У меня было так много вопросов. Я хотела узнать о детстве Джейка. Когда он в последний раз видел своих родителей. Были ли они близки? Имелись ли у него проблемы с обязательствами? По шкале от одного до десяти, каковы были мои шансы заставить его жениться на мне?
Но потом вернулся персонал. За те несколько секунд, что мы оставались одни, прежде чем они добрались до нас, Дедуля взял меня за руку. Устремил на меня задумчивый взгляд. И сделал то, что, я уверена, такой человек, как он, делал всего несколько раз в своей жизни.
Извинился.
Он сказал, что сожалеет о том, что обвинил меня, по сути, в том, что я шлюха. И за то, что обращался со мной так, намекая, что у меня нет ни достоинства, ни ума и я ниже его — человека, который честно зарабатывал на жизнь.
Я приняла его извинения.
Так между нами создалась связь.
И теперь я почти уверена, что он меня любит. Я бы не удивилась, если бы он начал посылать мне поздравительные открытки со стодолларовыми купюрами и говорить людям, что я его давно потерянная внучка.
Кто-то прочищает горло.
Наступает тишина.
Мне не нужно смотреть, чтобы знать, что позади меня стоит Джейк. У него типичное присутствие Того Самого Парня — его можно почувствовать еще до того, как его увидят. Я все равно оглядываюсь через плечо. Потому что прошло много времени с тех пор, как я видела его в последний раз. И хотя последний час я провела, разглядывая его более взрослую версию, ничто не сравнится с ним настоящим.
Его взгляд перемещается на меня, сидящую на табурете. В моей руке холодная бутылка «Bud». Ноги скрещены. Разрез на платье обнажает бедро до неприличия. Затем он смотрит на дедушку. Пиджак снят. Рукава рубашки закатаны. Галстук ослаблен. В руке пиво. Зажженная сигарета свисает с губ. Он откинулся на спинку вращающегося кресла, которое прихватил из комнаты отдыха персонала.
Джейк обводит взглядом остальную часть помещения — обслуживающий персонал, шеф-повара и повара в белых халатах, все потягивают виски или пиво. Одни сидят на столешницах, другие на ящиках с молоком, а парочка небрежно прислонилась к стене. В конце концов, его глаза снова останавливаются на мне.
— Пенелопа.
Я киваю.
— Джейк.
Я аплодирую его стоическому выражению лица. По большей части, открывшаяся перед ним сцена, похоже, не оказывает на него никакого эффекта. Но я вижу в его глазах вопросы. Сомнение. Жгучее желание броситься ко мне, стянуть со стула, затащить в холодильник и потребовать, чтобы я рассказала ему, какого хрена происходит.
Затем измерить мне температуру с помощью своего большого градусника…
Дедушка встает и расправляет рукава рубашки.
— Было приятно, но, полагаю, мне пора возвращаться к моим гостям. — Он застегивает запонки и берет предложенный ему пиджак. — Благодарю, Джефф. Было очень приятно. Как всегда.
— Для меня это удовольствие, мистер Суэггер. Поздравляю вас с выходом на пенсию.
Они пожимают друг другу руки. Дедушка смотрит в глаза каждому сотруднику, благодаря их молчаливым кивком. Что я нахожу милым. Затем он поворачивается ко мне, поправляя галстук.
— Как я выгляжу?
— Как жеребец.
Он смотрит на Джейка и ухмыляется.
— Слышал? Я жеребец.
Он подмигивает мне, в последний раз кивает присутствующим в комнате и со вздохом превращается из крутого Дедули в Джесси Суэггера.
— Я выступлю с речью через десять минут. Жду тебя там, — говорит он Джейку, пересекая кухню. Оказавшись рядом с ним, он задерживается и наклоняется, чтобы сказать что-то, чего я не слышу.
В попытке прислушаться, чуть не падаю с табурета. Джейк поднимает на меня глаза, Дедуля хлопает его по плечу и выходит из кухни.
Шеф-повар начинает выкрикивать приказы. Персонал стонет, но все оказываются на ногах, и вскоре на кухне снова царит хаос.
Мощное тело Джейка заслоняет меня, когда он подходит и встает передо мной.
— Похоже, ты очаровала моего дедушку.
Я пожимаю плечами.
— Очаровывать — это то, что я делаю.
— С каких это пор вы стали лучшими друзьями?
— С тех пор, как я, наконец, убедила его, что я не мисс Симс, и он осознал свою ошибку и извинился передо мной.
— Не неси чуши.
— Клянусь сердцем. — Ставлю на сердце крест.
Он помогает мне встать, и его руки опускаются на мои бедра. Он изучает меня с нежным выражением. Я смотрю на него. На эти губы. Интересно, поцелует ли он меня. Внезапно, я нуждаюсь в его поцелуе так сильно, что почти прошу о нем. Его глаза следуют за его рукой, когда он поднимает ее к моему лицу и убирает назад выбившуюся прядь, прежде чем провести большим пальцем по виску.
— Что мне с тобой делать, Пенелопа Харт?
Трахни меня.
Люби меня.
Женись на мне.
Накорми куриными крылышками…
Я с трудом сглатываю.
— У меня есть несколько идей.
— У меня есть несколько своих, детка.
Не уверена, в чем дело: в его словах, в том, как он их прошептал, в его нежном взгляде, в том, что он только что назвал меня деткой — самое неоригинальное и в то же время самое нежное обращение на свете, — или в его ласковых прикосновениях, от которых у меня мурашки по всему телу. Будто по моим венам текут конфеты-шипучки. В ушах щекочет. Тяжелое тепло давит на грудь. И все же я не могу отделаться от боли, вызванной зияющей пустотой, которую не описать. Одно дело, когда он возбуждает сексуально. А это… это что-то другое.
Мне нравится.
Но не нравится, что мне нравится.