Он это знает.
И знаете, что?
Он тоже меня любит.
Джейк наклоняет голову и прижимается губами к моему уху, чтобы его было слышно сквозь ликующую толпу в баре.
— Так что же произошло после того, как он забрался и спас принцессу?
Вот засранец…
Я — не Вивиан. Он — не Эдвард. Это не «Красотка». Это история о писательнице, которая нашла свою музу. Своего Того Самого Парня. Которая, в конце концов, влюбилась. Сбежала от любви. И, конечно же, верила, что любовь последует за ней.
Абсолютная банальщина.
И настолько реальная, насколько может быть реальна любая история.
Но наша история не закончится словами — «и жили они долго и счастливо». И она уж точно не закончится какой-нибудь дурацкой репликой о том, как она спасла его. На самом деле, в ней вообще нет слов. Потому что слова не могут выразить ту любовь и прочее дерьмо, что мы испытываем друг к другу.
Так что я отстраняюсь и даю своему Тому Самому Парню то, что он хочет — начало нашего будущего и окончание этой истории в истинной манере Пенелопы.
Щелчок пальцами.
Пальчиковые пистолеты.
Риверданс.
Эпилог
Кэм
Любовь — это загадка.
Никогда не знаешь, когда она тебя настигнет. Никогда не знаешь, кто это будет. Никогда не знаешь, как это произойдет.
Она просто приходит.
Слава богу, что со мной такого никогда не случалось.
Не представляю себя прирученным, парящим в облаках и танцующим риверданс кастратом с вагиной, в которого превратился Джейк. Не поймите меня неправильно, я счастлив, что он счастлив. Но скучаю по тем временам, когда он уединялся во время звонков Пенелопы. Или, по крайней мере, прикрывал трубку, пытаясь оградить меня от их дерьмового сюсюканья: «Ты первая вешай трубку», «Нет, ты». Это давало мне надежду, что у моего друга все еще оставались яйца.
Но с момента его признания в любви своей женщине в каком-то баре Миссисипи прошло уже три месяца. Теперь он даже не пытается быть мужчиной. И я чертовски уверен, что если у него и остались яйца, то они не висят под его членом. Они аккуратно убраны в сумочку Пенелопы, чтобы та могла доставать их и сжимать, когда почувствует необходимость напомнить ему, кто здесь главный.
Дела стали настолько плохи, что я с нетерпением жду тех дней, когда они начнут ссориться.
Как сегодня.
— Пенелопа, ради всего святого. Я сказал «нет».
В тишине машины я отчетливо слышу ее ответ по телефону.
— У тебя куча денег. Ты не обеднеешь.
— Нет. Не обеднею. Потому что каждый день работаю. И у меня действительно много денег. Но я их лишусь, если ты продолжишь попытки раздать их.
— Если я не выполню обещание, данное Богу, и он умертвит меня ужасной смертью, это будет на твоей совести. А до тех пор я и моя вагина будем в комнате для гостей.
— Не говори «вагина»… — он смотрит на свой телефон. — Она, бл*ть, повесила трубку.
— Подумать только.
— Она утверждает, что заключила сделку с Богом и теперь должна отдавать деньги на благотворительность. Мои деньги. И благотворительным фондом она считает каждого человека. Сейчас она пытается всучить один из моих «Ролексов» Альфреду. Ты хоть представляешь, сколько я плачу старику? Поверь, он сам может купить себе гребаный «Ролекс».
— Так она отдала ему «Ролекс»?
Он вздыхает.
— Вероятно. Вечно она вытворяет всякое безумное дерьмо за моей спиной.
Я смеюсь. Как бы мне не хотелось иметь дело с такой девушкой, как Пенелопа, на регулярной основе, не могу отрицать, что она идеально подходит Джейку. Ему нужен был кто-то, кто бы держал его в узде. Ей нужен был кто-то, кто бы любил ее. Эти двое могли бы сыграть главные роли в экранизации какого-нибудь романа, где парень встречает девушку, и они влюбляются с первого взгляда.
— Я говорил тебе, что на прошлой неделе она с моим дедом ходили играть в лазертаг? В гребаный лазертаг. Со мной он никогда ничем подобным не занимался.
Я отвожу взгляд.
— Без понятия.
— Ты тоже ходил, да?
— Возможно…
— Сукин сын.
— Что? Это была идея Пенелопы. И говори, что хочешь, но с этой девушкой весело проводить время. Мы бы пригласили тебя, но ты слишком стремишься выиграть. Никто не хочет играть с тем, кто не умеет проигрывать, Джейк.
— Скажи еще, что ты поможешь ей уболтать меня взять ее в Африку?
Я качаю головой.
— Нихрена подобного. Ты прав. Пенелопа в Африке устроила бы апокалипсис.
— Хорошо. Потому что она не поедет. Здесь я занимаю твердую позицию.
Я фыркаю.
— Да. Ты — главный, очевидно.