— Да.
— Ради всего святого, из-за чего ты так разозлилась?
Я вскакиваю и тычу пальцем ему в грудь.
— Для начала из-за того, что ты ничего не понимаешь.
— Тогда почему бы тебе не просветить меня?
— Прекрасно! Так я и сделаю.
А-а-а, так вот ты где, бутылка с эмоциями.
Я топаю по комнате и размахиваю руками, устраивая грандиозное представление.
— Ты мил со мной, пока пьян или пытаешься обмакнуть свой член. Говоришь мне всякую чепуху. Зовешь деткой. Обращаешься со мной, как… я не знаю… с человеком! А потом, как только протрезвеешь и твой член высохнет, обращаешься со мной так, словно я камешек в твоем ботинке. А я здесь спасаю твою задницу, когда единственное, чего я действительно хочу, чтобы ты сел на нее в лужу.
Он качает головой, пока я перевожу дыхание.
— Ты даже для угрозы не можешь придумать оригинальную реплику.
Хотя я уже знаю, о чем он, все же спрашиваю:
— О чем ты?
— Эта последняя фраза? О том, чтобы я сел задницей в лужу? Это цитата из «Грязных танцев».
Уперев руки в бедра, пристально смотрю на него, пытаясь подыскать ответ.
— Ну… ты не станешь нравится мне больше только из-за того, что знаешь эту фразу. Так что… неважно.
— Неважно?
— Не… важно.
— Поцелуй меня.
— Что?
— Поцелуй меня.
— Н-не буду.
— Предпочитаешь, чтобы я просил? Отлично. Я попрошу. Поцелуешь меня?
Что, мать вашу, происходит?
— Нет. Не стану я целовать тебя.
— Я не буду просить снова, Пенелопа.
Эта сволочь считает себя таким… обходительным….
— Ну и не проси.
— Запросто.
Три шага.
Столько требуется ему, чтобы преодолеть расстояние между нами.
Два вдоха.
Именно столько требуется ему, чтобы протянуть руку, обхватить меня за талию и прижать к своей груди.
Один поцелуй.
Это все, что требуется, чтобы я разомлела.
Я даже не помню, почему разозлилась. То есть, не то чтобы он мне что-то обещал. Я могу принять хорошее вместе с плохим. Конечно, мы поссорились, но если нам суждено быть вместе, это ожидаемо.
Он отрывается от моих губ и поднимает меня вверх за талию.
— Знаешь, почему я не могу быть милым с тобой?
Он сажает меня на стол, у меня не хватает слов, поэтому я качаю головой.
— Потому что, когда я милый, у тебя такой вид. — Он стягивает с себя свитер через голову. Разрывает на мне рубашку и стонет. — Такой затуманенный, полный похоти взгляд, от которого мой член сходит с ума.
Его губы находят мои в неистовом, нетерпеливом поцелуе. Я отвечаю с тем же пылом. Задыхаюсь от желания, когда он хватает меня под коленки и подтягивает к краю стола.
— Как сильно у тебя болит? — напряженный взгляд предупреждает не лгать.
Отчаяние берет верх над всяким здравым смыслом.
— Не настолько, чтобы сказать «нет».
Он прижимает ладонь к моему животу и толкает меня на спину. Мои пятки каким-то образом находят дорогу к краю стола. Мои колени раздвигают, и он там, смотрит на меня сверху вниз. Совершенно голую.
Костяшками пальцев Джейк ласкает внутреннюю сторону моего бедра, прежде чем провести большим пальцем по моей щелке.
— Ты опухла.
— Да, насчет этого. Меня ужалила пчела. Это не имеет никакого отношения к прошлой ночи. Я в порядке.
И, очевидно, отчаянно желаю сказать какую-нибудь нелепую хрень вроде этого.