— Ты слышал меня. Ты трахнул свою собственную сестру, — прорычала она.
— Как вульгарно. — Он сжал руку так сильно, что она вообще не могла говорить, когда он возобновил свои тяжелые толчки. — Ты ревнуешь, Валериэн? Хочешь услышать все о том, как тщательно я ухаживал за цветком женственности моей сестры? Каждый лепесток между ее бедер был жестоко изуродован, пока ее невинность не стала ничем иным, как увядшим цветком, потраченным на мое семя? Это то, что ты хотела услышать, дорогая?
Ни слова, ни воздух не сорвались с ее губ. Она отчаянно вцепилась в него.
— Я никогда не прикасался к своим сестрам, — прорычал он, двигаясь внутри нее в бешеном ритме своих слов. — Ты, же, раздвинула ноги для моего брата на этом самом матрасе, загуляв, как дикое животное, с первыми лучами солнца, когда потеряла упряжь — ну, я снова поймал тебя, и теперь ты возьмешь все, что я тебе дам, неважно, насколько это больно, потому что я собираюсь трахать тебя, как мученицу, которой ты так отчаянно хочешь быть, моя милая, борющаяся бабочка. — Он мрачно рассмеялся. — Я действительно твой цианид.
Мышцы ее горла напряглись под его ладонью, втягивая немного воздуха, но недостаточно. Казалось, он точно знал, как сильно нужно сжимать, чтобы надавить на ее гортань, не перекрывая ей весь кислород. «Натренировался», — шептал ее охваченный паникой мозг. Некоторые из тех женщин, которых он убил, были задушены.
Вэл впилась ногтями в его руку, до крови вцепившись в его пальцы. Другой рукой она безрезультатно рвала его грудь, разрывая ткань так же, как и кожу. Край ее зрения растворился в черных искорках, когда он кончил в нее, издав резкий, гортанный звук, от которого у нее по спине пробежала дрожь. Наконец его пальцы разжались, и она с хрипом вдохнула, судорожно кашляя.
Она обхватила шею рукой, отпрянув от него. Краска залила его скулы. Его гнев висел между ними, как Дамоклов меч, и она не была уверена, что приведет лезвие к падению.
— Это был ты, — проговорила она, стараясь не съежиться, когда он посмотрел на нее. — Ты оставил мне шахматные фигуры в номере мотеля — записки — рисунки. — Она сделала резкий, режущий вдох. — Ты убил И- Илью. — Боже, как у кого-то могут быть такие холодные глаза, и он при этом умудряется оставаться человеком? Потому что это не так, напомнила себе Вэл, даже когда она сделала еще один слабый вдох и сказала, запинаясь. — Ты был в моей комнате. Мне не привиделось… это. Ты… ты…
«Трогал меня», — чуть не сказала она, но это прозвучало бы прискорбно неадекватно — как то, что мог бы сказать ребенок, — чтобы описать ужасные поступки, которые он совершил по отношению к ней.
Преследует.
Мучает.
Издевается.
Насилует.
Позволяет думать, что все это происходит только у нее в голове.
— Да, Вэл, — признался он. — Я приходил повидаться с тобой.
— Зачем?
— Действительно, зачем, — рассуждал он вслух. — Предположительно, в первый раз с намерением покончить с твоей жизнью. Это оказалось бы просто. Ты даже не проснулась, когда я прикоснулся к тебе. Ты была совершенно, — он сделал паузу, смакуя это слово, — беззащитна.
— О боже. — Вэл содрогнулась от отвращения. — Ты чудовище.
— Чудовище по твоему собственному замыслу. Тебе всегда нравилось вынуждать меня. — Она попыталась оттолкнуть его, но он поймал ее за прядь волос, накручивая ее на свои пальцы. — Хотя в ту ночь, когда ты прошептала мое имя, твоя рука была между твоих бедер. Ты больше не так простодушна и невинна? Нет, я думаю, ты точно знаешь, что делаешь. Что ж, если ты хочешь поиграть в распутницу, будешь вести себя как она.
Сначала Вэл не поняла, пока он не опустил ее голову вниз.
Тогда до нее дошло.
Глава 15
Селенит
Когда Гэвин наконец отпустил ее, Вэл вскочила с матраса, как будто ее ударило током. Он издал хриплый звук, который можно счесть смехом, и растянулся, чтобы заполнить освободившееся пространство. Он был слишком высок, чтобы полностью откинуться на ее жалком подобии кровати. Одна его нога оказалась согнута в колене, а другая опиралась на пол.
В горле у Вэл запершило, и она не уверена, из-за слез ли это, которые она отчаянно пыталась сдержать, или из-за того, что он только что заставил ее сделать. Ее унижение само по себе служило Гэвину своеобразной наградой, независимо от того, кончил он или нет. С ужасом обнаружив, что он наблюдает за ней, Вэл отвернулась, прикрыв рот рукой.
Она тут же пожалела, что сделала это. Ее губы оказались липкими и влажными. Вкус его, их, покрывал ее язык, как плохое воспоминание. Когда она взяла в рот его член, у нее сильно сдавило горло. Когда она начала плакать, он насмехался над ней:
— Если думаешь, что я обидел тебя, то, конечно, продолжай плакать, моя дорогая. Я дам тебе повод для слез.
Ее глаза все еще оставались красными и слезящимися, отчего радужная оболочка казалась еще более зеленой. Она не могла перестать плакать, и он выполнил свою угрозу. Ее тело чувствовало себя измученным и опустошенным от того, что он с ним сделал.
Вэл распахнула дверцу шкафа, скрыв свое отражение из виду. «Не реви. — Она схватилась за вешалку с формой, не смея моргнуть. — Не реви».
— Жаль, что так получилось с платьем, — проговорил Гэвин. — Боюсь, что шелк слишком легко рвется.
«Просто оденься, — приказала она себе. — Не обращай на него внимания. Снимай эти чертовы тряпки и одевайся».
Потому что теперь это были лохмотья, рваные и порезанные, влажные от пота и слез. Половина перламутровых пуговиц отсутствовала, а бусы на ее левом плече осыпались с грустной, болтающейся чистой белой нити.
«Шлюха». Это слово всплыло в ее сознании без предупреждения, заставив Вэл вздрогнуть, как будто его произнесли вслух. Она потрогала одну из оставленных им отметин, кровь запеклась.
— О боже, — сказал он, очевидно, все еще наблюдая за ней. — У тебя на горле будет синяк.
Вэл опустила руку, надевая бюстгальтер и застегивая его яростным движением, и продолжала стоять спиной к нему, натягивая трусики. Она чувствовала на себе его заинтересованный взгляд, пока комкала испорченное платье.
Она крутанулась и бросила его в Гэвина, рассыпая мелкие хрустальные бусинки. К ее досаде, он легко поймал клубок ткани.
— Тебе следует надеть что-нибудь, чтобы прикрыть его, — продолжал он, разглаживая пальцами ткань. — Шарф, возможно.
Вэл и так собиралась это сделать, но услышав его слова, ей стало стыдно.
— Зачем ты это делаешь? — спросила она, прижимая блузку к груди. «Зачем ты здесь? Почему ты делаешь мне больно? Зачем ты вернулся?»
Гэвин положил платье на пол, его рубашка распахнулась.
— Не будь глупышкой, моя дорогая. Невежество еще менее простительно, чем неверность.
— Я не глупая. А ты жесток. Тебя ведь тоже не назовешь целомудренным. — Вэл одернула блузку, желая сказать больше, проклясть его, но его прежний гнев сковал ее язык. — Как же все те женщины — те, которых ты насиловал и убивал? Где тогда были твои понятия об измене и умирающей любви?
— Я хотел лишь тебя. Только тебя. Их смерти стали лишь ступеньками, средством достижения цели. — Он рассеянно провел пальцами по шее, прослеживая шрамы. — Идеальный финал. Моя до конца. У меня был только один шанс сделать все правильно.
Вэл отчаянно замотала головой.
— Так что, они были тренировкой? Гребаные черновики?
Его глаза вспыхнули, когда он наклонил голову к свету.
— Ты отказалась от нашей сделки и показала себя довольно изменчивой, если помнишь. Я хотел посмотреть, каково это — покончить с твоей жизнью… наказать тебя. Чтобы понять, смогу ли я.
Значит, он планировал убить ее в тот день, когда гнался за ней по парку. Вэл до сих пор помнила парализующий страх, который разлился по ее венам от его взгляда, когда он преследовал ее до лифта. «Он убил бы меня, если бы поймал. — Тень паники пронеслась над ее мыслями, скрывая их. — И я едва успела убежать».
Блузка была застегнута до самого горла. Она натянула передник через голову и сказала, полузадушенная тканью: