Глава 22
Аудитория. Последний ряд.
Внизу распинается препод по экономике, но слушаю я его краем уха. Сейчас меня больше волнует Белкина коленка в капроновых колготках, на которой лежит моя рука.
Она старается делать вид, что её это совсем не волнует и внимательно слушает лекцию, только по лёгкой улыбке на лице понятно — она тоже держится, как может.
— Белочка… — зову шепотом и провожу рукой вверх по бедру.
Алина вцепляется ноготками мне в кисть и сбрасывает, прикрываясь юбкой.
Уу, заноза!
— Морозов, слушай лекцию, скоро зачёт! — цыкает на меня.
— Не хочу, — возвращаю руку на коленку.
Блин, я от неё глаз не могу оторвать.
Желание — утащить подальше от всех и целоваться до помутнения сознания. Вообще-то хочу я больше, но пока нельзя. И от этого всего сводит ниже пояса.
— Морозов, Белкина, мы вам не мешаем? — доходит громкий голос Игоревича в онемевшей аудитории.
— Нет. Но если хотите, то можете оставить нас наедине, я не против… — борзею в край.
Таких огромных глаз, которыми посмотрела на меня Белка, я в жизни не видел.
Она вспыхивает и закрывает лицо рукой.
— Вышли вон! Оба! — орёт на нас экономик.
Ну, слава Богу! А то я уже задолбался слушать эту нудятину. Только Алина мой энтузиазм не разделяет. Огревает учебником, как только мы выходим за дверь.
— Морозов! Тебя в детстве головой о пол не роняли случайно? Как можно было такое сказать⁈- ещё один замах, но я уворачиваюсь. — На следующем занятии зачёт. Я и так эту экономику с трудом понимаю. И ты ещё… — закипает.
— Зачем тогда было на неё поступать? Как ты экзамены сдала?
— Не твоё дело! — мешкает с ответом.
— Да не парься ты так. Пара бумажек с тремя ноликами и зачёт у нас в кармане, — пытаюсь её обнять, но она рубит книгой по моим рукам.
— Ты всё деньгами решаешь? А в голове тогда что останется? — со злостью.
— Белка, корка — это только для галочки, что у тебя вышка есть. По сути, она нахрен никому не нужна. Деньги и без неё можно заработать.
— Всё с тобой понятно! — разворачивается и идет прочь. Возвращается. — Не подходи ко мне. Понял? — смотрит гневно, краснея от злости.
— Алина! — бегу за ней. — Это же шутка была…
— Дурак ты, Морозов! И шутки у тебя дурацкие. Отвали! — отпихивает, когда я перекрываю ей дорогу.
Ну, нет! Только помирились же… Нельзя так…
Удар кулаком в стену.
Ай, блядь! Больно! — трясу рукой.
Костяшки в кровь.
Три дня уже дуется. На звонки не отвечает, сообщения игнорит. Что мне опять у Михи праздник закатить среди ночи, чтобы её на разговор вывести?
Зачёт, кстати, на отлично сдала, и стоило так переживать.
Решение проблемы подкидывает, как ни странно, её лучшая подруга Красникова.
— Ребят, послушайте! — встаёт у доски и кричит на весь кабинет. — На выходные собираемся на турбазу Мухинка, желающие должны сдать мне по пять тысяч рублей до пяти часов завтра. Потом я буду бронировать места. Принимаю налом и на карту. Кто не сдаст, значит, не едет.
Придётся переступить через себя и поехать. Не фонтан, конечно, идея, но я другого выхода не вижу.
Только вот всё едва не срывается. Я случайно слышу, проходя мимо, как Белка говорит, что не поедет, потому что ещё зарплату не получила.
Э, нет! Я изменяю своим принципам, а ты решила не ехать? Не прокатит!
— Красникова, — торможу её в пустом коридоре после занятий.
— Что тебе, Морозов? — останавливается и смотрит с явным пренебрежением.
— Сделай лицо попроще — народ потянется.
— В остротах тренироваться не на ком? — скрещивает руки на груди.
Кривит высокомерно губы.
С каких пор ты такая? Раньше совсем другая девочка была. Покладистая.
Сам виноват.
Достаю из кармана две пятерки и протягиваю ей:
— За себя и Белкину…
Её брови ползут вверх, а на лице рисуется недоумевающая ухмылка.
— Ты? С нами? Не порть погоду, Морозов!
— Представь себе…
— У тебя со здоровьем всё нормально? Или после того, как собаки покусали, ты решил от общей массы не отрываться, так сказать — влиться в стаю? Я тебя не узнаю, — нагло.
— Я тебя тоже. Раньше ты такой язвой не была, особенно когда любовные записки мне писала, — загоняю её в угол.
Глазки растерянно бегают, а на щеках вырисовывается румянец.
Об этом никто не знает, кроме нас двоих.
— Берёшь? — опять протягиваю деньги.
Она пару секунд поколеблется, а потом вырывает их у меня из рук.
— И как я объясню Алине, кто за неё заплатил?
— Скажи, что одалживаешь ей до зарплаты, — накидываю вариант.
— Я предлагала, но она сказала, что не занимает денег. Принципиально.
— Красникова, ты девочка умная, придумаешь что-нибудь, — льщу ей.
— Ладно… Скажу, что нам сделали скидку, а я обменяла её на ещё одно место.
— Вот, умница. Можешь, когда хочешь, — хвалю.
— Морозов, не понимаю, что у тебя в голове? Порой ведёшь себя, как ненормальный.
— Мозги, Красникова, мозги. Как у всех. Белкина где?
— На репетиции.
— Какой ещё репетиции? — не понимаю.
Она показательно усмехается.
— Ухажёр называется! Она в нашу студенческую группу пошла. У неё талант, между прочим, — дергает бровями.
— Это я и без тебя знаю. В актовом репетируют?
— В актовом.
— Значит, покедова. И не вздумай Алине сказать, что я поеду. Иначе она сольётся.
Собираюсь уже двинуться к лестнице, когда Красникова останавливает меня.
— Глеб, подожди!
— Что ещё? — поворот к ней, закидываю рюкзак на плечо.
— Тут к Алине какой-то тип неприятный пару раз приезжал, — нервно дёргается.
— Кто такой? — теперь напрягаюсь я.
— Имени она не назвала, сказала, что знакомый. Но мне он не понравился.
— Красникова, ты мне тоже не нравишься, но это не причина считать тебя подозрительной.
— Просто Алина вся сжалась, когда он приехал. Мне даже показалось, что она его испугалась, — говорит на тон тише, так как мимо нас проходит парочка девчат.
— Как он выглядит?
— Да никак. Обычный, — пожимает плечами. — Глаза только какие-то…
— Высокий, светлый с рыбьими глазами?
— Да. Вот! Ты прям в точку попал. Глаза, как у дохлой рыбы, почти бесцветные.
Значит, снова этот Алешенька на горизонте появился.
— Ясно. Молодец, Красникова! Если ещё раз появится — мне маякни.
— Хорошо, — согласно качает головой.
Приоткрываю дверь в актовый зал, где играет музыка.
Красникова не обманула, Белка действительно подалась в нашу тухлую группу. Надеюсь, теперь её захочется слушать, а не как раньше — заткнуть уши и тихо плакать.
Прохожу в зал и сажусь в последнем ряду, сюда свет от сцены почти не доходит, может, и не заметит.
Напрасно надеялся.
Ещё как замечает. Смотрит с вызовом, дёргает курносым носиком и просит ребят сыграть. Что-то очень знакомое в проигрыше. А потом я слышу слова.
«Небезопасно было в тебя влюбляться… Как у обрыва танцы — шаг, и я упаду… Знаешь, мое сердце — это не игрушки… Засыпаю тихо… Слёзы на подушке… Знаешь, мое сердце мучается сильно… Я в тебя влюбиться его не просила…»
(исп.: ASAMMUELL, escape — Сердце не игрушка)