— Так скажи, чего ты хочешь, — говорит он просто. Но это ни хрена не просто.
— Я не знаю.
— Нет, знаешь. Чего ты хочешь, Пенелопа? Чего ты хочешь… чего ты хочешь?!
Ладно. Теперь я понимаю, почему та сцена из фильма показалась ему такой раздражающей.
Он спрашивает меня снова и снова, и я теряю самообладание и наполовину кричу, наполовину рыдаю:
— Я хочу спеть песню!
Джейк слегка склоняет голову набок, изучая меня.
— Свою лифтовую песню?
Икота. Сопение. Фырчание. Глубокий вдох.
— Да. Мне нужен парень, который пройдет ради меня пятьсот миль.
— Поднимаясь и спускаясь с тобой по гребаной лестнице, я пять раз прошел пятьсот миль.
Это правда.
— И еще я хочу парня, который будет просыпаться со мной каждое утро. И часть из них может быть не в его пентхаусе с видом на Чикаго. Они могут быть в Зажопье, штат Миссисипи, в квартире с одной спальней, над мастерской, с видом на задний двор моей мамы.
Он пожимает плечами.
— Ладно.
Это не может быть так просто.
— Мы живем в тысяче миль друг от друга.
— Мы что-нибудь придумаем.
— Я не всегда буду хотеть ходить на твои деловые встречи, чтобы завоевывать твоих клиентов.
Я хватаюсь за соломинку…
Он улыбается.
— Тогда можешь просто пойти выпить.
— Ты даже ничего обо мне не знаешь.
— Я знаю о тебе все. Проверил твою биографию, помнишь?
Дерьмо.
— Я ничего о тебе не знаю.
Он приподнимает бровь.
Ик.
— Чего ты так боишься, Пенелопа?
Ай, к черту.
— Я не хочу любить кого-то больше, чем любят меня.
— Это невозможно.
— Меня нелегко полюбить, Джейк.
Его глубокий, раскатистый смех ощущается в пальцах ног. Затем голосом, столь же искренним, как и его взгляд, он говорит мне правду, которая потрясает мою гребаную душу.
— Любить тебя — это самое легкое, что я когда-либо делал.
О. Мой. Бог.
В книге эта строка была бы выделена ярче остальных.
— Я люблю тебя, Пенелопа Лейн Харт. Ты — моя Та Самая Девушка.
Не уверена, как долго я стою, теряя сознание, чувствуя, как взрываются мои яичники, а сердце расширяется до такой степени, что вот-вот лопнет. Но этого достаточно, чтобы Джейка охватило раздражение.
— Ради всего святого, Пенелопа. Ты уже скажешь мне это в ответ или нет?
— Оу. Да. Точно. Я лю…
Ик.
— Дерьмо. Позволь начать сначала. — И так же легко, как дышу, я говорю: — Я тоже люблю тебя, Джейк Суэггер.
Он улыбается. Будто Бог только что преподнес ему величайший в мире дар. Ну, то есть, он, вроде как, это и сделал.
— Тащи сюда свою задницу и поцелуй меня.
Я слушаюсь. Чуть не сломав себе по пути шею, но он оказывается рядом. Потому что это то, что он делает.
Потом он целует меня.
И этот поцелуй точно такой же, как все наши поцелуи — горячий, сладкий, совершенный, такой, что подгибаются пальцы на ногах.
Я скучала по нему.