— Ее можно сделать еще более мокрой, — говорю я, надеясь, что он понимает, что я на самом деле предлагаю ему прикоснуться ко мне ртом.
Он ухмыляется, говоря мне, что понимает.
— Теперь лифчик.
Я хмурюсь.
— Я серьезно полный отстой в этом. И супернесексуальна. Мне приходится стягивать его через голову, потому что у меня плечи сводит, чтобы…
Я замолкаю, когда он, не сводя с меня глаз, заводит свою руку мне за спину и одними пальцами расстегивает застежку. Даже не коснувшись моей кожи.
Бл*ть, он хорош.
Я веду плечами, и ткань падает. Я голая. Он — нет. Уже собираюсь указать ему на это, когда он приказывает:
— Раздень меня.
Раздевать Джейка Суэггера — все равно, что разворачивать рождественский подарок, которого ждал целый год. Тот, который вы уже развернули и снова завернули, чтобы знать, что внутри. Но это не делает распаковку его во второй раз и игру с ним менее увлекательной.
Также, как и с рождественским подарком, сначала я не тороплюсь — медленно снимаю с него рубашку. Но мне не требуется много времени, чтобы проявить нетерпение, и вскоре я в спешке срываю с него одежду, чтобы добраться до тех частей, с которыми могу поиграть.
Восхитительно обнаженный Джейк стоит передо мной. Он — само точеное совершенство, загорелая плоть поверх твердых, как скала, мышц. У меня слюнки текут. Мои пальцы исследуют. Губы целуют, пока он не стонет от нетерпения, обхватывает меня руками за талию и притягивает к себе.
Жар.
Губы.
Язык.
Руки.
Стоны.
Любовь.
Мое сердце чувствует его прикосновение так же сильно, как и мое тело. В том, как он ласкает. Обладает. Целует. Поклоняется каждому обнаженному дюйму, доступному ему, пока мы стоим. И когда в этом положении он не может дотянуться до других моих частей, он поднимает меня, поворачивается, укладывает и прикасается ко мне везде.
Целует пальцы на ногах.
Мои колени.
Тазовые кости.
Линию груди, которая приподнимается всякий раз, когда я глубоко и судорожно вдыхаю.
Потом он смотрит на меня своими потемневшими глазами. Дикими. Голодными. Влюбленными. Достаточно долго, чтобы сказать мне: «Кончай столько, сколько захочешь», прежде чем раздвинуть мои ноги и зарыться лицом в мою киску.
Как будто я могу сдержаться.
Он делает восьмерку языком и трахает меня пальцем, пока моя спина не выгибается над кроватью. Затем его рот останавливается на моей кнопке «Кончить».
Да.
Я сказала: кнопка «Кончить».
Потому что, когда он сильно сосет и быстро проводит языком по клитору, он же кнопка «Кончить», угадайте, что.
Я кончаю.
Он ослабляет давление. Замедляет темп, пока я не возвращаюсь из другой галактики, в которую он меня только что отправил. Когда я перестаю быть дрожащим, стонущим месивом, он повторяет то, что только что сделал.
Восьмерка.
Засос.
Щелчок языком.
Движение пальцем.
И я кончаю.
После того, как я присоединяюсь к живым, он все возобновляет снова. Не уверена, что смогу с этим справиться. Не с оргазмами, конечно. Их я приму столько, сколько он захочет мне дать. Я говорю о пустоте, которую чувствую без него внутри себя. Поэтому умоляю.
— Джейк, пожалуйста. Трахни меня. Наполни меня. Мне нужно почувствовать тебя.
— А мне нужно попробовать тебя на вкус.
Это все, что он говорит, прежде чем довести меня до следующего оргазма — на этот раз немного продолжительного, потому что мой клитор почти онемел.
Затем, наконец, я чувствую его — всего его. Только его. Без презерватива. Никаких барьеров. Он скользит в мой влажный жар, кожа к коже, и растягивает, пока не погружается глубоко, и то пламя, которое всего несколько мгновений назад превратилось в тлеющие угольки, разгорается в адское пекло.
То, что он говорит, когда занимается со мной любовью…
— Ты такая чертовски красивая.
— Ты как гребаный шелк.
— Твоя киска идеальна.
— Ты, Пенелопа Харт, само совершенство.
То, как он прикасается ко мне…
Большой палец касается моего виска.
Пальцы впиваются в мои бедра.