— Вот они!
Я надеялся, что хоть немного успокоюсь, увидев Аську. Черта с два! Меня аж подбросило, когда эта… вышла из контрольной зоны с моим ребёнком на руках. А та льнёт к ней, словно подобное в порядке вещей, словно так и должно быть. Её ангельское личико спокойно и умиротворено, она спит, а эта… вцепилась в неё, словно крабица, хотя сама еле держится на ногах, что заметно даже со второго этажа галереи, откуда мы с Зотовым наблюдаем за ними. Девчонка и вправду измотана. Её тёмно-рыжие волосы (всё-таки рыжие!) скручены в неряшливый пучок, здоровенная сумка на лямке бьётся о бедро, мешая идти. И она слишком тепло одета для здешнего климата. Я хмурюсь.
— Почему Смирнов не заберёт у неё Аську?
— Не волнуйся, парень знает, что делает. Можно сказать, он мастер спорта по бабам.
Оно и видно. Вон как лыбится этой…
Линара. Её зовут Линара, твержу сам себе, приручая мозг к ненавистному имени. Как же трудно сдерживаться, видя, наконец, свою дочь, спустя столько времени отчаянных поисков, и не иметь возможности прикоснуться к ней, обнять, прижать к себе…
Зотов, кажется, что-то почувствовал, потому, что стискивает моё предплечье словно клещами.
— Только не высовывайся, ладно? Очень может быть, что за ними следим не только мы.
— Думаешь, Нисар где-то поблизости?
Я окидываю зал беглым взглядом, но тут же возвращаюсь обратно, к Аське.
— Не будем исключать такую возможность, — резонно замечает Аркадий и глубже натягивает панаму на глаза — конспирируется, блядь.
Шутки-шутками, но я тоже принял меры: не стал сбривать отросшую за это время щетину, отпустил волосы, натянул на лоб бейсболку, а на нос — тёмные очки, которые не кажутся нелепыми даже в это время суток, так как в зале аэропорта от искусственного освещения и раздражающего сияния рекламных вывесок можно и впрямь ослепнуть.
В дополнении ко всему на нас надеты мятые шорты и потрепанные футболки. Зотов даже сланцы напялил на свои бледные ступни, ради достоверности. В общем, видок у нас самый, что ни на есть, праздношатающийся.
Я наблюдаю, как Евгений пропускает наших дам вперёд, через огромные застекленные двери, и вся троица выходит на привокзальную площадь.
Я кривлюсь от скребущего чувства, будто Аську снова у меня забрали, и отворачиваюсь.
— Где Якин? — спрашиваю Зотова, лишь бы что-то спросить.
— Прочесывает зал. Если что заметит подозрительное, тогда просигналит.
Знаю, что пока я здесь на говно исхожу, Аркадий с ребятами работает, но, понимая моё состояние, Зотов терпеливо объясняет мне ход своих действий, хотя и не должен, в общем-то. Спасибо ему за это.
Через несколько минут Евгений присылает СМС.
— Они направляются в отель «Мираж», — рапортует Зотов. — Нехило так. Один из самых шикарных отелей. А по девчонке не скажешь.
— Скорее всего, это выбор Нисар. И оплата, естественно, от неё.
— Так. Нужно срочно там же бронировать номера и нам, и Евгению.
Аркадий приступает к выполнению поставленной задачи с помощью своего незаменимого гаджета, а я облокачиваюсь локтями о перила и пытаюсь отвлечь себя рассматриванием толпы внизу. Невзирая на глубокую ночь, людей здесь предостаточно — рейсы продолжают прибывать с завидной регулярностью. Октябрь-ноябрь замечательное время для отдыха в Анталии: летняя жара уже спала, но море еще тёплое. Было бы здорово сейчас с Аськой забуриться в какое-нибудь бунгало, заказать лахмаджун и любимые Аськины бублики, позагорать на песочке, поплавать…
— Чёрт!
— Что такое? — я оборачиваюсь.
— Свободных мест нет.
Заставляю, уже задремавший было, мозг вникнуть в проблему. Достаю телефон, подключаюсь к своему персональному вип-порталу.
— В таких отелях всегда есть резервные апартаменты, только их не дают, кому попало. Давай, я сам.
Ну, вот, и я сгодился на что-то. Евгению мы бронируем небольшой коттедж высшего класса. Нам же достаётся президентский — других вариантов, пока, нет. Ладно, хоть так.
— Ну, что, едем?
— Едем.
Закидываемся немногочисленными пожитками и направляемся к выходу. Зотов шлёпает своими сланцами по мраморному полу, я, зевая, тащусь за ним. Всё-таки последствия этих сумасшедших дней и бессонных ночей дают о себе знать. А ещё отходняк от того, что наконец-то нашёл свою Аську, накрывает меня с головой, и я держусь лишь на честном слове.
Евгений появляется примерно через час после нашего прибытия в отель. Я уже успел принять душ и немного взбодриться. Зотов, балуясь кальяном, изображает из себя пашу, валяясь на полу на бархатных подушках и пуская колечки дыма в потолок. Якин отдыхает в одной из четырёх спален. И это помимо гостиной, уютной кухни и небольшой столовой, двери которой выходят на закрытый пляж. Да, ночка в президентских апартаментах обойдется мне в целое состояние, но я решил дать себе и парням возможность выспаться с комфортом после той бешенной гонки, что нам устроила Нисар и её сестрица.
При появлении Жени, мы с Аркадием дружно поворачиваем головы.
— Ну, как там?
— Как Вы и предполагали, Загитова не захотела другой отель. Видимо, они должны встретиться с вашей женой именно здесь, таков план. К вечеру нужно что-то придумать с жильём, я уже пообещал.
— Всё сделаем, — заверяю его. — Как Ася?
— Вроде, в порядке.
— Вроде? — я напрягаюсь.
— Ну, — Евгений мнётся. — Мне сначала показалось странным, что девочка так крепко спит. Но я смог осмотреть её, никаких подозрительных отметин, типа уколов или синяков, на теле нет. Не ручаюсь, правда, что ей не дали что-то с пищей или водой…
Он говорит, а у меня потихоньку кулаки сжимаются, в глазах красный туман расползается. Как есть — в одних шортах и босиком, я выдвигаюсь к двери.
— Ты куда? — спохватывается Зотов.
— Я должен проверить. Лично!
— Ты охренел?!
Зотов что-то еще кричит мне вслед, но я его уже не слышу. Несусь сквозь заросли густого кустарника, сам не зная, куда. Лишь остановившись на развилке дорожек, петляющих между буйной растительностью, соображаю, что без понятия, в какую сторону нужно идти.
За спиной слышится шорох.
— Я провожу Вас, — Евгений выныривает из-за угла, как большая кошка, и, обогнув меня, уверенно сворачивает на одну из тропинок.
Чувствую себя полным идиотом, но решаю оставить самоанализ на потом, и спешу за Женей.
— Французское окно слева открыто, я проверил перед уходом. Можете зайти через него. Только, Заир Самирович, зря Вы так реагируете. Это же обычная практика в нашем деле — мы должны учитывать все возможности.
— Как и я, Женя. Жди меня здесь.
— Только прошу Вас, Заир Самирович…
— Я буду осторожен, обещаю.
Сначала ничего не могу разобрать в этом толи полумраке, толи полусвете, даже не знаю, как назвать: передо мной какое-то буйство бликов, цветов и теней. Мозг на автомате фиксирует рваные мазки белого, чёрного, золотистого и ярко оранжевого, почти красного, но объять картину в целом я не в состоянии.
Прищуриваюсь, вглядываюсь в этот чёткий геометрический хаос, и, наконец, начинаю различать две фигуры на кровати, залитые полосами солнечного света, пробивающимися сквозь неплотно закрытые жалюзи — вот, оказывается, что даёт такой невероятный эффект зебры! И это… красиво, да. Чертовски, красиво. Будь я художником, непременно запечатлел бы ЭТО на холсте.
Замираю, внезапно обнаруживая в себе задатки эстета, а затем мой рот растягивается в широкой улыбке: я вижу Аську, которая, сбив простыни в ногах, морской звездой раскинулась на кровати, заняв большую её половину. Моя доча! — думаю с гордостью. Я тоже так сплю, сколько себя помню.
Кнопка моя безмятежно сопит в потолок, слегка приоткрыв свой розовый ротик, щёчки её румяны, дыхание свободное, и я убеждаюсь, что сон её вполне естественен. Она действительно может вот так впасть чуть ли не в летаргический сон, если очень переутомится, зато потом снова сутки будет носиться, как заводная.
Хочется упасть перед ней на колени, прижать к себе и никогда не отпускать.
Я ненормальный отец. Другие сдержаны со своими детьми, я нет. Обожаю свою Аську, и никогда не стесняюсь показать ей это. В ответ я купаюсь во взаимной любви, и считаю себя самым счастливым отцом на земле.
Её иссиня-чёрные кудри рассыпались сейчас по подушке, смешавшись с ярко-каштановыми волосами этой…
Мой взгляд перемещается на Линару. Она лежит на боку в позе эмбриона, лицом к Аське. Ноги согнуты в коленях, одна рука под щекой, другая тянется к ладошке моей дочери. Их пальцы почти соприкасаются. В этом я вижу что-то неправильное. Противоестественное. Что вызывает во мне жгучее отторжение и протест.
Настроение моё меняется со скоростью цунами. Именно так. Только что сияло безоблачное небо, и вот оно уже затянуто бурыми тучами. Что-то тёмное поднимается во мне, ворочается тяжело, глухо, опасно. Мне кажется, я даже чувствую, как мои глаза наливаются кровью. Убить хочу. Ненавижу. Я даже толком разглядеть её не могу, так меня кроет этой ненавистью.
Неожиданно яркая вспышка бьёт по глазам. Я щурюсь и отшатываюсь, тихо матерясь сквозь зубы. На миг становится больно, но это помогает мне прийти в себя. Промаргиваюсь, и мой взгляд снова возвращается к Линаре. Вернее, к её ступням. Узким, изящным, с высоким подъёмом и аккуратными пальчиками, покрытыми ядовито-оранжевым лаком. Таким ярким, что аж глаз режет. И тут я понимаю, что на них просто падает луч солнца, проскользнувший сквозь жалюзи, и гладкие ноготки сияют, словно драгоценные янтарные капли, ослепляя меня.
Через секунду луч перемещается, и блик пропадает, а мой взгляд против воли ползёт выше по обнажённой ноге, расцвеченной полосами света и тени. И дальше: по хрупкой щиколотке, упругой икре, по острой жилке под коленкой и мягкому изгибу золотистого бедра. Наконец, мои глаза упираются в тонкий месяц простых кипельно-белых трусиков с крохотными оборочками по краям, которые огибают округлую попку и прячутся в расщелине между ног, где сминаются мелкими складочками именно там, куда мои глаза тянет, как магнитом. Она там, должно быть, такая же рыжая. Я люблю, когда у женщин лобок гладкий, без волос, но сейчас я бы пересмотрел свои вкусы.
Я облизываю пересохшие вдруг губы. Это что, мать твою, я сейчас делаю, а? Здесь моя дочь, а я как сексуальный маньяк фетишизирую на голые ноги этой шалавы, чуть ли не в трусы к ней носом лезу. Совсем очумел?! Прочь отсюда.
Я делаю осторожный шаг назад, и тут происходит катастрофа.
Линара вздрагивает и с тихим вздохом переворачивается на спину. Одна её нога так и остаётся лежать прижатая коленкой к матрасу, другая распрямляется, вытягивается, как струна до самого мыска с оранжевыми ноготками, и девочка буквально раскидывает передо мной ножки. И тогда я вижу больше, чем мне положено видеть — эти блядские оборочки… там! В потайном местечке, куда моим глазам вход строго воспрещен. То есть, был воспрещён.
Сейчас же я пирую этими самыми глазами, пожирая ластовицу белых трусиков, которая, словно сладкая глазурь к эклеру, прилипла к девичьим половым губам, повторяя их безупречную форму: бугорок — впадинка, и снова бугорок. Такой пухлый сочный бугорок, и такая манящая тёмная впадинка, скрывающая в себе так много вкусного…
Мой кадык дёргается, взгляд подпрыгивает выше, на лобок, где под белым хлопком, словно изморозь на стекле, просвечивается узенькая полоска мелких завитушек. Чёрт, у неё там точно волосы! Наверняка рыжие. Нет, я точно знаю, что рыжие. Эдакий язычок алого пламени, который так и хочется лизнуть, чтобы обжечься о запретное…
Мне остаётся только вырвать себе глаза, ибо просто отвести их от этой картины я уже не в состоянии. Никакое порно в реале мне еще ни разу в жизни ТАК не заходило. Мой лоб заливает потом, а стояк такой, что впору гвозди забивать. Рот полон слюны, которую я не успеваю сглатывать, она вот-вот потечёт у меня по небритому подбородку. Я как пацан, подглядывающий за девчонками в раздевалке. Нет, надо бежать отсюда, иначе…
Поздно.
Руки девочки взлетают вверх — она потягивается с хрустом, прогибается в пояснице, отрывая от матраса копчик, изгибается вся, как крепко натянутый лук. При этом её короткая майка высоко задирается, оголяя смуглый живот, аккуратную капельку пупка, и натягивается до предела на острых, конусообразных грудях, торчащих, как заснеженные вершины Гималаев, строго вверх. Они стремятся к солнцу, а оно к ним. Его лучи с упоением играют сейчас на этих сверкающих белизной пиках, ласкают их, целуют, а я им смертельно завидую.
Груди Линары не похожи ни на аккуратные мячики Нисар, ни на тяжелые дойки Марины. Они острые, упругие, дерзкие. Кажется, такая форма называется «пулей». И, да. Эти две пули сейчас бьют контрольным мне прямо в висок. И провалиться мне на месте, но в этот момент я слышу свой раскатистый утробный рык.
А девчонка потихоньку расслабляется, мягко опадает на матрас, и… открывает глаза. Твою ж… Наши взгляды встречаются на бесконечно долгую секунду. Я вязну в этих раскосых нефритовых глазах, будто подсвеченных изнутри, как в патоке. Не могу оторвать себя от них. Я не помню. Не помню, чтобы у неё были такие зелёные глаза. Как я мог не запомнить этого?
— Ведьма… бесова дочь… ненавижу… — шепчу я одними губами.
На что Линара вяло моргает, затем окончательно опускает отяжелевшие веки и переворачивается на другой бок, таща за собой волну густых рыжих волос, располосованных падающей тенью от жалюзи на глубоко-коричневые и медно-красные сверкающие пряди. Они ползут по подушке, переливаются огнём, дразнят, а меня подбрасывает, как припадочного, пока я наблюдаю за этим светопреставлением. Из последних сил борюсь с желанием намотать их на кулак и дернуть так, чтоб искры зелёные из этих бесячих глаз брызнули! Чёртова сука… Чёртовы жалюзи…
На негнущихся ногах подхожу к окну и плотно сдвигаю ламели. Комната погружается в мягкий полумрак. Всё. Кино окончено. Кинщик сдох.
Не помню, как вышел из бунгало, как дошёл до своего коттеджа, в молчаливом сопровождении Жени. Как прошел в свою спальню, ни на кого не глядя, и никому не говоря ни слова, как завалился на кровать, словно срубленный дуб.
Помню сон: мне снятся мандарины. Целая гора ярко-оранжевых мандарин. Я жадно жру их, со злостью впиваясь зубами в нежную мякоть, обливаясь при этом сладким, липким, ароматным соком, давясь, захлёбываясь им. Ненавижу себя, но не могу остановиться: чем больше я ем, тем больше мне хочется…