Скарлетт
Виноваты не звезды, а наши сердца — эти бессмертные инструменты, которые продолжают биться, несмотря на наши самые доблестные попытки их уничтожить.
БЕЗ ПОНЯТИЯ, почему я здесь.
Ничего не изменилось.
Моя мать все также ходит по магазинам и пьет, как и каждую среду днем. Я наблюдаю за ней через окно. За этой идеально ухоженной и абсолютно несчастной женщиной.
Она одна может поддерживать бизнес по производству ботокса наплаву.
Потому что она не хочет демонстрировать ничего настоящего или истинного.
Она всегда была такой. Она родилась несчастной и умрет несчастной.
Но этот секрет она унесет с собой в могилу.
Важно лишь то, как ее жизнь выглядит со стороны.
Людей не волнует, что в подсобке идет вражда между работниками, когда в витрине магазина выставлены гламурные вещи. Моя мама держит магазинчик по продаже гламура и глянца массам.
Красивые слова и практичные темы для разговоров. Консервативная, но модная одежда и лицо, неподвластное времени и законам гравитации.
Она заняла свое место под солнцем, как предписано родословной. Как и полагается Олбрайт. Она вышла замуж за старого богача, и у нее родился ребенок, как и полагалось. И тогда все пошло наперекосяк.
Я так и не смогла встать в строй, как должна была.
У меня было так много привилегий, что меня от одной мысли об этом тошнило. Я была благословлена всем. Во всей этой ситуации была одна критическая проблема. Я просто была не в состоянии играть ту роль, на которую меня выбрали. Я честно старалась, но так и не смогла стать той, которой меня хотели видеть. Она никогда не могла этого понять.
Она боролась за то, что имела всю свою жизнь. Она вгрызалась в это зубами и ногтями.
Она никогда не знала другого пути.
А все, что делала, я — это была разочарованием всей ее жизни.
Я смотрю в окно, как она потягивает свое шампанское чуть больше тысячи долларов за бутылку, и впервые в жизни мне становится по-настоящему ее жаль.
Мне жаль ее.
Моя мать никогда не узнает, что такое простое удовольствие — сказать кому-то «отвали». Делать что-то потому, что она хочет этого, а не потому, что от нее этого ждут.
Она никогда не узнает свободы в чистом виде, с теми цепями, в которые она так тщательно себя заковала.
Этот мир принадлежит ей, и мне здесь больше не место.
Ее мир никогда не был моим.
Но сейчас я понимаю это больше, чем когда-либо. Путь, который я наметила для себя, — единственный, по которому я могла бы пойти.
И мне нечего ей сказать.
Мне нечего сказать никому здесь. Кроме трех последних имен в моем списке.
Осталось всего три имени перед тем, как я по-настоящему сброшу оковы этой жизни.
ПОЕЗД кажется старым, хотя в Нью-Йорке я никогда не передвигалась на общественном транспорте. Олбрайты предпочитали личные авто для передвижений по городу.
Первый раз я села на поезд в тот вечер, когда уезжала отсюда. Я не знала, куда хочу поехать. Я просто взглянула на табло и выбрала следующий по расписанию поезд.
Так я оказалась в Бостоне.
С тех пор я ездила этим маршрутом туда и обратно несколько раз. Ни один из них не был таким мрачным, как в тот первый раз.
Теперь это больше похоже на приключение.
Мне нравится смотреть на людей и придумывать о них истории в своей голове. Я избегаю бизнесменов и ищу выделяющихся в толпе. Тех, у кого яркая одежда или чудоковатые татушки. Например, вон тот парень, читающий книгу по самосовершенствованию о том, как завоевать друзей.
Такие найдутся в каждой толпе незнакомцев.
Но сегодня все совсем иначе. Или, может быть, это я изменилась.
Мой взгляд останавливается на мужчине через два ряда напротив меня, читающем газету.
Нет ничего особенного, что привлекло бы мое внимание к нему. Просто ощущение, что, возможно, мы уже встречались с ним раньше.
Но он не бывший клиент и точно не житель Нью-Йорка.
Он старше меня. Думаю, ему около тридцати. Привлекательный какой-то грубоватой красотой. Военный насквозь. Он часто осматривается по сторонам и смотрит на всех, кроме меня.
Я — девушка, внимательная к деталям.
Всегда была такой.
Я подмечаю то, что другие обычно не замечают, потому что они так погружены в себя.
Например, как его брюки поднимаются чуть выше лодыжек, когда он сидит, и как одна из его лодыжек меньше другой.
Не меньше, а искусственная.
Я узнаю сустав протеза, потому что на улице есть девушка — Кеша, которая тоже носит такой протез. Как ни странно, существует целый фетиш на такие вещи, и девушка делает на этом деньги. Она любит повторять, что лучше, что случалось с ней — это ампутация ноги.
Но этот парень, рискну предположить, потерял свою в зоне боевых действий.
Его рука тоже покрыта шрамами, но поскольку он одет в куртку, о степени его увечий остается только гадать.
Взгляд на него заставил меня внезапно подумать о Сторм.
Я давно ее не видела. Но теперь, когда я снова в игре, это, вероятно, скоро изменится.
Я забываю о человеке с протезом, когда выхожу на станции Бэк-Бэй. Теперь у меня на уме только одна цель, и зовут его Куинн.
У него сегодня встреча, и он понятия не имеет, что я тоже получила напоминалку.
Зал ожидания шикарный, заполнен обычными подозреваемыми.
Несколько золотоискательниц разглядывают конкуренток, когда я сажусь, и воротят носы при виде меня. У меня нет легендарной сумки Birkin, а на ногах отнюдь не «лабутены», так что это означает, что я — отброс.
Я скрещиваю ноги и поворачиваюсь к бару. Они понятия не имеют, что у меня может быть сумка Birkin, если я того очень захочу. Или сто пар «лабутенов», если бы я захотела.
У меня такой трастовый фонд, что их будущие мужья покажутся им мелочью.
Когда моя мать узнала, где я, она быстренько и без шума перевела все деньги на мое имя.
У меня нет никаких опасений по поводу того, что спущу их на ветер. Эти деньги никогда не принадлежали ей, а скорее моим дедушкам.
И один из них однажды, на смертном одре, шепнул мне на ухо, что я должна жить, пока есть такая возможность. Что я должна тратить деньги по своему усмотрению, наслаждаться жизнью и радоваться каждому дню, который мне дан.
Он хотел, чтобы у меня были эти деньги.
И моя мать была спокойна, зная, что это означает, что ей не придется больше меня видеть.
Так что я взяла их. Но я, конечно, не разбрасываюсь ими.
Я поступаю так, как советовал мой дедушка. Время от времени я балую себя тем, чего мне действительно хочется. Мороженое, туфли, нижнее белье La Perla.
Сегодня это было черное платье, которое я надела.
Когда Куинн войдет в бар, оно не ускользнет от его взгляда.
А когда бармен подойдет, я закажу «Грязный мартини».
Куинн не пропустит и это.
Я делаю маленькие глотки и играю с телефоном, проверяя бар каждые несколько минут, чтобы убедиться, что не пропустила его.
Рядом со мной садится не Куинн. А тот мужчина из поезда. Тот, что с протезом ноги.
Это не совпадение.
И все же он не произносит ни слова.
Как и я.
Кто-то из нас должен заговорить первым, но это точно буду не я.
Он снимает пиджак и откидывает его на спинку стула, и краем глаза я замечаю татуировку, выглядывающую из-под рукава его рубашки.
Костяная лягушка.
Он выжидает, пока ему не наливают его напиток — старое доброе разливное пиво, — чтобы затем обратить свое внимание на меня.
Это продуманный ход с его стороны, он пытается выбить меня из колеи долгим молчанием. Это тоже работает, по крайней мере, чуть-чуть, но я этого не показываю.
— Могу я купить вам еще выпить? — спрашивает он.
Только вот это уже не действует.
— Извини, приятель.
Я улыбаюсь.
— Думаю, тебе лучше пойти в другое место, если ты хочешь выпить «Раздавленную лягушку». Это не совсем то заведение.
Он улыбается в ответ, и в глазах появляются смешинки.
— Что меня выдало?
— Если кто-то ходит как морской котик и говорит, как морской котик, то это, скорее всего, гребаный морской котик.
— Уже нет, — говорит он.
— Я так и думала, — говорю я ему. — При вашей-то больной ноге.
— От тебя практически ничего не ускользнуло, да?
— Единственное, что меня интересует, так это то, почему вы тратите свое время, сидя здесь рядом со мной в этом баре.
— Хорошо. — Он складывает салфетку под пиво, сворачивая ее своими ручищами, продолжая говорить. — Просто подумал, что ты должна знать, что Куинна не будет здесь сегодня вечером.
Его подколка перестала быть приличествующей обстоятельствам.
— Дайте-ка угадаю. Он нанял вас в качестве личного охранника. Это, скорее всего, какая-то идиотская шутка.
Я встаю, чтобы уйти, но он тянется к моей руке и останавливает меня. Однако, когда я смотрю на него, он быстро отдергивает руку.
— Я не его охранник, — говорит мне незнакомец. — На самом деле, мы с ним даже не знакомы. Но я знаю тебя, Тенли. Или лучше мне звать тебя Скарлетт?
В его голосе нет злобы. Но я, тем не менее, начинаю волноваться.
— Что это значит?
— Расскажу, если позволишь, — говорит он. — В более приватной обстановке, если не возражаешь.
Я уже собираюсь сказать ему, чтобы он отвалил, когда он показывает мне значок.
Гребаное ФБР.
— А у меня есть выбор? — спрашиваю я. — Или мне стоит ожидать еще кого-нибудь?
— Ты можешь мне доверять, — говорит он. — Я не такой, как Ройс.
Резко захотелось свалить. Но что-то в его глазах удерживает мои ноги на месте. Забавно, но я верю, что он один из хороших парней, даже если мужчина собирается превратить мой день в чертов ад. И я также убеждена, что, скорее всего, захочу послушать, что он мне скажет.
Я киваю ему, и он берет свою куртку, жестом приглашая меня следовать за ним.
Мы поднимаемся на лифте на крышу.
— Это та часть, где вы меня отправляете к праотцам, верно?
Он качает головой и закрывает за нами дверь, показывая мне, что она не заперта.
— Ты можешь уйти в любой момент, если не чувствуешь себя в безопасности.
Я скрещиваю руки и смотрю на город, ожидая, что он скажет мне, зачем вообще притащил меня сюда.
— Меня зовут Букер Кейс, если тебе интересно.
— Очевидно, мне нет нужды представляться, — отвечаю я.
— Я уже некоторое время шпионю за Ройсом, — говорит он мне.
— Полагаю, это означает, что вы также шпионите и за мной. — Он кивает. — Это все равно не объясняет, откуда вам известно о его друзьях. Я никому не рассказывала.
— Тебе и не нужно было этого делать, — говорит он. — У Ройса есть свой список Шиндлера.
Список?
Господи, я даже не хочу думать, что это может быть реальностью.
— Как я могу быть уверенной, что хоть что-то из того, что вы мне здесь плетете, правда? — спрашиваю я его. — Я к тому что, власти начали типа принимать всех с ампутированными конечностями в академию ФБР?
— Несколько лет назад был случай, — говорит он мне. — Раненый ветеран. Это создало прецедент. Пока я полностью способен выполнять свои обязанности, это не проблема.
Это звучит законно, но я не знаю. Я вообще не знаю, что делать с этим парнем.
— Почему вы вообще следили за Ройсом? — спрашиваю я.
— У меня были подозрения на его счет. Большинство из них были необоснованными. Я не хотел передавать все, что накопал на него в бюро, пока не буду окончательно уверен.
— И вы говорите мне об этом? Почему?
Я знаю, почему, но, черт возьми. Мне нужно услышать, как он это произнесет. Мне нужно, чтобы он сказал мне, как я облажась.
— Я не виню тебя за то, что ты жаждешь их смерти, — говорит он. — Они заслуживают ее, за то, что они сделали с тобой.
Я смотрю мимо агента, чтобы не видеть его взгляда. Чтобы не видеть выражения его лица, когда он говорит о моем прошлом.
— Я не знаю, что случилось с Итаном, — продолжает он, — но подозреваю, что это было не ограбление. А что касается Трипа? Его передозировка вызывает сомнения, но это возможно, учитывая его историю с злоупотреблением запрещенными веществами.
Я жду, когда молоток упадет. Либо он собирается шантажировать меня, либо отправит меня за решетку в модном оранжевом комбезе.
— Ройс становится все более безрассудным. И у него всепоглощающая одержимость тобой, которая с каждым днем становится только сильнее.
На этот раз я встречаюсь с ним взглядом. И я говорю это словами, которые агент в состоянии понять.
— Вы воевали, — говорю я. — Вам, как никому другому известно, что некоторые люди настолько ебанутые на всю голову, что единственная гуманная вещь, которую можно сделать, это подвергнуть эвтаназии.
— Возможно, это правда, — соглашается он. — Но это не зона боевых действий, Тенли. И я не могу позволить тебе убить его.
Я чувствую, как это происходит. Кирпичи и раствор моего тщательно выстроенного дома мести рушатся сами собой. Он забирает у меня мое право вершить свою месть, и я ненавижу его за это.
— Так что вы предлагаете? — огрызаюсь я в ответ. — Просто позволить ему убить меня? Так обычно все и заканчивается. Или хотите сказать мне, что мне стоит получить судебное решение о запрете приближаться ко мне ближе, хуй знает, скольки метров, и помахала им перед его лицом, когда он придет за мной?
— Зависит от обстоятельств, — отвечает он. — Расскажи мне о Кайли и ее подруге Кэти.
Я отворачиваюсь. Но мою реакцию не скрыть. Букер — не бизнесмен, ищущий дешевых острых ощущений.
Он загнал меня в угол, и ему это прекрасно известно.
— Я хочу засадить его навсегда, — говорит он. — Но для этого мне нужна твоя помощь.
— Не-а. — Я качаю головой. — Ни за что, блядь. Решили поиздеваться надо мной? Думаете, тюрьма его остановит? Если он вообще доберется до тюрьмы. Я знаю, как все это работает, понятно. Вы просите меня выступить перед судом и свидетельствовать против него?
— И Куинна, и Дюка.
— Это чертова шутка, — пробормотал я. — А какова вероятность выиграть это дело? Ни малейшего шанса. Нет никаких доказательств. Мое слово против их слов.
— Есть еще дневник, — говорит он мне. — Трип все записал. Признание.
— Этого недостаточно. Люди думают, что я мертва, и я бы очень хотела, чтобы они продолжали так думать.
— К сожалению, — говорит Букер. — Те, кто важен, в курсе, что ты жива. Так что ты правда скоро умрешь, если не пойдешь на это, Тенли. Потому что я не смогу защитить тебя, если ты не согласишься дать показания.
— Нет, — говорю я ему снова. — Категоричное и бесповоротное «нет».
Я иду к двери, и агент останавливает меня, произнося:
— Дело не только в тебе, — говорит он. — Как думаешь, сколько еще женщин он убьет, прежде чем доберется до тебя?
Моя рука дрожит на ручке.
— Вы не вправе взваливать все это на меня.
— Он собирается вывести тебя на чистую воду, — говорит Букер, и в его голосе звучит покорность. — Есть твои фотографии. Кучи улик. Сын сенатора и многие другие. Он уже связался с несколькими новостными изданиями.
И он загнал меня в угол, потому что я точно знаю, что это правда.
Я поворачиваюсь и встречаю агента взгляд. Я никогда в жизни никого не умоляла, но сейчас я хочу умолять его. Чтобы он прекратил это. Я хочу верить, что он хороший человек.
Как Рори.
Я могу сказать, что он уважает женщин. Он уважает меня. Но хороших поступков не бывает.
— Какой вам от того прок? — спрашиваю я его. — Что получите лично вы за помощь мне?
Он отворачивается, испытывая отвращение к себе, вину… и я права. Я всегда права.
— Когда все закончится, — говорит он. — Я попрошу тебя оказать мне услугу.
— Прости, мистер Трепло. Я не оказываю услуг подобного рода. Вам придется оговорить условия заранее, или и речи не может быть ни о какой сделке.
Его взгляд переместился на небосклон, и он рассеянно потер шрамы на тыльной стороне руки.
— Сторм.
Что ж, вот сюрпризик.
— А что с ней?
— Мне нужно знать, где я могу ее найти.
Я не говорю ему, что не знаю, потому что сейчас это единственный козырь, который у меня есть. И к тому же лучше позволить людям поверить, что они получат от вас то, что хотят.
— Ты лучше всех знаешь, как ее найти, — добавляет он.
— Что вам от нее нужно?
Букер не отвечает. Но в его глазах есть что-то, что говорит мне, что для него это личное. Он желает ее сильно.
Достаточно сильно, чтобы шантажом заставить меня поступить правильно. И я предполагаю, что он не из тех, кто часто идет на сделку с собственной честью.
Но это неважно.
На улицах у нас есть своя Омерта.
Я бы не отдала ее ни за какие его посулы. Но ему не нужно этого знать.
— Хорошо, — говорю я. — Если я сделаю это, вы избавитесь от всех улик против меня?
Он кивает.
— У моей матери будет чертов сердечный приступ, когда она узнает.
— Возможно, — соглашается он. — Но она не была для тебя матерью, так что я бы не стал беспокоиться о ее чувствах.
— Только вот не нужно притворяться, что знаете меня, — предупреждаю я его. — Вы не знаете меня, независимо от того, что нарыли на меня. Вам известно только то, что написано на бумаге.
Букер игнорирует мою колкость и кивает мне.
— Тогда давай сделаем это. Давай покончим с этим. Я дам тебе неделю на размышление, — говорит он.
— Тут и думать не о чем, — возражаю я. — Хотите, чтобы я это сделала или нет? Нет смысла возиться…
— Есть еще кое-что, о чем тебе стоит знать, прежде чем ты дашь свое согласие.
Что бы это ни было, мне это не понравится.
— Этот вид суда будет сложным. Затянутым. СМИ будут шнырять повсюду. За тобой будет пристально наблюдать бюро, репортеры, жаждущие крови враги.
— И что вы хотите сказать?
— Рори Бродрик, — едва слышно произносит он.
И вдруг все, что было таким ясным, стало вмиг очень туманным.
Рори.
— Не хочу показаться самонадеянным, — говорит Букер, — но рискну предположить, что он тебе небезразличен.
Он воспринимает мое молчание как утвердительный ответ.
— Если ты не хочешь вмешивать его во все это… если не хочешь вызвать подозрения Синдиката, обрушив на них весь жар этого суда, тогда тебе стоит держаться от него подальше.
И вот оно.
Моя ясность.
Этим утром отношения с Рори были такими туманными. Мутными, запутанными и неопределенными. Но слова Букера расставили все по полочкам, поделив все на черное и белое. И прямо сейчас мне приходится столкнуться с очень реальными чувствами, которые я так старалась отрицать.
Я забочусь о Рори.
Я влюблена в него.
И это настолько реально, насколько это вообще возможно для меня.
— Зачем вам все это? — спрашиваю я Букера. — Зачем предупреждать меня? Если вы в курсе, чем они занимаются…
— Я не считаю Рори Бродрика плохим человеком, — говорит он. — Но практика преступных Синдикатов в целом одинакова во всем мире. Если они застукают тебя мило беседующей с федералами, что, по-твоему, произойдет?
Я знаю, что произойдет.
Рори не причинит мне вреда. Но Лаклэн? Я не уверена. Я подруга Мак, но если ему придется выбирать между защитой своей семьи и мной, он всегда выберет свою семью.
— Он хороший человек, — говорю я Букеру. — Рори никогда бы не причинил мне вреда.
— Знаю, — говорит он. — Я видел вас вместе.
Остальные слова застряли у меня в горле, но Букер все прекрасно понял.
— Как и ты. Ты не причинишь ему вреда.
Он прав.
Я не могу втянуть его в этот беспорядок. Чтобы он завяз в этом еще глубже. Я не могу рисковать его жизнью или его отношениями с Синдикатом.
Мне нужно, чтобы он меня ненавидел. Только так он меня отпустит. Он сам так сказал. Что он готов сражаться за меня. Что он никогда не сдастся.
Я закрываю глаза, и дрожь прошивает мое тело.
Я паду на свой меч ради него. Чтобы защитить его. И любить его единственным способом, на который я способна. Держа его как можно дальше от себя.
Давая ему реальный шанс на счастье. С кем-то, кто этого заслуживает.
Букер ждет меня, когда я открываю глаза. Ждет слов, которые, как он уже знал, прозвучат.
— Мне понадобится твоя помощь.