— Егор? — в крайнем изумлении спросила моя бывшая жена. Сняв маску для сна, она убрала с лица волосы, подалась ближе, словно не веря глазам своим.
А почему у меня нет шока? Я был… доволен. С удовлетворением подмечал реакцию нижней (не самой разумной, но, без сомнения, самой выдающейся) части моего тела на звук ее голоса, близость, а особенно на майку на тонких бретелях, с глубоким вырезом, которая подчеркивала два волнующих полушария груди. Растрепанные темные волосы рассыпались по хрупким плечам. Облизала приоткрытые чувственные губы, вздохнула. Теплая после сна, разнеженная… Да, этот вид… Его следует запретить законом как вызывающий резкий отток крови от головного мозга.
Нелли… Плевать на все! Она — истинное наслаждение для моих глаз.
Разумеется, Вишневецкая заметила свое воздействие на меня. А если учесть, что на мне остались лишь боксеры, брюки же змеей обернулись вокруг ступней, то могу точно сказать, что от взгляда бывшей ничто не укрылось. Наоборот, даже раскрылось и рвалось навстречу.
Какой-то миг я наблюдал завороженную девушку, разглядывающую мое тело будто какой-то экспонат на выставке (да, милая, это все твое, вернее, было твоим, потому что мы разведены). Недолгий миг. Потом — уже не Нелли, а бешеная кошка.
— Что ты здесь делаешь? — взорвалась она, закутываясь в покрывало по самую шею, придерживая край у горла. — Мы в разводе, и эту квартиру ты сам отдал мне. Какого черта ты сюда приперся? Да еще… — взгляд на часы на тумбочке, — в четвертом часу ночи.
И действительно, за каким чертом я сюда приперся? Мозг был легок и пуст, зависнув в алкогольных парах, зато член стал еще тверже. Видимо, вид взбешенной Элеоноры был не сигналом опасности для него, а невиданным эротическим стимулом. И как мы умудрялись особо не ссориться и не орать друг на друга все годы нашего брака? Оказалось, что это так возбуждает… Короче, мы многое потеряли.
Я застонал, выругавшись. Неужели сейчас думаю о сексе с ней? Не просто думаю, а откровенно и уже болезненно готов…. В это невозможно поверить. Она ранила меня, лгала мне, швырнула в лицо символ нашей любви и вернула себе свою фамилию, а теперь сижу перед ней полуголый, с радостным стояком и жажду приступить к упражнениям на кровати. Я жалок.
Злость на самого себя немного протрезвила, за пару движений выпутался из брюк и встал на ноги. Меня предсказуемо повело, но удачно схватился за спинку кровати.
— Убирайся отсюда! Я не шучу! Я вызову полицию. Скажу, что ты вломился ко мне с самыми нечестными намерениями.
Нечестными намерениями? Ну плотские вполне можно так назвать. А полиция? Если дверь запереть, они не помешают. Эти квадратные метры пока еще записаны на меня, оформление дарственной на стадии планов, так что я на своей территории.
И еще хорошая идея — привязать ее к кровати. Объяснив, что телефон — это зло, а разговор по нему, когда тебя хочет муж, вообще неприемлем. Чрезвычайно правильный подход, полностью одобренный либидо.
— Давай, любимая, попробуй, — ехидно усмехнулся, поплелся к двери, чтобы щелкнуть замком.
И что я творю? О, что я творю…
Со злодейской улыбочкой обернулся к соблазнительной фее на кровати. Покрывало мешало обзору, отшвырну его подальше, как только достигну цели. Брови Нелли поползли вверх, пристальный потрясенный взгляд оглядел с ног до головы.
— Ты… ты пьян? — запинаясь, спросила она, в волнении потерла лоб, вновь облизала губы. Боже, солнышко, ну я же не железный!
— Нет, Вишенка, полностью тобой одурманен, — сыронизировал я, стараясь замедлить скорость, с которой мой язык прыгал со слога на слог.
— Ах ты… Сволочь!
Внимание, дамы и господа, фурия вернулась.
Бывшая Доронина отбросила покрывало, ухватилась за подушку и швырнула ее в меня. Реакция подвела (или координация?), и моя голова встретилась с мягким снарядом. Вслед за первой в меня была послана вторая, затем третья, маленькая. Я честно поймал одну в грудь, другую — в плечо, громко расхохотался над меткостью прекрасной полуобнаженной воительницы.
— Пошел вон! Убирайся, — бушевала Нелли, а я возобновил наступление на столь желанную постель.
Зачем? Чего я хотел?
Южный полюс, весьма возбужденный видом раскрасневшейся от гнева и физических усилий супруги, хотел вполне определенных вещей. А вот голова была согласна с инстинктом самосохранения и велела выметаться из комнаты, пока женщина на кровати не схватилась за лампу, а еще напоминала: Нелли стала чужой мне, предала. Однако ноги подчинялись магнитному притяжению влечения, не признававшего приставку «бывшая» к словосочетанию «моя жена».
Когда я был уже в жалком шаге от территории противника, тот вдруг струсил и вздумал ретироваться, сдавая позиции без боя. Нет, так дело не пойдет.
Я поймал переползавшую через кровать Нелли за ноги и развернул лицом к себе. Она в страхе взвизгнула, вырвалась из хватки, пнув по рукам, затем спрыгнула на пол и с силой оттолкнула от себя.
Попятился и еле удержался вертикально, пространство же на миг превратилось в бешеную карусель.
— Засранец! — начала словесную дуэль Элеонора, уперев руки в бока, привлекая мой похотливый взгляд к тонкой талии, крошечным шортикам и ошеломительным ножкам.
— Ох какое слово знаешь, — ухмыльнулся я, шагнув к ней. — Думаешь, не отвечу? Я засранец, ты — предательница.
— Я предательница? — возмущенно вскрикнула Нелли. — Это ты предатель!
— Ведьма!
— Изменник! Ненавижу тебя, Доронин.
— Ты не можешь ненавидеть меня больше, чем я ненавижу тебя, Вишневецкая.
— Заткнись и убирайся к своим шлюшкам! Удивительно, что ты не трахаешься сейчас, как кролик, а сюда приперся.
— А ты по себе судишь? Может, сама развелась, чтобы тра…
Щеку внезапно обожгло, конец фразы пришлось проглотить. Что это было? Нелли влепила мне пощечину?
Рассвирепев от обиды и боли, я схватил жену за плечи и толкнул на постель. Она ойкнула, вцепившись в меня, чтобы удержать равновесие, и в итоге мы оба свалились на матрас. Нелли оказалась снизу, а я — сверху.
Кстати, очень удобная позиция. Давно мечтал основательно поговорить с предательницей именно в таком положении.
Разумеется, на обсуждение Вишневецкая не была настроена, дергалась, дрыгалась, пыталась ускользнуть, но быстро положил конец этой ничем не оправданной необщительности, обхватив ее запястья, вытянув руки над головой и придавив стройное и легкое тело тяжестью своего веса.
Вот так. Теперь Нелли лежала подо мной, совершенно беспомощная, лишь потемневшие глаза сверкали, бросали вызов. Соблазнительная грудь бурно вздымалась, касаясь моей, теплое дыхание овевало мое лицо, яркие губы приоткрылись, маня. В крови забурлило дикое желание, зазвенело в каждом нерве, член напрягся и дернулся. В голове что-то щелкнуло, и наконец меня настиг тот долгожданный шок. Но не от вопроса, как мог оказаться здесь, а не у Пашки, а от полного принятия факта: «Моя! Хочу ее, плевать на развод».
Как-то само собой разумеющимся, правильным показалось прошептать хрипло, надорванно ее волшебное имя, уткнуться в изгиб шеи, вдохнув одуряющий запах горьковато-цветочного парфюма, а затем накрыть зовущие губы своими, вовлекая в страстный поцелуй.
Целовал ее исступленно, грубо, жадно. Я был словно пленник, дорвавшийся до долгожданной свободы спустя сто лет заключения — просто не в себе. Весь мир померк для меня в тот момент вместе с рассудком, осталась лишь эта женщина, ощущения ее кожи и волос под пальцами, сладость и жар рта.
Нелли — моя жизнь и смерть, моя головная боль и лекарство от нее.
А она ответила мне с не меньшей жадностью. Со сладким содроганием услышал, как жена издала стон, ощутил, как ее тело расслабляется под моими руками, начавшими ласкать его. На один блаженный, показавшийся бесконечным отрезок времени наши желание и связь торжествовали победу над обстоятельствами и причинами. Будто после кошмаров и ужасов пути я, Егор Доронин, попал наконец домой: теперь был там, где хочу быть, и делаю то, что хочу делать.
Но потом все изменилось. Дыхание сбилось, Нелли больно укусила мою нижнюю губу, вынудив отстраниться. В следующий миг я неожиданно оказался опрокинутым на спину, хватающим воздух открытым ртом. В голове все завертелось, расплылось. Руки однако не подвели, так и не выпустили жену. Она в итоге оказалась сверху.
Когда удалось сфокусировать зрение в одной точке, то я увидел поразительную картину: растрепанная, раскрасневшаяся, с полуобнажившейся грудью, Нелли оседлала меня. Ее промежность приятным давлением упиралась в самое нуждающееся в этом место, ладони расположились на груди. Мои пальцы тут же вцепились в бедра желанной женщины — так утопающий берет в мертвую хватку спасательный круг. Она не сопротивлялась, ее взгляд был прикован к ее левому бедру, а в глазах — потрясение, недоверие.
И что она там такого увидела? Впрочем, плевать. Хочу ее. Сейчас и в такой позе!
Осторожно провел пальцем по спущенной бретельке короткой майки, потом ладонь поспешила вниз, коснулась груди, ощутив отвердевший сосок под материей, опустилась к краю, встретилась с гладкой кожей живота.
Не сопротивляйся, Вишенка, будь со мной, молил мысленно.
Нелли поймала мою шаловливую руку, обхватила другую, продолжавшую сжимать ее бедро, и внимательно посмотрела на меня.
Так, надо собрать разбежавшиеся мысли. Сказать, как сильно хочу ее (хотя она прекрасно это чувствует), как долго ждал… Но она вдруг огорошила странным, нелогичным заявлением:
— Кольцо. Ты не снял его.
— Нет, — помотал головой, нахмурившись.
Да какая сейчас нахрен разница, снял я кольцо или не снял? Дорогая, давай просто перестанем разговаривать, есть более важные вещи.
Освободил руки и обхватил ее груди, показывая, какие именно. Сквозь ткань майки ладони чувствовали возбужденные вершинки. Ох, невероятное ощущение. Которого меня лишила жестокая судьба.
— Нет, не смей, Доронин, — выдохнула Нелли, вцепилась пальцами в мои руки, начавшие изощренную игру, но все же не остановила, не оттолкнула. Дыхание упрямицы стало частым, глаза потемнели от охватившего возбуждения.
— Хочу. Тебя, — прохрипел я.
Она все же убрала мои ладони со своей восхитительной груди и подалась вперед, к лицу. Настала моя очередь лежать под ней беспомощным, одурманенным, с обездвиженными руками, которые она придавила к матрасу своими, переплетя наши пальцы.
Смотрел в глубины решительных и красивых глаз с бешено стучащим сердцем и фантастической эрекцией, устремлявшейся в ее промежность. Не возражал, дрейфуя на волнах восхищения и возбуждения и, кажется, был готов умолять.
— Тогда у тебя проблемы, дорогой, — прошелестел ее мягкий ироничный голос у самого уха. — Потому что я не хочу тебя.
Умер и воскрес в одно и то же время, ведь мягкие, теплые губы вдруг коснулись моей мочки, чувственно обхватили ее, а потом я ощутил легкий укус.
Мать твою… Застонав, еле сдержался от того, чтобы позорно не кончить себе в штаны, а потом вырвал руки из захвата жены и попытался лихорадочно стянуть с нее шортики. Но мои пальцы предательски затормозили, поглаживая манящую кожу упругой попки. Как же давно не касался ее так…
Неожиданно пальцы потеряли свой упоительный трофей, а волосы Нелли накрыли мое лицо. Глубоко вдохнул их запах: карамель, горьковатый апельсин… Он укрыл меня, точно одеялом, заставляя блаженно улыбаться. Закрыл глаза.
Нелли, мое счастье, ты моя, а я твой…
Но аромат и шелковистая мягкость вдруг исчезли, протестующе замычал и дернулся в попытке ухватить и вернуть на место источник наслаждения. Поймал локон. Мало! Надо открыть глаза и достать эту стервозу. Однако веки упрямились, не хотели разлепляться. Проклятье…
Легкие, почти невесомые касания защекотали мои губы, ноготки поскребли щетину. Я вышел в открытый космос, без надежды на связь с землей, обессиленный, покорный. И даже это наслаждение было наглым образом у меня отнято.
— Черт, Нелли, прекрати играть со мной, — пробурчал недовольно, когда и локон ее волос выскользнул из пальцев.
В итоге разодрал тяжеленные веки и уставился прямо в белый вращающийся натяжной потолок.
Что происходит? Это сон? Галлюцинация?
Электричество удовольствия пронзило каждую клетку, послав дрожь по всему телу и вновь заставив член дернуться. Я посмотрел вниз, сглотнув. Нелли прокладывала дорожку тягучих влажных поцелуев от моей груди, скользя ниже и ниже. Зрелище того, как темноволосая растрепанная макушка приближается туда, к месту моего мучения, ощущение того, как желанные губы ласкают мое тело, вызвали громкий стон. Свели с ума.
Громко выругался и, резко поднявшись, оттолкнул Нелли, рванул вниз боксеры, освобождая заждавшийся этого момента член, и, рывком притянул жену к себе. Впился в ее губы напористым поцелуем.
От ее шортиков мы избавились вместе. А потом случилось все так, как я и хотел. Она оседлала меня, впуская сантиметр за сантиметром. Медленно, заставляя умирать от удовольствия, не прекращая целовать, впиваясь ноготками в шею и спину.
Ох! Боже!…
Меня поглотила обжигающая влажность, вынудила задыхаться умопомрачительная теснота. Дрожал от возбуждения, от прикосновений к шелковистой коже, волосам, от вкуса губ Нелли, звуков голоса, шептавшего мое имя. Был разрушен нахлынувшими чувствами, переполнен желанием застыть так навечно, упиваясь, агонизируя. Это все, что мне необходимо. Без нее я ничто. Просто не существую.
Нелли… Так и должно быть. Всегда! Ты видишь теперь? Понимаешь?
Между нами не было нежности. Только желание доказать, что все так же владеем друг другом. Целиком и полностью. Жесткие ласки, резкие движения — намерен был вынудить ее кончить от одних только прикосновений, с моим именем на выдохе. И почти пришел в отчаяние, когда она разорвала объятия и толкнула меня на чертов матрас, лишая возможности касаться, управлять.
Непослушными руками я загребал простынь, сыпал ругательствами, подбадривал, с первых же движений в новой позе был близок к взрыву. И это было наказанием, ведь с каждой фрикцией мое желание, наваждение, чтобы это продолжалось вечно, становилось все больше. Не уступая желанию излиться в нее.
Вот такое дерьмо.
Горячие ладошки, упиравшиеся в мою грудь, обнаженное тело жены, изгибы, движения, колыхания — все это сжигало любое усилие сдержаться, уносило в нирвану. Нелли ускорилась, подходя к пику, и я уже не мог…
Громкий возглас жены прозвучал великолепным диссонансом в гармоничной линейке наших стонов и равного шумного дыхания. Она напряглась, затем в миг расслабилась, выгнувшись, остановившись. Увлекла и меня в пропасть оргазма. Нет, скорее, в рай.
Нелли.
Кажется, шептал это имя как заведенный, крепко обняв, жарко целуя, путаясь пальцами в ее волосах, ощущая, как теплые ладони жены поглаживают плечи, лицо.
Абсолютное и совершенное счастье после сменила блаженная пустота.
***
Аккуратный толчок в область, где должен быть головной мозг, а сейчас полностью заменившая его жуткая боль, — и я проснулся, разодрал веки. Моргнул и, не шевелясь, уставился в белый потолок.
Утро или день? Главное — светло, а с мелочами разберемся. Постельное белье почему-то пахнет лавандой. Странно, до этого дня не замечал запаха.
Перед глазами слегка плыло, во рту — сухость и гадкий привкус помойки. Перебрал вчера знатно. Кажется, мне что-то привиделось, хорошее, счастливое… Но что?
Осторожно вдохнув, начал постепенно возвращать воспоминания.
Итак, вчера была пятница. Очередная рабочая неделя прошла, оставляя меня один на один с нынешним статусом разведенного, холостого и охрененно счастливого. Пятница — страшный день почему-то. Как только стрелка часов приближается к шести вечера, постоянно вспоминается квартирка Пашки и идиот я, пытающийся посмотреть сериал или документалку, приготовить себе какое-то дерьмо на ужин и просто не думать, не анализировать и продолжать двигаться дальше, как робот.
Поэтому неудивительно, что снова сбежал от такого продуктивного времяпрепровождения в диско-бар в двух кварталах от работы. Как обычно, заказал виски, еще что-то, потом снова виски, а после… Вот дальше, собственно, и начинается задница, потому что плохо помню последующие события.
Замычав от боли, помассировал виски, принуждая воспоминания всплыть. Что, черт возьми, я делал, где был? Вроде стоял, опираясь о столб, стукнулся головой, садясь в такси, приехал домой…
А дальше — чудесный сон. Нелли, я под ней, лихорадочные грубые ласки, жадные поцелуи ну и закономерный оргазм, срывающий крышу. Такие эротические фантазии-сновидения стали уже рутиной. А заодно и напоминанием о том, что подзадержался в этом состоянии добровольного целибата, пора бы уже снять кольцо, найти себе другую. Или других.
Но будь проклято все. Я мазохист! И, когда не пьян, наслаждаюсь своей болью, обидой и ненавистью к бывшей. Временами даже уверен, что именно ради этих чувств и живу. Этакий стимул вставать каждое утро, собираться на работу, возвращаться домой после девяти вечера, есть и дышать.
В общем, проехали. Руки, ноги целы, голова на месте, значит, неприятностей на нетрезвые мозги себе не нажил. Пора встать, принять таблетку и начать новый день.
Пошевелился, пытаясь приподняться, но не тут-то было. Сила тяжести будто обрушилась сверху, придавив к постели, голова взорвалась адской болью. Ох, мать твою… Теперь все выходные в себя буду приходить. Хотя разве не для этого я, собственно, и надираюсь? Похмелье — отвратительная вещь, отлично изгоняющая мысли о Нелли.
— Доброе утро, Егор Валерьевич, — раздалось ехидное, насмешливое откуда-то справа, с противоположного конца комнаты.
Я вздрогнул. Меньше всего ожидал услышать этот голос, с грудными нотками, тягучий, прохладный и мягкий, как компресс, положенный на мои пульсирующие виски. От удивления забыл о похмелье и буквально подскочил, сев в постели.
Охренеть. Что я здесь делаю? Как тут оказался?
Я осматривал комнату. Спальню в квартире, которую оставил Нелли. Бывшую нашу с ней спальню. Поменялись лишь шторы на окне, ковровое покрытие, лампа на тумбочке да и сама кровать. В широком кресле в правом углу, на спинку которого был брошен банный халат, сидела моя экс-супруга. Полностью одетая, с уложенными волосами, она внимательно, выжидающе, с холодным, нет, даже надменным, любопытством смотрела на меня, полуголого, встрепанного, с опухшей от похмелья рожей.
Потрясающе настолько, что все точные описания нецензурной бранью застряли в глотке.
— Доброе, — проскрипел я и сжал виски, в которых замолотила боль.
Элеонора поморщилась, кашлянула. Вздохнув, произнесла:
— Там на столике две таблетки обезболивающего и вода.
Какая забота, однако. Может, это слабительное на самом деле? Да и ради бога, все равно уже.
— Спасибо. — Повернулся, нашел воду и лекарство рядом взглядом и потянулся дрожащей рукой за стаканом. Потом проглотил таблетки.
Что вообще происходит? Она злится? Или в таком же потрясении от происходящего, что и я? И главный вопрос — как вообще здесь очутился?
Столкнулся с пристальным взглядом зеленых глаз. Рот Нелли на секунду жестко сжался.
— Теперь, когда ты более или менее пришел в себя и способен соображать, расскажи, какими судьбами? — спросила она, сложив руки на груди.
Хм, Элеонора Вишневецкая (когда-то красневшая от того, что в интимные моменты зову ее Вишенка) примерила на себя роль железной леди. Ну я тоже не стану отставать.
— Я напился, — по-деловому отрапортовал хриплым голосом.
— Знаешь, я заметила.
Чертова язва.
Все-таки злится на меня. Почему? Вчера прогнал ее с кровати, заставив спать на диване в большой комнате? Домогался? Напугал?
Нет. Не могу вспомнить. Всплывает лишь очередной эпизод эротического сна: я ласкаю ее груди, пока она двигается вверх и вниз, сжимая меня в своей глубине, вынуждая умирать от наслаждения…
— И давно ты это делаешь?
Что именно делаю? Фантазирую о ней? Да с первой встречи. Или ей интересно, с каких пор назначил ее своим наваждением? С того момента, как она ушла от меня. Не то чтобы это мне радость приносило, но хотя бы примиряло с убогой действительностью.
— Ты о чем? — Мои извилины напряглись, пытаясь переключиться и не потерять нить разговора. — Что делаю?
— Напиваешься до беспамятства.
— Вчера впервые, — уверенно кивнул я, нахмурившись, уставившись в зеленые осуждающие глаза.
Оставь это, Нелли, не заставляй меня лгать, я теперь ненавижу ложь в любых ее проявлениях.
— И какое тебе дело до этого? — бросил зло.
Кирпич за кирпичом выстраивал в сознании защиту от представления, что она, возможно, заботится обо мне, беспокоится… Чушь! Это не так. Она никогда не беспокоилась обо мне на самом деле, предала, вытерла ноги о мою любовь.
— Никакого, — признала Нелли, отводя взгляд, поправила волосы.
Ее волосы… И еще одна вспышка, осветившая кусочек дна, где покоились пьяные фантазии: шелковистые прохладные локоны накрывают мое лицо, и я блаженствую в аромате карамели, горьковатого апельсина…
Будь я трижды проклят! Лучше бы еще месяц не видел ее. А лучше год. А еще лучше — никогда не встречал бы вообще. Потому что сейчас не способен смириться с мыслью, что она больше не моя.
— Ладно, — Нелли потерла переносицу, знак высшей сосредоточенности. — Ты напился и? Каким ветром тебя занесло в чужую квартиру?
— У меня есть версия, — я поскреб щетину на щеке. — Видимо, сказал таксисту этот адрес на автомате. Все-таки три года прожил здесь.
— Да, хорошая версия, — Вишневецкая, опустив голову, сняла соринку с коленки. — Думаю, надо ее принять. И поскольку ты впервые вчера напился, я тебя извиняю за это. И выражаю надежду, что такого больше не повторится.
Она на секунду замолкла, бросила на меня странный взгляд и пояснила:
— Имею в виду: не повторится то, что ты снова навестишь меня в пьяном виде.
— А в трезвом можно? — Не удержался от искушения съязвить, спрятал лицо в ладонях.
Милая, я горю таким же желанием не видеться с тобой, каким и ты. Ни мое разбитое сердце, ни покалеченная нервная система тебя не переваривают.
Элеонора мудро промолчала, не отреагировав на мою подначку. Я услышал слабый скрип и поднял голову, чтобы увидеть, чем занята моя бывшая.
Нелли поднялась с места и направилась к окну, чтобы до конца раздвинуть шторы. Ох, как же хочется умереть… Эти длинные ноги, округлые бедра, попка, приглашающе обтянутая светло-голубой тканью юбки…
И очередная фантастическая картинка из сокровищницы моих стимулирующих эрекцию видений. Вишенка удирает от меня, переползая через кровать, короткие шорты почти не прикрывают ягодицы. Я хватаю ее за лодыжки, тяну к себе, переворачиваю на спину, огромные потемневшие глаза смотрят в мои, зовущие губы приоткрыты…
И в тот момент, когда мой член вновь сказал свое утреннее «здравствуй», в голове щелкнули одновременно две мысли. Первое: я сижу в постели жены абсолютно голый. Вторая: мелькнувшая картинка не может быть плодом моего воображения, слишком четкая, похожая на правду.
Застыв, я выпалил:
— Между нами что-то было? Почему я голый в твоей постели?
Нелли замерла, сжимая в руке плотную ткань шторы. Она стояла спиной ко мне, но видел: вопрос заставил бывшую напрячься.
— Нет, — ответила твердо после паузы. Повернулась ко мне, бесстрастно посмотрела в глаза.
Врет. Или нет?
— На кухне тебя ждет кофе. И есть еще бисквит, если ты голоден. — Она зашагала к двери.
— А ты куда?
Язык мой — враг мой. Наплевать, куда она собралась, даже если это свидание с каким-нибудь ублюдком.
Я заскрипел зубами от гнева и бессилия.
— На работу, — последовал ответ.
— Черт, Нелли! Я каждый месяц тебе перечисляю деньги не для того, чтобы ты еще и по субботам вкалывала!
Она установилась у двери, развернувшись ко мне. В глазах разгорался огонек бешенства.
— Мне не нужны твои деньги, и ты это знаешь! Я даже не пользуюсь этой картой больше. Могу прямо сейчас отдать ее тебе. Как раз и понадобится. Думаю, скоро ты не сможешь работать так же успешно, как и раньше, если продолжишь пить. И не смей лезть в мою жизнь! Я хранитель фонда, и должна проверить работу нового реставратора, чтобы в понедельник отчитаться твоей матери, кстати.
— Отлично, — выплюнул гневно я, хлопнув в ладоши. — Ответ принят! Но ты так и не сказала: почему я голый в твоей кровати?
— Отлично, — передразнила она меня, скопировав тон. — Хочешь знать правду, так получай ее! Ты приперся среди ночи, разделся догола и начал приставать ко мне. Ты был омерзителен. И я бы даже испугалась, если бы ты не был пьян до такой степени, что через минуту потуг овладеть мной не свалился и не вырубился мертвецким сном. Доволен? Есть еще вопросы?
Это дерьмовый поворот. Ссутулившись, запустил пятерню в волосы, сдержал на языке рвущуюся нецензурщину. Выходит, я тот еще урод. Какой бы плохой жены из Нелли ни получилось, она не заслужила быть оскорбленной бывшим мужем таким вот образом.
— Прощай, Егор. Надеюсь, мы с тобой больше не увидимся, — едким тоном закончила она, тихо прикрыла дверь за собой.
«Нет, фигня, я тот еще апологет фантазий, но чтобы до такого дошел», — думал, выползая из постели. Конечно, у нас с ней ничего не могло быть. Она ненавидит меня, свято веря в мифическую измену. Я ненавижу ее за ложь и предательство. Да у меня бы просто не встал на нее. А она бы просто меня не захотела.
Нашел свою одежду. Она была аккуратной стопкой сложена на бельевом комоде и, что поразительно, выстирана. Одно как-то не вязалось с другим: ее холодность, бешенство и … гостеприимство. Вода, таблетки, кофе, бисквит, постиранные вещи и посылающий меня ко всем чертям взгляд.
Тут еще и шестое чувство. Хотя, наверное, седьмое… Впрочем, какая разница? Но это чувство всегда было у меня после великолепного секса. И если сложить два и два, вернее, три и три: постель, мою наготу и странную Элеонору, то напрашивается определенный вывод.
И потом, ее уход, больше похожий на бегство. Ничего бы ей мать не сделала, не получив какой-то там отчет в понедельник. Нелли никогда не приходилось работать по выходным, в эти дни она предпочитала либо на пленэр уходить, либо рисовать в маленькой комнате.
Так в чем, где и сколько раз она мне сегодня солгала? Замечательный вопрос, вне всяких сомнений. Осталось лишь обрести ясную голову, задушить злость, а также желание глупо страдать и ответить на него.
Жаль, нельзя спросить свой член, был ли он этой ночью в бывшей жене. Вот за кем последнее слово должно бы остаться.