- Впрочем, борьба не кончена. При нашем мирном строительстве очень приходится бороться. Так что на себя денег хватает, а вот - поверить трудно - даже если пустяк одолжить кому-нибудь - так уж не хватает. Очень серьезная борьба идет за новый быт. Совсем денег нету.
Черныш кивал головой.
- Представляю, представляю. Ты за то и жену кинул?
- За то самое, - отвечал Чаплин. - Я тихой жизнью не интересуюсь.
И ему показалось на миг, что он, действительно, бросил жену и дочь не потому, что они надоели ему и мешали, а война и революция вынудили его к этому.
- А почему я тебя нашел? - сказал Черныш. - Это ты и не представишь себе. Я тут уж сколько дней мыкаюсь, - то тут, то там подработаю, и сплю тут и там. Так вот почему я тебя нашел.
- Почему же? - спросил Чаплин.
- Я ж тебе разъяснил, - удивился Черныш. - Знакомец один сказал. На фронте с тобой боролся. "Важная, - говорит, - шишка, все для тебя сможет". Только представить трудно, как сказал: так сказал, что еле нашел я. Грамотный человек один название разъяснил, - а то бы и совсем заблудился. А на селе - что мне делать на селе? Я туда и не заезжал вовсе. Я город люблю. Центр событий. А знакомца я на Краматоровке встретил - я, ты представляешь себе, с Краматоровки сюда явился. Где только я не был!
И он замолк, опустив голову на ладони и локтями опершись о колени. Видно было, что он очень устал и сейчас почти спит на-яву.
Чаплин обратился к нему ласково:
- Это очень трудно найти сейчас в городе работу. Такая борьба... такая борьба...
Черныш разогнулся и встал. Снова он весь напрягся в полной уверенности, что он не может не найти работу.
- Трудно - так и сам найду. Посильней вас будем, товарищ.
- Что ты! Что ты! - забеспокоился Чаплин. - Я сделаю все, что могу. Я только так.
- Так-то так, да не так, - сказал Черныш.
Это было неясно, но звучало угрожающе.
- И тебя обязательно устрою, - что ты! - сказал Чаплин. - И обедать будешь у меня.
Тогда Черныш снова опустился на диван с таким видом, словно его странствия, наконец, кончились, и он снова нашел настоящее дело в жизни.
Чаплин жил у тетки на Старо-Невском проспекте, где темно, узко и криво. Тетка вела его несложное хозяйство и была раз-навсегда обижена тем, что ничего не знала о прошлой жизни племянника: явился тот внезапно с фронта, поселился, спас от уплотнения, стал жить и хоть бы рассказал о чем-нибудь: ну хоть о любовных своих делах. На всякий случай тетка всегда бранила его и приписывала ему целый ряд преступлений. Чаплин к теткиной брани привык быстро, брань даже развлекала его, а главное - пусть только хозяйство идет аккуратно.
Черныш шумел за обедом так, что когда он, наконец, ушел, тетка повязала голову мокрым полотенцем.
Чаплин за обедом соглашался со всем, что только ни говорил Черныш, изредка только, для приличия, вступая в спор. Он вообще предпочитал соглашаться со всеми, а то наговоришь лишнего - потом еще беду наживешь. Лучше в мире жить с людьми, чем в ссоре: всякий человек может вдруг пригодиться.
У Чаплина было много друзей - таких же, как и он, - и они занимали самые различные должности - счетоводы, кассиры, портные, финансовые инспектора, дворники, участковые надзиратели... И на следующий после встречи с Чернышем вечер Чаплин торжественно привел Черныша к одному из своих приятелей - Уточкину: тому как-раз нужен был для домовой конторы честный и грамотный человек. А Черныш был не просто грамотен: он даже стихи писал. После этого Чаплин вернулся к себе на Старо-Невский, чтобы жить дальше в тишине и покое.
II.
Йорка Кащеев стоял у входа в Сад Отдыха. Вокруг него шумели и толкались в блеске электрического фонаря мальчишки с папиросами, торговки с корзинами фруктов, шпана в кепках и платочках, а он был молчалив и неподвижен, как плакат. На нем серая толстовка; тугие, синего цвета рейтузы стягивали его ляшки; сунуты были рейтузы в высокие ярко отчищенные сапоги.
Иногда к ограде сада подходил милиционер, и тогда вокруг Йорки образовывалась пустота: папиросники и фруктовщики разбегались в разные стороны. Потом милиционер отходил, и беглецы возвращались на прежние места. Горожане проталкивались мимо Йорки Кащеева в сад, спасаясь в густую тень деревьев от трамваев, пыльных мостовых, идеологических шатаний и мыслей о налогах и сокращении штатов.
Йорка Кащеев глядел на людей свысока, снисходительно, словно забрал над миром высоту в тысячу метров и оттуда жалеет человечество. Над ним - летнее небо, а перед ним - толчея и разнообразие сдавленного громадами домов проспекта. Искры быстрых трамваев, колеса пролеток,
фары автомобилей, разноцветные вывески, огни, - все это, мелькая, уходило вдаль: налево к Адмиралтейству и направо - за Фонтанку.
Но вот Йорка Кащеев сдвинул фуражку на левое ухо, папироску сбил к правому углу рта и заложил руки в карманы, отставив локти: мимо прошла такая девица, которой только и не доставало Йорке в этот чудный вечер. Он двинулся за ней, догоняя. Он был так уверен, что найдет повод познакомиться с ней, что не слишком торопился догнать ее и заговорить. Впрочем, он не был уверен в том, что захочет заговорить с ней. Он не в первый раз за этот месяц шел так по улице за женщиной: ростовские привычки еще жили в нем.
Незнакомка не оглядывалась. Она, дойдя до Аничкова моста, свернула по набережной Фонтанки и, опустив голову, ускорила шаг. Йорка Кащеев почти нагнал ее, когда она свернула вдруг с тротуара, пересекла мостовую и, взявшись обеими руками за решетку канала, склонилась над водой...
Йорка выплюнул окурок, вынул руки из карманов, схватил девушку за плечи и сказал:
- Цоп!
Девушка вырывалась, отталкивая Йорку Кащеева. Впрочем, она не кричала и не плакала. Она была поражена этим неожиданным нападением до того, что даже слов не могла подыскать.
Йорка Кащеев говорил весело:
- Не позволю топиться! Ни за что не позволю!
Тогда девушка сказала тихо:
- Отпустите меня. Кто вы такой?
- Не хорошо, - говорил Йорка Кащеев. - Я вас все равно не пущу. Вам еще тридцать лет жить - это минимально, а вы в Фонтанку кидаетесь. Я вам вреда не сделаю.
Девушка не вырывалась больше и не возражала Йорке.
Йорка Кащеев сказал вежливо:
- Разрешите, я вас провожу?
Девушка покорно шла туда, куда вел ее Йорка Кащеев. Йорка привел ее к Саду Отдыха.
- Посидимте, чтоб отдохнуть вам.
Он заплатил в кассе за вход и повел девушку по аллее, напевая:
Ростов-город мы прославим,
На Садовой дом поставим...
Все скамейки были заняты: сесть негде. Йорка Кащеев выбранился (он нарочно не торопил незнакомку с рассказом):
- Зверски места мало!
Они зашли далеко вглубь сада, туда, где сад был уже совершенно непохож на столичный. Эту часть сада можно было целиком перенести в любой провинциальный городок, и он пришелся бы там как-раз к месту. Они нашли свободную скамейку и уселись рядышком.
Йорка Кащеев спросил лениво (лень он напускал на себя всегда, когда собеседник был взволнован):