Вырывающая из динамиков танцпола музыка все еще звала дергаться кайфующую экзальтированную молодежь, но что самое главное — не тревожила медитацию отяжелевших и пьяных. Ритмично пульсирующие басы, отдающиеся во внутренностях, больше не заводили меня, а заставляли кривиться. И, может быть, я давно бы покинул это тошнотворно веселое местечко, но цель никто не отменял. Правда сейчас было сложно определить, достиг ли я ее… По-моему, нет.
К трем часам ночи народ стал рассасываться, остались лишь самые стойкие тусовщики да еще те, кто наслаждался выпивкой или же откровенными ласками в темных углах. Ни к первой, ни ко второй, ни тем более к третьей категории не относился. Я просто старательно праздновал. Самозабвенно и мощно.
Говорят, что браки совершаются на небесах. Следовательно, разводы где? Правильно, в аду. Но только не мой. Мой — точно благословение и свершен на небесах. Именно его и праздную, опрокидываю в себя спиртное стакан за стаканом. Это отличный повод, ведь я освободился от женщины, никогда, как выяснилось, не любившей меня, растоптавшей мое сердце и выкинувшей его за порог, как ненужное старье. И сейчас чувствую себя таким счастливым и свободным, что хочется отметить это беспамятством: забыть свою дерьмовую жизнь, дерьмовые надежды, даже свое имя, а главное — ее имя! Но будь я трижды проклят, если это возможно. Кажется, ее имя горит оккультными символами у меня в мозгах. Да так ярко, что, даже если бы и желал, никогда не смог бы от него избавиться.
Нелли. Имя, которое самозабвенно шептал в ночи, с благоговейным трепетом произносил на пике возбуждения и которое сейчас вылетает лишь в сочетании с красочным проклятием.
Она ведьма!
Я тряхнул головой и шлепнул рукой по лбу, но попал почему-то в нос. Зашипел от боли, выматерившись, попытался растереть переносицу. Заметил, что встрепанный темноволосый мужик напротив копирует мои движения. Пьяная, напрашивающаяся скотина? Через долгую минуту дошло, что со зверским выражением на перекошенном лице, уплывающем куда-то, пялюсь на собственное отражение в зеркалах бара.
Богоматерь и все черти ада! До беспамятства напиться не получилось, а до кретинизма — легко.
Громко расхохотавшись, я едва не свалился со стула. Удержавшись и на каплю протрезвев, сел прямо. Подперев рукой подбородок, с усилием всмотрелся в отражение. Мир еще пытался вращаться в дикой скачке, но удалось его приструнить и отметить: я весьма органично вписался в компанию живописно расставленных на полках бутылок со знаменитыми и дорогими именами.
«Добро пожаловать в нашу офигенно прекрасную жизнь, Егор Витальевич Доронин! — усмехались настоящий мужик Вильям Лоусон, старина Джек Дэниэлс и проказник Джони Уокер. — Что ты нам расскажешь о себе? Валяй, вываливай все интимные подробности. Вот увидишь, станет легче».
«Терапия со стаканом никому еще не помогала, но мне насрать. Вот промочу горло, парни, и все вам расскажу».
Я снова захохотал, схватил бутылку с третьей попытки, первые две она имела наглость удирать от меня, плеснул себе пойло и залпом выпил. Прошло как вода, ничего не почувствовал. А говорили, непьющего спиртное мухой отключает. Либо они идиоты, либо голова у меня крепкая.
Итак, с чего начать? Конечно, со встречи с ней… Ну нет! Пошла она! О себе буду говорить. Мне почти тридцать четыре, и я явно баловень фортуны, чертовски пьяный на данный момент от собственных успехов. Деньги есть и будут (кстати, алименты платить не придется, поскольку до того болван, что не торопился с отцовством), карьера сложилась (должность главы маркетингового отдела крупной фармацевтической фирмы удачно получил: благодаря счастливому случаю вовремя столкнулся с бывшим одноклассником-говнюком, а тот возьми и составь мне протекцию), семья большая и любящая. За минусом жены (теперь), обо мне пекутся и готовы всем пожертвовать отец, владелец известной стоматологической клиники, а еще брат, занявший мое место в бизнесе папы, и младшая сестра, пока вертлявая и легкомысленная студентка. Мама…
С матерью все сложно… Она замдиректора картинной галереи. Возится со всякой старинной живописью, ищет, какой бы еще хлам в фонд добавить, много общается с молодыми талантами, дружит с местными чинками. Она давно мечтала заполучить какой-нибудь самородок, закатить масштабную выставку, взлелеять и облизать уникума со всех сторон, и ведь это у нее получилось! Нашла она свой самородок, Элеонору Вишневецкую (кстати, Нелька ненавидит свое полное имя и зла на родителей, дружно поддавшихся моде и наградивших ее такой экзотикой). Огромные зеленые глаза, точно у кошки, длинные темные волосы, чувственные губы, фигура — влажная мечта любого половозрелого мужчины… Одним словом, самородок что надо. Я втюхался по уши, долго пускал слюни по ней, заманил сокровище в свою постель, потом — в жены, а затем… Кто знаком с Нелли, никогда не посмел бы обвинить меня в том, что не устоял… А теперь мама, кажется, очень обижена на меня. Но что приятно — на нее она тоже обижена!
Ну да, я жалкий осел, ребята. Разве отрицаю? Мол, повелся на красивое личико, длинные ноги, грудь, пусть второго размера, но один черт — зашибенную… После первой встречи, первой ночи другие женщины для меня просто перестали существовать, она затмила их всех и испортила меня для других отношений. Околдовала и прокляла. До сих пор хочу ее одну. До сих пор чувствую ее ласки, прикосновения, вкус ее кожи, губ… Его срочно надо запить. Где бутылка?
— Чувак, тебе пора! — прогремел над ухом голос какого-то засранца.
— Иди на… — нецензурно сориентировал мужика, по виду охранника.
— Ты не понял. Именно тебе туда пора.
Хотел было возмутиться, в бешенстве посмотреть в наглую рожу, но охранник был слишком быстр, никак не мог зафиксировать его в какой-то одной точке.
— Мы закрываемся, дебил. Что непонятного?
У меня зазвенело в ушах от его зычного баса.
— Говори тише, придурок, — зашипел я, пытаясь прикрыть уши. Скатился со стула. Громкий мужик придержал меня, предотвращая полное приземление, расхохотался.
Только сейчас я обратил внимание, что музыка смолкла, в баре горит яркий, режущий глаза свет.
— Бля, приплыли, — рассеянно пробормотал. Сколько здесь пробыл? Часов пять-семь? А цель не достигнута. По-прежнему чувствую себя полным дерьмом и неудачником. Где обещанные счастье и подъем?.. Очередной маркетинговый фокус от производителей огненной воды.
— Приплыли-приплыли. Вали домой давай! — Громогласный охранник придал мне ускорения, чуть толкнув в плечо.
Мать твою, откуда эта легкость в теле? Словно я чертов дельтапланерист, ловящий потоки воздуха. Этим сволочам-производителям надо писать крупным шрифтом на бутылках виски: «Осторожно! Влияет на вес!»
— Что хоть праздновал? — снисходительно поинтересовался мужик, решивший сопроводить меня до двери. Пару раз я чуть не растянулся, так что от помощи решил не отказываться.
— Развод.
— А… Достойный повод. Изменил?
— Выражаясь юридически, — процедил заплетающимся языком, — распрощались из-за непримиримых разногласий.
— Да, все беды из-за баб. Найди другую да приходи к нам праздновать. Все, бывай, приятель.
Стены пошатнулись разок-другой, дверь перекосилась, но открылась, и вот я на улице, глотаю густой, разбухший от дождевой влаги летний воздух. Освещенная мутным фонарным светом улица поплыла, потом резко сдала влево. Елы-палы! Предупреждать надо. Хорошо рядом оказалась стена, я привалился к ней, безмерно благодарный за поддержку. Что там сказал этот мужик? А, да, «найди другую». Верно. Отличный вариант со всех сторон. Особенно в данный момент, когда я почти четыре месяца не прикасался к Нелли…
К женщине, Доронин. Ты не прикасался к женщине.
Короче, найду другую. Дело, по сути, плевое. И это будет потрясающая девушка. Которая никогда не швырнет в меня обручальное кольцо, потому что будет по-настоящему любить.
Я закрыл глаза и представил эту мечту себе. Точеная фигурка, грудь умеренной пышности, умопомрачительные ноги, длинные темные волосы, закрывающие маленькие плечи, отливающие тусклым золотом, безупречная сливочного цвета кожа и глаза, выразительные, бездонные, зеленого кошачьего цвета… Ее серебристый смех, ее ласковый голос, такой успокаивающий, глубокий, произносящий мое имя… И ее запах: фрезия, роза, лилия… Не-е-е-т, еще лучше!.. Ее запах неповторим, как мягкость губ, шелковистость волос и нежность рук… Само совершенство. Нелли…
Проклятье! Какая Нелли? Я ненавижу ее! Это другая девушка. Какая-нибудь… Марина. Или Виктория. Да, Марина-Виктория, я тебя найду и женюсь. Мы проживем вместе три года и два с половиной месяца, и однажды вечером ты встретишь меня на пороге и холодно заявишь, что я тебе изменил, обзовешь кобелем и порвешь со мной, даже не объяснившись толком. Наплюешь на мои чувства, на свои, на все, что было между нами и могло быть. И правильно, Марина-Виктория, убирайся из моей жизни! Теперь я вижу, какая ты бессердечная, осознаю, что в действительности ты не любила, а только играла со мной, никогда не верила моим словам… Вот и сейчас не поверила, когда я клялся здоровьем матери, что понятия не имею, откуда эти чертовы розовые стринги взялись в моем кармане.
«Я не изменял тебе», — сказал я тогда, захлебываясь в жестоком отчаянии. Но услышала меня лишь дверь, захлопнувшаяся за ней. Потом я ее не видел. Нелли пряталась от меня целых девять дней. Сначала жила в гостинице, потом мать позвала ее к ним. Я приехал к родителям, когда узнал об этом, желая поговорить с женой, попытаться еще раз все наладить, склеить разбитую чашку, но наткнулся лишь на глухую стену отчуждения (реакция матери) да беспомощную улыбку отца. А Нелли в это время вновь паковала чемодан в своей комнате, собираясь в Нижний, к своим родителям. Сквозь кордон я так и не прорвался, а рыдать на пороге, кусая локти от горя и посыпая голову пеплом, не собирался.
Но все ж мы встретились. Задержался внизу, увидел, как подъехало такси, и подумал: а вдруг за ней?.. Решил подловить, но в итоге именно она подловила меня.
— Я подала на развод, — осведомила равнодушно, не глядя на меня, подкатывая чемодан к открывшемуся багажнику таксомотора.
— Что? — не поверил своим ушам, перестав пожирать жену взглядом. Меня затрясло от гнева и паники одновременно. — Я не собираюсь отпускать тебя.
— Придется.
Не могу ее потерять, Нелли бесконечно дорога мне. Мне нужно все: ее забота, упрямство, звук голоса, пара крошечных родинок в изгибе шеи, которые было так сладко целовать, попка, туго обтянутая сейчас узкими джинсами, ставшая еще более соблазнительной, когда жена наклонилась, собираясь уложить чемодан в багажник, — как же соскучился по всему этому, хочу ее… Где водитель, этот кусок дерьма? Почему хрупкая женщина должна тяжести поднимать?
— Я сам, уйди!
Шагнув к ней, я схватил чертов чемодан и уложил его в багажник. Повернулся к ней, заглянул в замкнутое красивое лицо.
Зеленые глубины глаз словно застыли, свет и ласка пропали из них. Сменившись долбанным и ненавистным мне словом «конец».
— Давай не будем устраивать сцену, — проговорила она уставшим голосом, не сводя с меня безразличного взгляда. — Не ищи меня больше, не досаждай. Разойдемся мирно. Я ни на что не претендую…
— Нелли… — я сглотнул, протянул к ней руку, желая коснуться, остановить этот кошмар.
— Не надо, Егор. — Отступила на шаг.
«Егор» — то, как она проговорила мое имя… Будто сотню иголок в сердце вонзила. Гнев прошел, отчаяние испарилось, воспоминания о том, с каким обожанием она произносила «Егор» раньше, особенно во время нашего занятия любовью, в момент, когда я входил в нее, — эти воспоминания испустили дух, такой ядовитый, что он задушил меня.
Молча, тупо, беспомощно смотрел, как она, сев в чертово «Рено» с логотипом такси, выезжает из двора жилого комплекса, растворяется за воротами во внешний мир… Дерьмовое воспоминание, не хочу переживать это снова.
Разумеется, нас развели. Насильно мил не будешь, и уж если разбились розовые очки, то это товар настолько дефицитный, что лишь на темные и заменишь.
Двое суток после того разговора перед домом родителей не жил, а существовал. Не ходил на работу, сказавшись больным (впрочем, реально болело — сердце), был будто в прострации. Оглушен, полностью разрушен.
Квартиру оставил ей, сам перебрался в двушку приятеля, отчалившего работать в Лондон. Ведь и покупал, и обставлял жилье для нее, для наших будущих детей… Совместный счет тоже не закрыл, пополнив его на немалую сумму. Собирался и дальше пополнять. В конце концов, на кого мне тратиться? Жена давно стала центром вселенной, приоритетом…
А потом я сорвался. Одно время думал, что меня просто отпустило, я послал все на хрен и скоро вновь полезу в гору. С утра до поздней ночи у меня было одно крайне важное дело — ненавидеть Элеонору Доронину, решившую вновь стать Вишневецкой. Такого рода ненависть — трудоемкий процесс, требующий предельной сосредоточенности. Отточил его до совершенства, до дикого хохота над самим собой. Однажды всерьез намеревался заказать рекламный щит с надписью «Я не изменял тебе!» В итоге просто распечатал фразу на принтере и обклеил листами дверь нашей, то есть ее теперь, квартиры.
Она собрала и оставила у матери все украшения, что дарил ей. Коробку забрал и со зверской ухмылкой отправился в ювелирный. Пополнил коллекцию новыми побрякушками, намертво запаял тару суперклеем и скотчем и отправил ей с запиской: «Это твое. Можешь выкинуть, но учти, что общая стоимость содержимого теперь шестизначная».
Да, съешь это, Элеонора! Я был у твоих ног, а ты просто пнула меня в лицо. И ушла. И развелась. Теперь ты получила свободу, деньги, квадратные метры (наверняка ведь только этого и желала!), ну а я невероятно рад избавиться от такой двуличной стервы, как ты, уверявшей, что ничто не сможет нас разлучить, но на самом деле легко поверившей в не понятно от кого услышанную чушь. И да, еще в эти розовые стринги, непостижимым образом появившиеся у меня в кармане.
А я ведь ей миллиард раз говорил с тех пор, как встретил, что безумно люблю, что хочу только ее, что только она мне нужна. Но все слова забылись, перечеркнулись в один миг по абсолютно идиотской причине. Все краски, все радости мира для меня были сосредоточены в этой женщине, и я любил, лелеял и оберегал этот сосуд, самозабвенно и с благоговением. До того самого злополучного дня в конце апреля…
Я отлично помнил вечер, ставший точкой отсчета до развода. До сих пор занимаюсь самоистязанием, переворачивая в памяти каждую его деталь.
Ровно в пять сорок моя работа была завершена. Сверив с Марго завтрашние встречи, я попрощался и спустился в подземный гараж, собравшись домой. Полчаса назад Нелли прислала мне сообщение: «Освободилась наконец-то. Готовлю ужин. Я соскучилась…» Этого было достаточно, чтобы я свернул работу с отчетом и поторопился к ней. Мы толком не виделись эти два дня, жена пропадала в своей мастерской, превращая впечатления от отпуска в Италии (из которого только вернулись) в картины. В такие моменты не тревожил ее, зато потом получал причитающееся мне внимание с лихвой.
Ужин, затем — постель со смятой простынью, соблазнительное тело любимой женщины подо мной, поцелуи и жаркая прелюдия… Я счастливчик.
Светя улыбкой до ушей, сел в машину, завел мотор. Раздумывал: не заехать ли в магазин за цветами, подарком для нее. Может, вино к ужину? На повороте к памятнику есть как раз подходящий винный… Или ну его? Вдруг там очередь, занята парковка, я взбешусь, Нелли расстроится. Нет, еду сразу к ней, хочу увидеть, услышать голос, обнять, вообще хочу.
Я был так погружен в воображаемые картины ожидающего меня фантастического вечера с женой, плавно переходящего в ночь, что не сразу заметил красный Ford, перегородивший мне выезд. Я резко дал по тормозам.
Машина принадлежала Наде Прокловой, заместителю финансового директора компании. Она была одной из этих кукольно-пластиковых дурочек, почему-то стремившихся продаться подороже и находившихся в постоянных поисках спонсора-любовника. Я, кстати, значился в первой строчке ее списка кандидатов на эту роль. Смешно. Будто бы существовала женщина, способная затмить Нелли хоть в чем-то…
В самом начале моей работы эти обтягивающие наряды с разрезами и глубокое декольте выводили из себя. Я не на мясном рынке! Я управляю целым отделом в весьма успешном бизнесе и интересуюсь не сочным филеем и трахом, а качественной работой. После моего намека о возможном увольнении за профнепригодность (Карпухин бы меня послушал и выбросил бы ее за порог), Проклова вняла наконец голосу разума, забыла о бешенстве матки, стала гораздо скромнее одеваться, больше уделять внимания служебным обязанностям, а не попыткам соблазнить, сверкая прелестями (грудь, кстати, целиком шедевр пластического хирурга).
И в тот день я бы проигнорировал эту шлюшку обязательно, если бы ее красный кусок железа не перекрыл дорогу к жене. Нехотя вылез из машины.
Оказалось, что у этой пустоголовой спустило колесо. Я потянулся к сотовому, собираясь вызвать техслужбу, ну а мне придется оставить свою «бэшку» здесь и сесть в такси. Не хотелось терять ни минуты.
— Егор Валерьевич, — попросила меня Проклова. И нормальным голосом надо сказать, без этих противных ноток обольщения. — Я вообще-то тороплюсь на важную встречу, так что… В общем, если дожидаться, то точно опоздаю. У меня есть запаска, только вот сама ее не поставлю…
Что странно, она была действительно расстроена и озабочена. Я почувствовал себя обязанным помочь даме. Конечно, имею право ее на дух не переносить, но совесть и справедливость никто не отменял.
Выругавшись про себя и тяжело вздохнув, отправил Нелли сообщение, что вынужден задержаться, а потом полез в багажник тачки Прокловой.
Потеряв целых сорок минут драгоценного времени, которое мог провести с женой, я закончил. Махнул рукой девушке, мол, готово, отчаливай, отошел к своей машине. За руль не сел, сначала принялся вытирать измазанные руки влажными салфетками, думая, насколько сильно рассердится Нелли, может, в этот раз снова встретит меня в одном белье, сверля нарочито воинственным (и возбуждающим) взглядом?
Почувствовал, как кто-то дернул меня за полу расстегнутой куртки и, выйдя из эротического ступора, обернулся. Рядом стояла улыбавшаяся Проклова.
— Спасибо огромное, Егор Валерьевич! Даже не знаю, как отблагодарить вас… — И хлоп-хлоп жирно накрашенными ресницами.
Твою ж мать! Что еще ей надо? Какого хера она снова решила заигрывать со мной? Да еще тогда, когда я тороплюсь домой к жене. Захотелось нецезурно послать эту дуру, но сдержался, выдавил из себя улыбку, процедил сквозь зубы:
— Не надо благодарить.
А затем быстро залез в машину. Когда Проклова скрылась за поворотом, я вздохнул с облегчением, расслабился и широко улыбнулся. Набрал для жены: «Уже еду домой. Жди меня. Если ты так зла, что начала раздеваться, я не против».
Но случилось все не так, как ожидал. Да, Нелли ждала меня в прихожей, но не в белье и чулках, уперев руки в бока, разыгрывая разозленную супругу, а одетой в бриджи и старый мешковатый джемпер, который носила, когда болела. Лицо ее было бледным, глаза — наполненными болью, влажными, будто она плакала.
В первую секунду я подумал: случилось несчастье, кто-то умер, попал в тюрьму, обанкротился, быть может. Но ее невероятный вопрос «Где ты был?» и дрожащий хрипловатый голос сбили меня с толку. — На работе, — ответил удивленно. Где же еще я мог сегодня быть, по ее мнению?
— Хорошо, — согласилась она отстраненно, а потухшие глаза выворачивали душу. — Я спрошу иначе: с кем ты был?
И в этот момент тревожное предчувствие заставило сердце замереть. Предчувствие чего-то настолько дерьмового, что дерьмовее просто некуда. Годами буду выбираться из этой выгребной ямы и еще не факт, что останусь целым и вменяемым.
Сглотнув, я взъерошил волосы, впился в жену пристальным взглядом. Кто и что ей наговорил? Ревности между нами никогда до этого момента не стояло. Да, мы оба притягивали взгляды противоположного пола, но ни я, ни она никогда не давали другому повод думать, что… Бля, да у меня только на нее и стоит!
— Ни с кем, — ровно ответил, продолжая гипнотизировать жену взглядом и ясно понимая: она не верит мне!
— На работе был, разумеется, с сотрудниками, а домой добирался один. Какого хрена происходит, Нелли?
Она улыбнулась. Если бы меня спросили, какой бывает ухмылочка киллера после удачно совершенного выстрела, то немедленно описал бы эту ее улыбку — едкую, словно уксус, острую, словно наточенное лезвие ножа, и смиренно-снисходительную, словно улыбки молящихся за весь человеческий род святых. И что это значит? Я напрягся.
— Ну да, — бросила язвительным тоном, сделала пару шагов мне навстречу. — И правда был с сотрудниками. Одна из них даже подарочек тебе оставила на память о фееричной встрече.
С последними словами Нелли запустила руку в левый карман куртки и извлекла оттуда розовое порванное кружево женских трусиков.
Мой рот приоткрылся, глаза отказывались воспринимать предмет белья, повисший на пальцах жены, мысли бесследно растворились, а по жилам, холодя, растекся адреналин.
«Откуда это, черт возьми?» — хотел выкрикнуть, но язык точно примерз и отказался мне повиноваться.
Нелли с болью и укором смотрела на меня, ожидая признания. Минута прошла в вязком, страшном безмолвии.
— Я. Не знаю. Откуда. Это, — тихо проговорил, четко разделяя слова. Клянусь, мог слышать, как в этот миг вокруг рушится моя жизнь: от грохота кирпичей, поддерживавших кровлю из привычек, чувств, эмоций и целостной картины мироздания, до звона заложило уши.
— Ты просто кобель, Доронин! — зло выпалила жена.
Этот гнев, эти слова, презрение, яркая вспышка обиды и боли (несправедливые, а оттого еще более жуткие) — все это так глубоко ранило меня, что чуть не рухнул на колени, умоляя Нелли поверить, сохранить наши чувства, а также мое сердце.
— Я клянусь всем дорогим для меня в этом мире, здоровьем матери, что не имею никакого понятия, как эти чертовы трусы оказались в кармане моей куртки! Нелли, слышишь?
Она выбросила вперед ладонь, заставляя умолкнуть, глаза сверкнули бешенством.
— Я вышла за тебя замуж, хотя мне и говорили, что срок твоей любви будет недолог. Ветреный, любишь женское внимание. Что ж, я это поняла, приняла. Подумала: ты честный, если разлюбишь, скажешь, что пора расстаться. Но оказалось, что ты не просто кобель, но еще и врун, — сухо усмехнулась и швырнула мне в лицо этот чертов розовый лоскут.
Я уклонился.
— Твою мать, Нелли! Что ты творишь? Что ты вообще несешь?
В голове лентой развернулись воспоминания, как в дешевой сопливо-сентиментальной мелодраме проносятся кадры жизни героя в его предсмертный момент: вот наше с ней знакомство, стук ее каблуков, застенчивый, но такой манящий взгляд, вот наша первая ночь, ее обнаженное тело будто наркотик для меня, хочется еще и еще… Вот я делаю ей предложение, она прячет счастливую улыбку в букете из сто одной бордовой розы, говорит заветное да, вот наша свадьба, бесконечные крики «горько» и поцелуи…
— А что творишь ты? Что ты несешь? Здоровьем матери поклялся, — в злых зеленых глазах блестели слезы.
— Я не солгал!
— Стринги, выходит, солгали?
— Нелли, послушай…
— Нет, Егорчик, это ты меня послушай. Я жалею только об одном. Нет, не о том, что влюбилась, не о том, что была рядом три года, обожала и молилась на тебя, словно на божество. Я жалею только о том, что не разобралась, какой ты на самом деле подлец!
Не верит мне, не желает слышать… Все внутри обрывалось нить за нитью, полосуя душу, превращая в хлам прошлое, настоящее и будущее.
— Мне казалось, мы стали единым целым, понимаем друг друга как никто другой, — Нелли смахнула слезы. — Казалось. Чудесная фантазия.
Она замолкла, видимо, для того, чтобы перевести дыхание или же чтобы достать ланцет поострее: все-таки операция по вырыванию моего сердца достаточно сложна и нужно быть всесторонне подготовленной для нее… Я воспользовался заминкой, указав на очевидное.
— Не в упреках сейчас суть. Просто ответь на вопрос: ты мне веришь?
Она и секунды не колебалась перед ответом.
— Нет.
И крышка гроба захлопнулась, сверху на нее посыпались комья земли.
— Без доверия нет любви. И если ты мне не веришь, то, следовательно…
— Заткнись, Доронин! — заорала она, и от неожиданности я застыл.
Нелли никогда не кричала. Да, иногда повышала голос, когда сердилась, но кричать вот так надрывно, истерически…
Я смотрел на нее так, словно впервые увидел. Эта ставшая чужой и далекой за считанные минуты женщина, стоявшая передо мной, и сама страдала от своей жестокости. Она плакала, вытирая глаза и нос рукавом потрепанного джемпера. Даже в этом жесте не узнавал ее, а думал, что изучил вдоль и поперек.
— Не тебе говорить о любви, — покрасневшие глаза сверлили меня обвиняющим взглядом. — Да и не мне. Все кончено.
— Вот так легко? После чьих-то чужих слов, перевесивших мои? И ты легко пошлешь к дьяволу все, что было и есть между нами?
Может, это дурной сон? Я подцепил какую-нибудь заразу и теперь брежу… Может, надо проснуться и закинуться лошадиной дозой антибиотиков?
— Все, что было, лишь иллюзия, — мертвым тоном произнесла жена.
Стянула с пальца обручальное кольцо, секунду смотрела на него, а я забыл, как дышать… После ее взгляд вернулся к моему лицу. Она просто прицеливалась, как оказалось… И второй раз увернулся от летевшего в меня снаряда.
Обувшись, подхватив рюкзачок, стоявший у полки, моя любимая жена, превратившаяся в предательницу и фурию, прошла мимо меня и хлопнула дверью.
Какое-то время я пытался охватить разумом все случившееся. Откровенно говоря, реальность с трудом поддавалась анализу. Вообще не желала укладываться хоть в какую-нибудь систему. Поднял розовые стринги и, как даун, смотрел на них невидящими глазами.
— Бред. Это просто бред, — выдохнул, вновь выбросив трусики, запустив обе руки в волосы. — Я не изменял, Нелли! Не изменял…
Это было начало отчета. Через девяносто два дня нас развели. Я отпустил ее…
…В конечном итоге мир прекратил двоиться и норовить взлететь из-под ног. Отлепив тело от стены, мои ноги понесли его прочь от бара ближе к проезжей части. Достать телефон и заказать такси стало тем еще сумасшедшим квестом, но прошел его. Ждал машину, воспользовавшись любезной поддержкой фонарного столба.
Свежий воздух, пропитанный запеченной пылью, щедро смоченной дождем, чуть прочистил голову, а спотыкающиеся и неуверенные шаги приближали к белой «Калине», прибывшей за мной.
Домой… Забыться мертвым сном. Отключить вращение земли ну и вращение моих мыслей вокруг этой ведьмы Нелли снова Вишневецкой.
Я больно ударился лбом, не рассчитав угол наклона, когда залезал внутрь. Завалившись на сиденье, пробормотал водителю адрес. На мое счастье, у того, видимо, было все замечательно как со слухом, так и с умением дешифровать речь пьяных идиотов. Не переспрашивая, мужик вырулил на проспект, ориентируясь по навигатору.
Квартира Пашки, где сейчас обретался, была в одном из дорогих и центральных районов города. Приятель без вопросов приютил, сказав, чтобы не дергался с поиском жилья как минимум до конца года. Предложил в перспективе даже обитать вместе, тряхнув старыми студенческими временами. Послал его в пень, нам уже давно не девятнадцать.
В принципе, до холостяцкой Пашкиной берлоги мог бы и пешим ходом добраться, но веры в свои нетвердые ноги, почему-то отяжелевшие веки и голову никакой не было.
Минуту или две я был в отключке, спасительной и благодатной. Однако грубый голос таксиста решил вмешаться в нирвану: — Мы на месте, приятель. Я протянул трудяге купюру, даже не обратив внимания на ее достоинство, но, судя по довольному хмыканью, это самое достоинство пришлось тому очень даже по вкусу.
— Сдачу оставь себе, — промямлил и выкарабкался из салона.
Чертовы веки подводили меня, тяжелыми ставнями наползая на глаза. Я тщетно боролся с ними, но в лифте сдался, прислонился к стене, наслаждаясь темнотой и образами раздевающейся передо мной Нелли. Пользовались моей временной беспомощностью. Вот ведь сволочи! Двери разъехались в стороны, и я вывалился в коридор. Вернув дерзкое равновесие, я покачался в сторону знакомой двери.
Провозившись с ключами, которые все почему-то не хотели отпирать этот долбанный замок, ввалился в квартиру, захлопнул дверь и поздоровался с кромешной тьмой:
— Ну приииивеет…
Сбросив обувь, двинулся наощупь вперед и внезапно ощутил в воздухе какую-то… магию. Знакомый аромат. Духи. Упоительная смесь запахов фрезии, лилии… черт знает чего. В сознании тут же промелькнули зеленые озорные глаза, смотрящие с вызовом и нежностью (взгляд, делающий меня абсолютно безумным, хмельным), темные волосы с золотистыми искорками и мои пальцы, погружающиеся в них, изгибы обнаженных плеча, груди, бедер. Этот запах я узнаю из тысячи, он возбуждает… Нелли… Хочу ее, соскучился сильно.
Вот поганец Пашка! Неужели вернулся и даже не предупредил? Да еще и подружку какую-то притащил, а у нее, мать твою, те же духи, что и у моей бывшей. Черт! Мне лучше съехать отсюда. Но сначала — законный отдых для натруженного тела и мечущегося духа.
Скользя вдоль стены, цепляясь за мебель, попадающуюся на пути, я набрел на дверь, толкнул ее и, чудом удержавшись на заплетающихся ногах, зашел в комнату. Тут темноту чуть разгонял сизый свет городской ночи.
Кровать. Да, это то, что надо…
Я начал стягивать с себя одежду. С пиджаком и рубашкой справился на отлично, а вот с брюками меня ждала засада. Запутавшись в ногах и штанинах, свалился на пол и смачно выругался.
И тут мое внимание привлек переполох на постели. Покрывало задвигалось, чье-то тело взметнулось вверх, усаживаясь. Через мгновение комнату залил ослепивший меня свет прикроватной лампы.
Вот дерьмо, это не квартира Пашки. Как я здесь оказался?
На кровати, напротив которой я распластался, сидела Нелли и шокировано смотрела на меня.