, в самом начале. На пару дней. А потом вернулся сюда.
— То есть практически все время. Все это время ты был здесь?
— Все время, Эмма.
«Близко. Так близко. Он всегда был рядом со мной. Я никогда не была одна».
Она бродила по комнате, осматривая все вокруг. Чёрч отлично все за собой подчистил — в жизни не скажешь, что прошлой ночью тут кого-то распилили. В подвале не было ни единого пятнышка крови, и сильно пахло чистящими средствами.
Эмма оглядела его спальное место и улыбнулась, увидев в изголовье кровати пустые коробки из-под еды. Неряха Чёрч, что за дикая мысль. Конечно, чтобы вынести мусор, ему нужно выйти на улицу, а это не так-то просто.
— Джерри? — оглянувшись, вдруг спросила она.
Чёрч кивнул.
— Он знал.
— Всё…
— Да, Эмма, он все это время знал, что я здесь.
— Итак, — сказала она и, обернувшись, посмотрела на единственный находящийся здесь объект. — Что это?
Посреди комнаты стояло кресло. Прочное, простое кресло с массивной спинкой, сделанное, видимо, из твердого дуба. На подлокотниках красовались мягкие наручники, очевидно, чтобы кого-то на нем удерживать. Толстая кожа крепилась к дереву здоровыми болтами — хрен сбежишь. Кроме того, Эмма заметила, что ножки стула привинчены к бетонному полу, что сводило на нет любую попытку побега.
— Это мой подарок тебе, — произнес Чёрч, и она приподняла бровь.
— То есть…?
— То есть я уверен, что ты найдешь ему применение.
— Единственное, о чем я не скучаю в своей теперешней жизни, так это по твоим дебильным полунамёкам, — вздохнула она.
— А вот и та враждебность, о которой я говорил.
Эмма нахмурилась. Ей вовсе не хотелось относиться к нему с враждебностью, но это была ее единственная защита от его подавляющего присутствия. В первый раз, когда она потеряла бдительность, Чёрч отравил ей мозг и сломал. Во второй раз все кончилось тем, что она трахнулась с ним рядом с лужей крови. Ей необходимо сохранять между ними барьер, иначе она снова в нем растворится.
И хотя в первый раз самоубийство оказалось довольно экстремальным аттракционом, попробовать еще раз ей точно не хотелось.
— Рада, что ты показал мне свое тайное логово, — медленно проговорила Эмма, отвернувшись от кресла. От него она как-то странно себя чувствовала. Ну или, по крайней мере, страннее, чем обычно. — И мне приятно знать, что всё это время ты был рядом. И хотя я очень благодарна тебе за… помощь той ночью, я не хочу… не хочу становиться твоим партнером по убийствам.
Эмма твёрдо стояла на своем и смотрела ему прямо в глаза, стараясь не показать, как она нервничает. Девушка ожидала, что из-за ее слов он расстроится. Разозлится. Или попытается ею манипулировать, как-то ее переубедить.
Однако он не сделал ничего подобного. Вместо этого Чёрч усмехнулся.
— Моим партнёром? — с насмешкой переспросил он. — Ты думаешь, это здесь происходит?
— Ты ведь этого всегда хотел.
— Эмма, ты всегда была такой смешной. Это не партнерство. Разве не видишь? Ты здесь главная, а я просто следую за тобой.
Она удивленно заморгала, пытаясь понять, что он имеет в виду. Чёрч что, морочит ей голову? Возможно. Пытается сбить ее с толку. Заставить чувствовать себя виноватой за то, во что она его втянула.
«Потому что так оно и есть. Это ты напросилась на встречу с Каспером, ты поехала с ним к нему домой. Это ты была звездой того шоу, Чёрч включился в процесс только в финальном акте».
— Нет, — внезапно выпалила она, удивив и Чёрча, и себя. — Я не хочу быть главной. Я не… не хочу этим сейчас заниматься, вот чего я хочу.
— О, Эмма. Во многом ты все еще маленькая испуганная девочка.
Она прошла мимо него и направилась к выходу. Не взглянув на Чёрча, она поднялась по лестнице. И лишь когда захлопнула за собой дверь, почувствовала себя немного по-детски.
— Эмма?
«Глупо, глупо, глупо. Ты и впрямь маленькая девочка, мечущаяся из одной дерьмовой ситуации в другую».
В паре шагов от входа в коридор застыла Марго. На руке у нее болталась сумочка. Эмма откашлялась.
— Привет.
— Что ты делала в подвале? Ты ведь знаешь, что нам нельзя туда спускаться, — раздраженно бросила мать.
— Знаю. Мне… мне показалось, что я слышала там какой-то шум. Ничего особенного.
— Шум? Боже, это могут быть крысы. Одному Богу известно, что там внизу. Наверное, мне стоит взглянуть, — вздохнула Марго и направилась к двери.
— Нет, — сказала Эмма, аккуратно загородив ей проход. — Нет, я… я думаю, там плесень. Ядовитая или типа того. Нужно рассказать об этом Джерри, когда он вернется домой.
— О, Господи, черная плесень? Только этого мне и не хватало. Интересно, могу я подать в суд на собственного мужа за угрозу жизни? — простонала Марго и вернулась в гостиную.
Эмма с облегчением прислонилась к двери и в этот момент услышала шум. Очень тихий скрежет металла о металл. Затем щелчок. Дверь снова была заперта.
— Зачем подавать в суд на Джерри, если ты собираешься бросить его ради Каспера?
— Не называй его так, это глупо звучит.
— Ну, потому что он сам глупый.
— Вовсе нет. Он в сущности врач, и такой бабник, что по любому снова проколется. Просто, когда это произойдет, мне нужно быть рядом.
— Что именно ты имеешь в виду? — спросила Эмма.
Если бы Марго была умной женщиной, то знала бы, что свои коварные планы лучше держать при себе.
Но она ею не была, зато всегда надеялась, что дочь когда-нибудь станет добровольным соучастником ее преступления.
— Ну, знаешь, пара фотографий, на которых он домогается одной из тех бедолаг на «Солнечном ранчо», и он будет моим, — усмехнулась Марго. — В любом случае, мы уже поладили во всех отношениях, поэтому уверена, что ему не придется долго выбирать — жениться на мне, или потерять работу и попасть в тюрьму.
— Это просто… потрясающе, Марго. Отличный… план. Или типа того. Надеюсь, что у вас с Касперианом будет замечательная совместная жизнь.
— Хорошо. И не думай, что у тебя получится запустить в эту схему свои коготки. Теперь уж точно никто не поверит ни единому твоему слову, с твоим-то личным делом. Можешь остаться здесь с Джерри, все равно ты ему нравишься больше, чем я. Сиди здесь, в этой заросшей плесенью помойке, — проворчала она.
Забавно, что всего пару месяцев назад Марго хвасталась этим домом, словно это был дворец. Самое прекрасное место, где они когда-либо жили, а теперь это уже помойка.
«Ей всегда будет мало. Всегда. Касперу повезло, что я его убила, потому что, если бы не я, Марго высосала бы из него жизнь. Она чертов дьявол. Она не заслуживает того, чтобы причинить вред кому-то еще».
Эмма уставилась в пустоту, ужаснувшись собственным мыслям. Похоже, стоило ей немного забыться, как ее темная сущность тут же напоминала о себе. И в последний раз, когда у нее возникли подобные мысли, кое-кого распилили на куски и зарыли посреди леса.
— Пожалуй, я пойду спать, — выдохнула она. — У меня… раскалывается голова.
— И не думай, что я не встану утром, чтобы проверить, вовремя ли ты уехала, — предупредила ее Марго. — Я не куплюсь на эту милую и невинную чушь из серии «я просто хочу сэкономить Джерри немного времени и денег!». Пока мы живем в этом доме, мы не должны огорчать Джерри, и по какой-то неясной для меня причине, это включает в себя хорошее отношение к тебе. Но однажды ты облажаешься, забудешь к нему заехать, помнешь машину или не зальешь бензин и как миленькая снова вернешься в дурку. Не забывай, что у меня все еще есть возможность это сделать.
Эмма хотела рассмеяться, но вместо этого повернулась и поспешила по коридору. Конечно, у Марго все еще была возможность посадить Эмму в дурдом, и это немного пугало.
Но пугало не так, как возможность отнять жизнь.
Этим вечером Эмма снова уставилась в потолок. Как всегда. Ей казалось, что она уже миллион лет таращится в потолок Чёрча. Целую жизнь. Она решила, что дырки в потолке не от плакатов. Должно быть, там висело что-то другое. Может, картинки из книг по анатомии? Было бы очень кстати.
«Я могу презрительно злорадствовать о том, как кого-нибудь прикончу, а уже в следующий момент бояться собственной тени. Ненавижу Чёрча. Люблю его больше воздуха. Не хочу снова быть той девушкой. Я навсегда хочу остаться той девушкой».
У нее по щеке скатилась слеза, и Эмма начала считать маленькие дырочки. Один, два, четыре, шесть, восемь, десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять…
«Сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие. Я не могу быть сумасшедшей. Долбанутой — конечно. Ненормальной — вне всяких сомнений. Но, Господи, пожалуйста, не дай мне сойти с ума. Сумасшедшие не знают, что они сумасшедшие».
…тридцать, тридцать пять, сорок, сорок пять…
«Я не могу провести свою жизнь в лечебнице. Не могу. Лучше уж мне умереть, чем остаться наполовину живой. Я не могу быть сумасшедшей».
…пятьдесят, пятьдесят пять, шестьдесят, шестьдесят, шестьдесят пять, семьдесят… черт, подождите-ка, те дырки в углу она уже считала.
«Я чертова идиотка».
Эмма сама не поняла, как вскочила с постели. Ранее вечером Чёрч дал ей ключ от подвала, и сперва она подумала, что он забыл попросить его обратно.
Но теперь Эмма поняла, что он целенаправленно отдал ей ключ. Чёрч, так сказать, вернулся. Больше не было причин от нее прятаться.
В комнате Марго и Джерри горел телевизор, оттуда доносился закадровый смех. Марго тоже рассмеялась, и вместе они издали такой звук, от которой изможденная обывательская душа Эммы содрогнулась.
Она прокралась мимо их двери и пошла по коридору. Не стала предварительно стучать, потому что это было просто глупо. Эмма открыла дверь в подвал и, убедившись, что надежно заперла ее за собой, спустилась по лестнице.
В прошлый раз она заметила, что там торчали оголенные провода, а на потолке не было никаких светильников. Единственным средством освещения в большом подвальном помещении были уличные сенсорные фонари, и сейчас ни один из них не горел.
Свет исходил только от компьютера. На нем шел какой-то черно-белый фильм, но звук был выключен. Субтитров она вроде не увидела, но решила, что это не имеет значения. Чёрч все равно не смотрел.
Его глаза были устремлены в потолок, и Эмма чуть не улыбнулась. И снова их разделяли балки, стены и каменные плиты, но они с Чёрчем занимались одним и тем же. Интересно, он тоже считал дыры в потолке?
— Ты пришла за что-то на меня злиться?
Голос Чёрча был мягким, а тон — нейтральным. До этого момента он никак не реагировал на ее присутствие и сейчас тоже не удостоил ее взглядом. Выражение его лица оставалось совершенно пустым. Он выглядел точно так же, как тот парень, которого она встретила всего пару месяцев назад.
«Пару месяцев? Всего-то? Какие-то два ничтожных месяца полностью изменили мою жизнь?»
Эмма ему не ответила. Вместо этого она подошла ближе и опустилась на колени рядом с его койкой. Чёрч тоже ничего не сказал, просто повернулся на бок и прислонился спиной к стене, придерживая для нее спальный мешок. Пришлось немного постараться, но вскоре ее окутало тепло его тела и спального мешка.
От чего Эмма тут же вспомнила о другом теле в мешке.
— Я на тебя не злюсь, — выдохнула она, прижавшись лбом к его ключице.
— Не морочь мне голову. Я же сказал, что вернусь за тобой.
— Знаю, знаю, — выдохнула она. — Дело не в этом. Вовсе нет.
— Тогда в чём? Эмма, я пытаюсь быть тем, кем ты хочешь меня видеть, но это довольно трудно, если ты сама не знаешь, кем хочешь быть, — ровным голосом объяснил он.
— Я не хочу, чтобы ты был кем-то другим.
— Это обнадёживает. Тогда не просветишь меня, что именно сводит тебя с ума?
Конечно же, он знал. Великий и ужасный Чёрч всегда всё знал. Эмма глубоко вздохнула, глядя, как поднимается и опускается его грудь, на которую отбрасывал серые тени старый фильм.
— Я всегда думала…, — ее голос казался хриплым и бесцветным. — Что это ты чудовище. И меня это устраивало. Я могла бы быть твоим… твоим фамильяром или чем-то типа того. Твоим Игорем. Ватсоном твоему Шерлоку. («Фамильяр» — волшебный помощник человека, практикующего магию, часто встречается во многих легендах и мифах западной культуры. «Игорь» — здесь имеется в виду мультфильм компании Metro-Goldwyn-Mayer «Игорь»(2008) про талантливого помощника злого ученого — Прим. пер.)
— Очень мило с твоей стороны.
— Но не я. Сама я чудовищем не была. Все те мужчины, которые прикасались ко мне в детстве, это они были чудовищами, — у Эммы начал срываться голос. — Марго чудовище. Но не я. Только не я. Я была жертвой. Всегда только жертвой.
— Бедная маленькая Эмма.
— Бедная маленькая Эмма, — повторила она, и по ее щеке скатилась еще одна слеза. — Все эти люди делали с ней все это. То, о чем она никогда не просила, чего никогда не хотела. Это несправедливо.
— Что несправедливо?
— Я не хочу быть чудовищем, — прошептала она.
— О, Эмма, — выдохнул он и, наконец, обнял ее за талию. — Ты прекрасна такая, какая есть. Чудовищем и чем угодно.
— Просто я не думаю, что смогу быть таким человеком, — уже всерьез плакала она. — Одно дело — сделать это для тебя. Для тебя я пойду на многое. Могу сделать все, что ты захочешь. Но… но…
— Для себя ты этого сделать не можешь.
— Нет.
— Потому что ты не умеешь ничего делать для себя. Ты даже не знаешь, как быть счастливой.
— Нет.
— А печальное чудовище — это совсем печально, — прошептал он, прижавшись губами к ее виску.
Эмма крепко зажмурилась, пытаясь остановить поток слез.
— Они сделали это со мной, — плакала она. — Это они были плохими, а не я, так почему же именно я сошла с ума?!
— Ты не сошла с ума, — сказал он ей. — Ты запуталась. Эмма, твоя проблема в том, что ты считаешь, будто все должно быть связано в аккуратный бантик. Кто-то сделал тебе что-то плохое, поэтому ты хорошая, а он плохой. Но возможно, всего лишь возможно, даже если бы никто ничего не мог тебе сделать, ты все равно была бы такой. В любом случае, в конечном итоге, здесь и сейчас, ты вот такая. Хорошая ли, плохая, запутавшаяся или сумасшедшая. Как-то раз ты посоветовала мне принять себя таким, какой я есть, смириться со своей тёмной сущностью. Думаю, пора тебе следовать своим принципам.
— Я никогда не хотела быть убийцей, — сказала она, с трудом сдерживая дыхание. — Я никогда не мечтала о смерти так, как ты.
— Лгунья, — усмехнулся он и едва слышно прошептал ей в ухо. — Ты мечтала убить свою мать с тех самых пор, как поняла, с какой легкостью нож разрезает масло.
Нет, это неправда. Так ведь? Конечно, она ненавидела Марго, но ей никогда не приходило в голову ее убить. Может, причинить ей сильную физическую боль, но эй, какой подросток время от времени не желал такого своим родителям? Наверняка Эмма не единственная, кто в детстве мечтал вернуться домой и узнать, что его мамашу сбила машина. Желательно большая. Желательно восемнадцати колёсная фура. И чтобы каждое чертово колесо проехало прямо по этой тупой суке.
«Боже мой…»
Ее дыхание успокоилось, и Эмма сморгнула слезы.
Она никогда в серьез не думала «я хочу убить свою мать». Она даже про себя ни разу не говорила: «Когда-нибудь я убью Марго».
Но, о, боже, как же она желала смерти этой женщине! Много раз. Всевозможными способами. Автомобильная авария, пожар, разъяренный бывший, наезд на дороге, групповуха, чума, какая разница. Всё то угодно. Конечно же, не своими руками, она не чудовище! Но, тем не менее, Эмма мечтала о смерти. Для таких, как Марго, нет ничего ужасного. Эмме хотелось, чтобы ее мать умерла какой-нибудь жуткой смертью, и, если бы это произошло, она бы ее не оплакивала, не сожалела бы о своих жестоких мыслях, а обрадовалась бы этой новости.
И тут же забыла бы о существовании Марго. Потому что Марго Хартли не стоила даже воспоминаний.
— Я не убийца, — выдохнула она.
— Нет, — согласился Черч. — Но ты хочешь отомстить. И хочешь, чтобы определённые люди умерли.
— Да.
Как и утром в приемной, Эмма почувствовала, как что-то у нее в мозгу щелкнуло и открылось. Она ахнула и прижалась руками к груди Чёрча.
Такое маленькое слово, и такой сильный эффект. Ей хотелось, чтобы эти люди умерли, и, главное, знали, что именно она положила конец их жизням. Все эти больные ублюдки, которые прикасались к ней в детстве. Ее мать за то, что позволяла им это. Ее отец, за то, что ее бросил. За то, что причинил ей боль. За то, что ее надломил. Когда она думала об этих словах, они казались ей такими правильными. У нее было чувство, словно ей ничего в жизни никогда так сильно не хотелось.
— Я все перепутала, — сказала она. — Все это время мне казалось, что я — средство для осуществления твоих деяний. Но все наоборот.
— Ты будешь громом, — прошептал ей на ухо Чёрч. — А я молнией. Ты будешь облаком, а я дождем.
— Силами природы, — едва слышно произнесла Эмма, убирая руки от его груди.
— И разрушения, — согласился он. — Мы годами учились прятать наши самые сокровенные желания, но это практически уничтожило нас обоих. Хватит, Эмма. Больше никаких игр. Никакой лжи. Однажды я сказал тебе, что если мы встанем на этот путь, то ты будешь со мной. Но я ошибался.
— Ошибался?
— Да. Потому что дело вовсе не во мне. Дело в нас обоих. Мы нужны друг другу. Без твоего импульса мне не стать тем, кем мне изначально суждено быть, а без моей поддержки, ты не выдержишь, распадёшься на части и никогда не приблизишься к настоящей Эмме. Ты — рукоять молотка, а я — его боёк. Ты замахиваешься, а я наношу удар. Понимаешь? Ранее мы допустили промах, потому что делали все неправильно. На этот раз…
— На этот раз мы все сделаем правильно, — закончила за него Эмма и коснулась пальцами своего шрама на внутренней стороне ноги. Через секунду она почувствовала там и его пальцы.
— Он лучше всех шрамов, что я на тебе оставлял, — выдохнул Чёрч, снова касаясь губами ее виска.
— Он прекрасен, — сказала Эмма и, когда его пальцы скользнули выше, подняла к нему лицо.
— Вместе мы достигнем большего, — прошептал он, целуя ее в переносицу. В щеку. В изгиб ее губ.
— Обещаешь? — сказала она, и у нее перехватило дыхание.
— Обещаю, Эмма. Я дам тебе все, о чем ты мечтала.
И снова этот сладкий шепот у нее в ушах. Слаще всего, что она когда-либо хотела услышать. И когда его пальцы проникли глубже, а язык снова завладел ее ртом, Эмма из последних сил старалась не обращать внимания на тоненький голосок у себя в голове, подозрительно напоминающий голос доктора Розенштейна.
«Если что-то звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой, то скорее всего это правда и есть…».
ЭММА
ТАВТОЛОГИЯ (Тав-то-ло́-ги-я)
Существительное.
1. Повторение однокоренных слов или морфем в пределах одного текста или фразы.
2. Выражение, остающееся истинным независимо от того, о какой области объектов идет речь, или «всегда истинное выражение».
См. также: «Круговое рассуждение».
Немного запутанно, да? Ну, это тоже самое, что и PIN-код: слово PIN само по себе уже означает «личный идентификационный код», поэтому, по сути, мы все расхаживаем и говорим «личный идентификационный код-код», что, честно говоря, просто глупо.
Ну, или вот океан голубой, потому что отражает небо, а небо голубое, потому что отражает океан. Круговое рассуждение, Эх, вот же сука.
Но мы все постоянно в нем увязаем. Ну, или, по крайней мере, я.
Я — чудовище. Откуда я это знаю? Потому что мне так сказал Чёрч. Откуда он это знает? Потому что он тоже чудовище. Откуда я это знаю? Потому что я чудовище. Откуда я это знаю? Потому что мне так сказал Чёрч. Откуда он это знает? Потому что он тоже чудовище. Откуда я…
Как там поется в этой песне? «Что-то там бесконечный круг, который повторяется, мой друг»? (Здесь имеется в виду очень популярная в Америке «Песня без конца» (The Song That Doesn't End), детская песня, состоящая из одного повторяющегося четверостишья. Часто поется семьями во время долгих автомобильных поездок — Прим. пер.)
Но вот в чем загвоздка — что я за чудовище? Меня им сделали, или я такой родилась? И что из этого круче?
Чёрч таким родился, его мама просто немного ему поспособствовала. Его матерью могла быть Мать Тереза, он все равно бы грезил о вивисекции девочек. (Вивисе́кция — проведение прижизненных хирургических операций над животным с целью исследования функций организма (либо извлечённых отдельных органов) — Прим. пер.) Это у него в крови и в костях. Он животное, сверххищник, такова его природа. Осуждать Чёрча за убийство какого-нибудь человека все равно что осуждать ягуара за убийство оленя.
Но вот я… Это считается, если меня такой сделали? В смысле, если меня такой сделали, то могу ли я переделаться обратно? Следует ли мне это сделать? То есть, безусловно, правильный ответ — «да», я не должна хотеть причинять людям боль. Не должна хотеть лишать их жизни. Я должна немедленно вернуться в «Солнечное ранчо» и умолять доктора Розенштейна посадить меня под замок, выбросить ключ и при этом очень поторопиться, потому что скоро полнолуние!
Но есть небольшая проблема. Я не хочу «переделываться». Не хочу сидеть взаперти. Если я — порождение рук человеческих, значит, думаю, так тому и быть — люди пожнут то, что во мне посеяли.
Будем надеяться, урожай будет хорошим.