- А как зовут твою фрейлину?
- Чибисова, ваша Светлость.
- Чибисова?
Князь при сем слове, подняв голову, вдруг пристально в меня воззрился.
- Так ты на Чибисовой жениться хочешь?
Слова сии Князь вымолвил медленно, глаз с меня не спуская.
- Точно так.
Поднявшись внезапно с дивана во весь геркулесов рост, Светлейший, шлепая туфлями, пошел к окну. Оборотясь спиной, стекло царапая перстнем, спросил, помолчав:
- А она знает?
- Знает, ваша Светлость.
Отчего, не знаю, сердце во мне защемило. Князь все молчал. Потом заговорил глухо:
- Хорош щенок... Из молодых, вишь, да ранний! Пойдешь далеко. И ты сын друга моего! Ах, ты!.. (прочих слов Князя на бумаге передать нельзя).
Я свету не взвидел. Вся комната как бы в тумане закружилась; видел я одну исполинскую фигуру Светлейшего в турецком голубом халате. Вдруг, повернувшись, крикнул он мне грозно:
- Пошел отсюдова вон!
Не, помню, как дошел я до дому, как весь день тот дожил. Не столь страшил меня гнев Светлейшего, сколь мысль, что я в его глазах отныне презренным почитаюсь. Я никак втолковать себе не мог, чем я пред ним так прослужился и за что несу тяжкую обиду. Светлейшего чтил я благодарно, как отца родного; его приязнь с батюшкой, его отеческая ко мне нежность - все сие было мне дороже почестей и наград. И всего так вдруг лишиться!
К вечеру приметнулась ко мне лихорадка с бредом. Призванный лекарь бросил кровь, и наутро я пробудился телом здравый, духом - на одре смерти. Вдруг слышу стук в сенях, и вот ординарец Светлейшего меня спрашивает. Я затрепетал. Вруча мне две бумаги, посланный удалился. Дрожащею рукою развернул я роковые листы. В одном написан был приказ ехать мне немедля в Петербург совместно с невестой, бывшей фрейлиной Ее Величества Чибисовой; в другом значилось всемилостивейшее увольнение меня от службы с чином гвардии капитана11 и с пожалованием мне на свадьбу трехсот душ.
Часть третья
Нрав Анеты долго являл для меня непостижимую загадку. Во всю дорогу до самого Петербурга не осушала она очей. Не однажды я пускался допрашивать ее; умолял открыть тайну ее печали; не оттого ли она так грустна, что за меня выходит; увещал, что слово взять назад никогда не поздно. На таковые мои слова Анета ответствовала улыбкою сквозь слезы, потом с живостью уверяла, что я - ее самый верный друг, что добрее меня никто не сыщется в свете. Обнадеженный нежными речами, я отдыхал душою, по ненадолго: скоро тихие рыдания опять слышались из угла кареты.
Из Петербурга, устроясь с делами, не мешкая, выехали мы в Москву, навсегда оставя северную столицу. В Москве же совершилась наша свадьба в приходе Успения, на Арбате, мая пятнадцатого дня. После свадьбы поселились мы в доме приходского дьякона. Сей дом сгорел в 1792 году. Для меня он, хотя и деревянный, дороже был каменных хором, ибо в простых его стенах впервые в жизни познал я счастье, высочайшее на земле. Дряхлый Сатурн, между тем, неустанно мчался на седых крыльях, точа вечную свою косу. Пора приходила уезжать в деревню. Я объявил Анете решение мое. Надобно было теперь избрать нам, где поселиться. Меня влекло в старое Лихутино. Как бы в тумане всплывали предо мною высокие волжские берега с расшивами и шкунами; быстрые паруса; веселые песни бурлаков; псовая и ястребиная охота, к которой я еще в ребячестве при покойном батюшке пристрастился; старый дикий сад и дом, строенный дедом во дни Петра Великого, где бутыли с наливками на окнах и перепелиные клетки под потолком с детских лет у меня в уме запечатлелись. Анета звала в новую Александровку, пожалованную Императрицей, прельщая меня красотами новых мест, коих живописный воздух необходимо нужен был для ее ослабелой груди. Чтоб покончить наше сомнение, решили мы бросить жребий. Судьба указала Александровку. Так еще два года суждено мне было не видеть родины моей.
К зиме отстроили мы дом, убрав его со всею роскошью, как нам то достатки позволяли. На другое лето никто бы не узнал сих недавно еще пустынных мест. Небольшой белый дом воздвигся над быстрой речкой. По комнатам расставились красного дерева кресла и столы, стены украсили живописные картины. Из светлых окон взорам открывался молодой сад. Липы и клены бежали легкими дорожками вокруг узкого пруда, за ними гордо воздымались серебряные тополя. Далее яблони торчали рядами, суля обилие наливных плодов; над пестрым цветником чеканный эродий струил из медного носа ключевую воду. Анета была добрым гением нашего хозяйства: оно цвело под неусыпным ее надзором. Я не узнавал ее: бледность покинула милые ланиты; их озарил румянец, знойный, как украинское лето. Ласки ее ко мне непрерывно умножались. Два года неслышно пролетели сладким, блаженным сновидением.
Сколь памятны мне зимние вечера в нашей уютной зале! В канделябрах, дрожа, мерцали свечи, трепетно колебля по стенам голубые тени. Пред трескучим камином сиживал я в покойных креслах, созерцая змеистые переливы синего и золотого пламени. Анета за клавесином пела. Образ ее посейчас, как живой, предо мною: помню прекрасное, восторгом сиявшее лицо; кольцом дрожащий над бровью черный локон и звонкое пение, томившее негою невыразимой. Тетушка тою порой за угловым столиком раскладывала пасьянсы, а в столовой люди гремели тарелками, накрывая ужин.
Еще памятнее в уме моем летние дни в саду. Над прудом на зеленой скамье отдыхали мы с Анетой, упоенные зноем долгого полудня. В жаркой тишине звенели клики хохлатых удодов; иволга порой нежно проигрывала на своей флейте. Ввечеру мы об руку обходили сад; осеянные золотом и пламенем заката, долго смотрели вослед уходящему светилу. Печалью тихой и сладостной томилось сердце: мнилось, солнце за собой жизнь уводило. Пятнадцатого мая нашему счастью минуло два года (тетушки уж не было с нами: она преставилась в самое Рождество12). После молебна мы с гостями сели на стол. Ближний наш сосед, секунд-майор Кикин, немолодой и пребрюхий поклонник Бахуса, провозглася хозяйкино здоровье, нечаянно сронил рукавом покал и вино все до капли разлил. Таковая оплошность весьма расстроила Анету. Только она за ужином стала помалу развеселяться, новое несчастье: собака цепная на дворе завыла. Со страхом ждал я третьей роковой приметы. Гости скоро после ужина начали разъезжаться. Удрученный тайным предчувствием, наскоро распорядясь по хозяйству, пошел я в спальню. Анета была уже в постели. Закрыв глаза, она не спала; в молчании лег и я, не тревожа ее словами.
Светало, когда я пробудился. Мне не спалось; в халате я подошел к окну, посмотреть, какова погода. День предвещал быть ясным; в облаке утреннего тумана едва выказывались верхушки тополей. Незапно почудилось мне, что у нас в доме поднялся необычный для раннего часу шум. Я прислушался: как бы все слуги бегают и сумятятся в прихожей. Мне вспало на ум, что в доме у нас пожар; я оглянулся на Анету: она дышала бережно и ровно. Я же не хотел ее будить, как в дверях услышал шептанье старого дядьки моего, Созонта. Наскоро он мне доложил, что некий проезжий генерал, богатый и с обозом, сломал по дороге колесо и хочет у нас остановиться, покудова кузнец ось сварит. Я, распорядясь просить проезжего в гостиную, стал спешно одеваться. Второпях, схватя кафтан, размахнулся я полою и сшиб со стола зеркальце Анеты. Оно на мелкие куски разлетелось. От стука Анета пробудилась и, увидя на полу осколки, молча закрыла глаза руками. У меня сердце перевернулось. Так совершилась и третья примета.
Между тем, одевшись, я поспешил в гостиную. В ней несколько офицеров раскладывали наспех походную кровать. Лица иных показались мне знакомы. Не успел я вызнать, кто сии нежданные гости, как в прихожей задвигались тяжелые шаги и проезжий генерал, вошед, остановился на пороге. Я тотчас признал Светлейшего, хотя он был заспан и небрит. Воспоминание последней нашей встречи так живо предстало моему воображению, что я готов был бежать из своего дому. Князь, не заметя меня, стоял, понурясь. Дорожный ватный кафтан мигом совлекли с него ординарцы. Оставшись в одной рубахе, Князь, сопя, опустился на кровать и махнул рукой. В сей миг страшный раздирательный крик за дверьми заставил меня дрогнуть. Я бросился в спальню и в коридоре увидел простертую Анету. Она была в бесчувствии. С помощью слуг я бережно донес ее в спальню и положил на постель. С отчаяния не зная, что делать, припал я устами к ногам Анеты. Слезы из глаз у меня ручьями заструились. Анета была как мертвая. Вдруг чья-то сильная рука меня от постели отстранила. По приказу сего последнего двое слуг за руки увлекли меня силой из спальной.
Теперь приближался я к горестнейшему событию всей моей жизни, которое описать не имею сил. В полдень Анета вручила Господу праведную свою душу. Меня допустили к ней, когда уже она успокоилась навек. Пав в отчаянии пред роковым ложем, я рыдал, не слушая никого, как бы забыв, что в гостях у меня сам Светлейший. Люди сказывали после, что, глядя на меня, все кругом голосом рыдали.
Когда горесть моя несколько утишилась, ко мне подошел Светлейший и за руку отвел меня на свою кровать. Там проспал я крепко, как убитый. Пробудясь, опять увидел пред собою Князя. Сев подле, он положил на голову мне руку и не пустил встать.
- Слушай, Саша, - молвил он тихо, - я виноват пред тобою. Ты - человек благородный. Покойница сама пред смертию мне все сказала. Теперь я у тебя в долгу. Сказывай, чего хочешь.
Я залился слезами и, лобызая Светлейшему руки, высказал, что более мне ничего не надо: что мужнин есть долг любить жену свою, ласка же его Светлости для меня всего на свете дороже. Князь в лицо мне пристально поглядел, потом, усмехнувшись, молвил:
- Тебя, братец, в святцы записать надо.
Скоро на дворе княжеская коляска застучала. Обняв меня отечески, Светлейший со всею свитою уехал. Я побрел в залу. Тем часом солнце уже к закату склонилось. Анета убранная лежала на столе в белом венчальном платье. На грудь ей Светлейший возложил прядь своих волос. Отец Иван с дьячком взошли к вечерней панихиде. Итак, погребальные песнопения огласили стены, слышавшие некогда сладкое пение Анеты.
Долго глядел я на мертвый лик верной моей подруги. Хладное чело дышало спокойствием, но близ строгих уст уже синели смертные тени. В ум мне пришли последние слова Князя. В них чудилась мне некая тайна...
ПРИМЕЧАНИЯ
1. ...поступая в оный полк рейтаром - Рейтар - конный всадник, воин. Здесь - в значении "рядовой".
2. Имя Петрова... не забудет Камена русская. - Василий Петрович Петров (1736-1799) - известный литератор XVIII в. Писал похвальные оды, сатиры, служил переводчиком при кабинете Екатерины II. Наиболее известны его торжественные оды, а также перевод поэмы Вергилия "Энеида". Камена - в римской мифологии соответствует древнегреческой Музе.
3. ...по кончине Государя Петра III взял отставку... - Петр III (годы царствования: 1761 - 1762) - российский император, внук Петра I. Будучи ревностным поклонником прусской системы, вызвал резкое недовольство в дворянских кругах своей антинациональной политикой. В результате заговора, во главе которого стояла его жена, будущая Екатерина II, Петр III был арестован и тайно убит. В такой ситуации отставка отца Александра Лихутина могла быть воспринята самой Екатериной как дерзкий политический вызов, нежелание признать "законность" власти самозванной правительницы. Эта черта образа - традиционный сюжетный ход (вспомним хотя бы отца Петруши Гринева), применявшийся многими литераторами для характеристики особого благородства, щепетильности в вопросах чести, свойственных русскому дворянству XVIII в.
4. В 1779 году минуло мне шестнадцать лет - то есть окончилось время домашнего воспитания, определенное реформами Петра I шестнадцатью годами для сыновей дворян. По достижении этого возраста дворянский недоросль после проверки знаний мог поступить на государственную службу. Данный сюжетный мотив опять-таки представляет прямую аналогию с "Капитанской дочкой" Пушкина (сравни с Петрушей Гриневым).
5. Однажды на Масляной зашел я... - то есть на масленичной неделе, которая предшествует великому посту (последний длится сорок дней до начала Пасхи). В зависимости от начальной даты Пасхи масленичная педеля приходится на вторую половину февраля - начало марта.
6. ...стал меня учить банку... - Банк - распространенная карточная пгра в русском дворянском кругу начала XIX в. (варианты назывались "фараон" или "штосc"). В XVIII в. банк в России был относительной новостью в дворянских салонах. Выигрыш в этой игре был делом чистого случая и не поддавался обдуманному расчету. Этому эпизоду в "Капитанской дочке" аналогична сцена, когда Зурин "обучает" доверчивого Гринева игре в бильярд.
7. Воротясь с сорокоуста по батюшке... - Сорокоуст - сорокадневная молитва в церкви по умершим.
8. ...сопровождать... Императрицу при путешествии... в южные губернии. - Имеется в виду знаменитое путешествие Екатерины II в мае 1787 г. в Новороссию и Тавриду.
9. ...во сретение Семирамиды Северной. - Семирамида - легендарная ассирийская царица. По преданию, ей приписывается основание древнего Вавилона Ей же принадлежит одно из семи чудес света - "висячие сады Семирамиды".
10. ...в Карасубазар... для устроения фейверка... - Карасубазар старинное название города Белогорска в Крымской области. Иллюминации и фейерверки принадлежали к числу самых увлекательных и дорогостоящих развлечений, которые приготовил Потемкин для Екатерины II и для ее многочисленной свиты. Вот, например, как описывает один из иностранцев впечатление, которое произвел на него фейерверк в Севастополе: "Сноп состоял из 20 тысяч больших ракет... Все горы были увенчаны вензелями императрицы, составленными из 55 тысяч плошек. Сады также были иллюминованы; я никогда не видал такого великолепия!" Очевидно, столь же роскошный фейерверк должен был организовать герой повести в Карасубазаре, куда посылал его Потемкин.
11. ...с чином гвардии капитана... - Капитан - звание командира роты в русской армии XVIII в. В "Табели о рангах" ему соответствовал чин коллежского асессора - 8-й класс. Таким образом, главный герой новеллы Александр Лихутин к моменту выхода в отставку - дворянин "средней" руки.
12. ...преставилась в самое Рождество - то есть 25 декабря.