Скарлетт
Ад пуст. Все черти здесь[6]
Шекспир
— Сегодня ночь посвящения, — шепчет Ханна на другом конце линии.
— Откуда ты знаешь? — делаю вид, что не в курсе.
— Нашла записку в шкафчике после уроков. Там было написано, что я должна встретиться за пределами кампуса сразу после полуночи.
— Круто, — говорю я ей. — Надеюсь, ты поступишь.
— Ты тоже получишь записку, — настаивает она. — Не может быть, чтобы ты ее не получила, учитывая твою семью.
Я не говорю Ханне, что уже получила записку, и у меня нет желания ее смотреть.
— Я бы все равно не пошла, — говорю я. — Все это так архаично.
— Ты шутишь? — Ханна буквально шипит, как будто это худшее, что я когда-либо могла сказать. — Тен, ты ДОЛЖНА пойти. Если ты не пойдешь, это будет полное социальное самоубийство. Кроме того, что скажет твоя мама, если узнает?
Я бросаю взгляд через кухню на женщину, о которой идет речь, и точно знаю, что сказала бы моя мама. Она бы взорвалась, если бы узнала, что я не пойду.
Каждая женщина в моей семье на протяжении последних трех поколений была членом «Птиц пера». Быть Птичкой — это право Олбрайта по праву рождения, говорит моя мама. Это честь и традиция, к которой я должна относиться серьезно.
Я бы хотела, чтобы меня это волновало так же сильно, как ее, но это кажется таким глупым. Не похоже, что эти «тайные» общества вообще являются тайными. Все знают, кто в них состоит, и кто правит балом. И независимо от того, стану я Птичкой или нет, мой социальный статус в Марквардте не изменится. Я — никто, и это именно то, что мне нравится.
— Послушай, — говорит Ханна, она раздражена, и это заставляет меня чувствовать вину за то, что я не такая, как она. Что я не похожа ни на кого из них. — Просто подумай о своих заявлениях в колледж. Ты ведь хочешь в Гарвард, верно? Знаешь что, Тен, так же как и миллион других людей. Если ты хочешь, чтобы у твоего заявления был хоть какой-то шанс не быть похороненным на дне кучи, тогда тебе нужны эти внеклассные занятия. И, кроме того, Александр сегодня тоже проходит инициацию. Ты же знаешь, что Преторианцы могут встречаться только с Птичками.
У меня защемило в груди при мысли о том, что Александр меня бросит. Он не всегда мне нравился, особенно когда моя мать упорно пыталась свести нас вместе, но за последний год я действительно прикипела к нему.
Когда поблизости нет его друзей, он действительно может быть милым.
— Алё? — Ханна огрызается. — Ты вообще меня слушаешь?
— Я подумаю об этом, — говорю я ей.
— А если нет, — рычит она, — тогда можешь поцеловать Александра на прощание. Он никогда не простит тебе этого.
Она бросает трубку, оставляя меня слушать короткие гудки, пока мама рассматривает меня. Ее взгляд постоянно бегает по мне, как будто мама перечисляет способы, которыми я могу усовершенствоваться. А затем она задает вопросы, один за другим, как если бы мы были на вечерних семейных ужинах.
— Все хорошо в школе? — спрашивает она.
— Все хорошо, — говорю я ей.
Она замолкает на мгновение, оглядываясь через плечо, чтобы убедиться, что рядом нет никого, кто мог бы услышать ее следующий вопрос.
— Как твои симптомы?
— Это не симптомы, мама, — вздыхаю я. — Это называется черты характера.
— Да, но… независимо от того, как ты хочешь их назвать, мне нужно знать, что ты все еще работаешь над ними. Что ты делаешь то, что обещала мне.
— Да, — говорю я. — Я делаю все, что ты хочешь.
— Хорошо, — отвечает она. — Это хорошо, Тенли.
На кухне тихо, и разговор фактически окончен, когда она уходит, не сказав больше ни слова.
Позже той же ночью я тайком выхожу из дома и жду в конце квартала, как мне было велено.
Подъезжает машина, и я едва успеваю разглядеть лица внутри, когда меня буквально запихивают внутрь тачки.
Кто-то закрывает мне глаза руками, и я уже начинаю сходить с ума, пока голос Александра не шепчет мне на ухо.
— Успокойся, детка, — говорит он. — Это всего лишь я.
— Что ты здесь делаешь? — интересуюсь я. — Я должна пройти посвящение сегодня вечером.
— Я здесь, чтобы сопровождать мою девушку. — Александр берет меня за руку, и я чувствую, как часть моих нервов уходит, когда он поглаживает бьющийся под моей кожей пульс.
— Ты нервничаешь? — спрашивает он.
— Нет, — лгу я. — Почему они проводят оба посвящения в одну и ту же ночь? Разве они не должны быть раздельными?
— Нет, — говорит Александр, но больше ничего не объясняет.
— Другие девушки нас где-нибудь встречают?
— Да, — говорит он. — Конечно. Но сначала ты должна пройти первое испытание.
— Какое?
Он подносит что-то прохладное к моим губам, и жидкость выплескивается мне в рот.
— Выпей.
Я не хочу этого делать. Все это звучит так неубедительно. Но я знаю, что меня всегда будут высмеивать как девушку, которая не смогла пройти даже первое испытание, если я этого не сделаю. И тогда моя мать возьмется за меня, пугая перспективой тяжелой работы и потерей репутации поколений нашей семьи.
Итак, я выпиваю жидкость.
И меня сильно прошибает.
Не то чтобы я когда-нибудь пила по-настоящему, но напиток кажется крепче, чем должен быть. Через несколько мгновений у меня кружится голова, я в замешательстве, и все мое тело вдавливается в сиденье.
Александр что-то говорит, но я не понимаю слов. Я приваливаюсь к нему, и тогда вокруг меня раздается смех.
Я проваливаюсь в забытье.
Я не знаю, как долго мы провели в машине. Потому что, когда я возвращаюсь в реальность, мы где-то в другом месте. Здесь холодно, и пахнет сосной.
Надо мной луна, а подо мной грязь и камни, впивающиеся в мою кожу. Хрюканье и шлепки.
— Да, черт возьми, — говорит кто-то.
И это слишком близко к моему лицу. Что-то тяжелое падает на меня сверху, и когда мои глаза привыкают, я понимаю, что это Дюк.
А потом я понимаю, что я голая, и он внутри меня.
Мой рот открывается, и из него вырывается крик.
— Какого черта?
Это голос Александра.
Рука зажимает мне рот, и он теперь ближе, говоря мне на ухо.
— Заткнись на хрен, Тен, — шепчет он. — Тебе просто нужно пройти через это, и мы оба в игре.
Все его друзья здесь. Я вижу их и чувствую их, и это предательство пронзает меня, как раскаленное железо. Я все еще кричу ему в ладонь, когда Дюк отходит от меня, и его место занимает Александр. Он хрюкает и толкается в меня, закрывая мое лицо рукой.
— Чувак, тебе нужно заставить ее заткнуться, — говорит кто-то.
Чья-то рука вцепляется мне в волосы, и моя голова снова ударяется о землю. Раз, два. Снова накатывает головокружение.
— Влейте еще немного того дерьма в напиток и дайте мне, — говорит им Александр.
Пару минут спустя мой рот приоткрывается, и в горло льется еще больше жидкости. Я чуть не задыхаюсь от этого, но они все равно продолжают вливать это в меня.
Что бы это ни было, от этого я снова становлюсь безвольной, а мое тело бесполезным.
— Наконец-то, — бормочет один из них. — А теперь переверни ее, чтобы и мне досталось немного. Не будь жадной свиньей.
На мне так много рук. Тела давят на меня.
Я вижу только мимолетные проблески кошмара, перемежающиеся приступами потери сознания. Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем я снова начинаю чувствовать что-то в своих конечностях. Но в тот момент, когда я это делаю, я пытаюсь дать отпор.
На этот раз кто-то зажимает мне рот и нос рукой.
Я не могу дышать.
И я не могу сопротивляться.
Больше нет.
Последнее, что я слышу, когда все вокруг замолкает, это голос Александра.
— Ты дал ей слишком много. Какого хрена? Что мы теперь будем делать?
Меня тащат по грязи, швыряют в неглубокую яму. Листья и камни царапают мою кожу и погребают меня заживо.
Ненависть поселяется у меня в животе и растекается по венам, затмевая все внутри меня. Пока не останется ничего. Ничего, кроме всепоглощающей злости.
Тщательно выстроенное царство контроля рушится вокруг меня.
Вода в ванне уже остыла; я подтянула колени к груди, когда размазываю засохшую кровь на руке по стене.
Она смешивается с конденсатом и образует крошечные красные ручейки в трещинах плитки, просачиваясь обратно в ванну и отравляя все вокруг меня.
Предательство, боль, полная потеря контроля.
Это происходит снова и снова.
Пришло время войны, и теперь отступать некуда.
Я загнана в ловушку этой игры. И единственный выход — это оставить за собой кровавый след.
Я собираюсь убить их всех.
Я заставлю их заплатить за свои грехи, и я, блядь, выиграю.
Если Александр думает, что когда-нибудь снова прикоснется ко мне, он может умереть с этой мыслью, когда я всажу свой нож в его сердце.
Но этого недостаточно. Этого недостаточно, чтобы умерить огонь, горящий внутри меня. Александра и его друзей недостаточно.
Есть еще кое-кто, о ком я умолчала. А я не сдерживаюсь никогда. Я была милой, но ни хрена не делаю ничего мило. И вот уже два раза Рори Бродрик перешел мне дорогу.
Если бы он не прервал меня сегодня вечером, ничего этого не случилось бы.
Я бы не вышла из игры, и была внимательна, а Александр не застал бы меня врасплох.
Он просто продолжает все портить. Рори думает, что может меня исцелить, но я собираюсь ему показать, что меня уже не исправить.
Есть только насилие, нужда и ненависть.
И теперь я собираюсь использовать его как пешку. Я собираюсь забрать хрупкое, ранимое маленькое сердечко Рори… и буду играть с ним, как с гребаной игрушкой.
Готов встать у меня на пути, мистер Бродрик? Тебе стоит постараться обмануть свое сердце и надеяться на быструю смерть.