Вода в чайнике вскипела, Климиха налила ее в стакан и поставила студить на подоконник.
- Сода у нас есть?
- Свежая. Вчера в ларьке купила.
Климиха нащупала в печурке пачку соды и подала ее Арине.
- Горло прополощу. Сода помогает.
Однако на этот раз полосканье не облегчило боли.
Арина чувствовала, как ее окутывает нестерпимым жаром и что-то горячее, влажное клубится в горле, спирает дыхание.
- Мам, сходите к Косте, - попросила она, прикладывая ко лбу влажное полотенце. - Пусть какой-нибудь травы даст.
Погода портилась. Небо затягивалось тучами, с гор тянуло влажным туманом. Дело было к дождю. Климиха добрела до сторожки, когда уже кругом нудно, по-осеннему моросило. Она скинула с головы холстяной мешок, который служил ей вместо башлыка, не здороваясь сказала:
- Аринка заболела.
При этих словах Костя вздрогнул, спросил осевшим голосом:
- Чем?!
- Не помню, как называется. Видать, простудилась.
Велела травы у тебя взять.
Костя зажег лампу, поднес ее к полкам, отыскал пучок из разнотравья и отдал Климихе. Та обернула его в тряпицу, сунула к себе за пазуху, чтоб не намочить в дороге.
- Побегу! А то она одна. Как в огне горит.
- В огне?! - воскликнул Костя, торопливо шаря свободной рукой по полкам. - И я с вами, теть. Постойте. - Он вынул из-за склянок с настойками какой-то синий мешочек, рванулся к двери, на ходу надевая тулуп и кабардинку.
В отсутствие матери Арина впадала в забытье, металась и звала кого-то. Ей делалось страшно, потому что она видела себя одну среди белых, безжизненно-ровных снегов. Пусто было вокруг, ни одной живой души. Она кричала в немое пространство, кричала до тех пор, пока не ощущала под головою подушки... Появились Костя и мать, Арина приподнялась на локтях, удивленно и радостно произнесла:
- Вдвоем? - Слабая улыбка отразилась на ее лице и потухла. - Костя, присядь... Ангина у меня.
Костя сел на табуретку возле кровати, но тут же вскочил, вспомнив, что нужно готовить отвар из разнотравья.
- Теть, горячая вода где?
- В чайнике.
Через несколько минут он поднес к губам Арины стакан крепкого зеленоватого отвара. Она пила с закрытыми глазами, вздрагивая при каждом глотке.
- Больно, - она отвела Костину руку. Лоб ее покрывался бисеринками пота. Скоро опять наступило забытье. Костя сидел и каждым нервом отзывался на малейшее проявление ее боли, отмечал все перемены на Аринином лице.
Пришло утро. Дождь за окнами моросил гуще.
- Ты бы шел к себе, - с состраданием шепнула ему Климиха, когда Арина мало-помалу успокоилась, затихла под одеялом. - Умаялся за ночь.
Костя не шелохнулся в ответ.
Арина почувствовала дневной свет, открыла глаза и увидела настороженно склонившегося над собою Костю.
- А ты все сидишь?.. Молчун мой нескладный.- Арина дотронулась рукой до его плеча, Костя слегка отодвинулся. - Все караулишь меня. За мною муж так не ухаживал, как ты.
И вспомнилась ей вьюжная северная ночь, занесенный снегом поселок лесорубов, пустая рубленая изба, В избе холод, окна заледенели, в трубе надсадно воет ветер. Она одна. Лежит на кровати, дрожа от озноба, и с нетерпением ждет мужа. Он ушел в аптеку за лекарством и почему-то не возвращается. А уже ночь, и вспухшие миндалины душат, и печь остыла. Он пришел в полдень, выложил на стол ворох таблеток и... уснул на полу. Оказалось, муж пил с дружками, которых встретил по пути из аптеки. И это случилось спустя полгода после их же[нитьбы. По молодости лет она все простила ему. Думала:
чего не бывает. А теперь ей сделалось больно при одном лишь воспоминании об этом, больно и обидно за себя, за даром отданную этому человеку молодость. Арина глядела на Костю, и на глаза у нее наворачивались слезы.
Костя сидел, уткнув локти в колени и свесив голову.
Веки у него были опущены, ни один мускул не вздрагивал на лице. Казалось, он дремал. Но Арина догадалась:
это обманчивое впечатление, он все слышит и все видит...
И опять тянулись перед нею пустые белые снега, лицо Кости таяло, отодвигалось куда-то, ее обступала жуткая, почти немыслимая тишина... И Арина уже не знала, живет ли она или больше не существует на свете. Ее пугала возможность последней догадки, и тогда, собравшись с духом, она принималась звать Костю, силясь рассмотреть его лицо. Звала и звала, пока оно и вправду не возникало перед нею, тогда она тихо и благодарно улыбалась ему и успокаивалась.
Время перевалило за полдень. Арине стало хуже, несмотря на то что Костя испробовал еще одно средство - отвар из плодов шиповника. Он вспомнил о засушенных цветках шиповника, которых почему-то не было в синем мешочке, хотя он клал их туда еще летом, и решил сходить за ними. Мимоходом заглянул к Евграфу Семенычу и попросил его посторожить этой ночью.
Костю приводила в смятение мысль, что он ничем не может помочь Арине, и его травы бессильны. Оставалась последняя надежда: цветы шиповника. Он верил в их чудодействие, знал по собственному опыту, какой целительной силой обладают нежные бело-розовые лепестки.
В сторожке он перевернул вверх дном содержимое полок, расшвырял пучки трав, вгорячах разбил стеклянную банку с настойкою пустырника - и все напрасно: цветов шиповника не было. Куда они делись? Кто их мог взять?
Мучимый этими вопросами, Костя сел на кровать и глубоко задумался. Почему ему всегда не везет? Он теперь ненавидел свои травы и едва сдерживался, чтобы не истоптать их и не выбросить за порог... Что делать? Не возвращаться же с пустыми руками?
И вдруг он вскочил на ноги: цветы брала Марея! Не дожидаясь прихода Евграфа Семеныча, Костя ткнул ключи в воробьиную дырку застрехи и заспешил на ферму. Марею отыскал в коровнике.
- Здорово, Марей. Я к тебе, - задыхаясь проговорил Костя.
Марея окинула его настороженно-изучающим взглядом, воткнула вилы в лежащий у ее ног навилень сена, таинственно усмехнулась:
- Что по дождю носишься. Мокрый, хоть выжимай тебя.
- За шипшеной прибег.
- За шипшеной?
- С Ариной плохо. Ангина.
Марея зябко повела плечами.
- От ангины не умирают. Перетерпит.
- Плохо ей, - повторил Костя. - Дай шипшены.