На этот раз дорога до райцентра заняла гораздо меньше времени, чем обычно. Павел нёсся по шоссе, ловко лавируя в потоке машин, не боясь гаишников, его внедорожник все знали и не останавливали.
Фаина вжалась в заднее сиденье, вцепившись побелевшими пальцами рук в переднее кресло. Мужчины сидели впереди и, как ни в чём не бывало, обсуждали, каким образом телефон мог попасть в карман куртки.
Они уже перешли на ты и вели себя, как старые добрые приятели, словно были знакомы тысячу лет. Тем не менее, при всей своей симпатии к Илье, Павел Афанасьевич ещё ничего для себя не решил.
Совсем не факт, что Илья не при делах. Даже если Фаина за него поручится, она не может знать наверняка, кем стал друг её юности. В конце концов, прошло 20 с лишним лет и он мог превратиться в кого угодно.
За свою многолетнюю службу Павел не раз сталкивался с подобными метаморфозами, поэтому ко всему относился насторожено. Он уже отправил запрос по месту службы Ильи с целью выяснить всю его подноготную.
Интересно, что он за фрукт и с чем его едят? Осталось только дождаться результата, а потом уже делать выводы. А пока, не мешало бы расспросить хорошенько обо всём.
— Значит говоришь, как только я тебя обыскал, ты прямиком направился в больницу и больше нигде не останавливался?
— Нет, почему? По пути я остановился возле небольшого магазинчика, покупал там фрукты и сладости.
— Тогда не факт, что телефон подбросили в больнице.
— Но куртку я нигде больше не снимал.
— Могли в очереди незаметно подойти сзади и подложить.
— Да в магазине народу-то почти не было, ко мне никто не подходил близко, это я точно помню. Да и телефон я нашёл во внутреннем кармане.
— Ясно, значит первым делом будем плясать от больницы, сейчас отвезём Фаю и я там поспрашиваю, как это могло произойти. Там кто-нибудь вообще следит за одеждой посетителей?
— Я сдавал куртку гардеробщице, но потом, когда уходил, её уже не было на месте и одежду я забирал сам.
— Вот это да, эдак ведь каждый может зайти с улицы и взять любую понравившуюся вещь.
— Получается так.
— Фаюш, а ты что скажешь? В этой больнице что, совсем бардак?
— Не могу сказать точно, знаю только, что персонала там не хватает, возможно гардеробщицей подрабатывает какая-нибудь санитарка. Паша, сбрось пожалуйста скорость, не гони так, мне страшно.
— Чего же ты молчишь? Я всегда езжу быстро, но ради тебя готов изменить своим привычкам. Так пойдёт?
— Спасибо, уже гораздо лучше. Кстати, мы пока так и не выяснили, кому принадлежит телефон. А вдруг он не имеет никакого отношения к Татьяне Викторовне? У меня, например, точно такой же, правда он остался дома.
— То есть, ты хочешь сказать, что это может быть и твой телефон?
— Это вряд ли, я бы его сразу узнала, на моём телефоне есть небольшая трещина на корпусе, уронила нечаянно.
— А почему ты оставила мобильник дома?
— Потому что ушла от мужа и не хотела брать ничего из того, что он дарил.
— Понятно, я слышал, у тебя с ним сложные взаимоотношения.
— Да уж, сложнее некуда. Давай лучше о чём-нибудь другом поговорим.
— Хорошо, как скажешь. В общем, судя по описаниям соседки и тому, что в телефоне стёрта вся информация, этот аппарат принадлежит жертве.
— Погоди, почему жертве? Разве учительницу убили?
— Имею в виду, жертве несчастного случая. Тем не менее, совершено преступление, пропал телефон и необходимо установить, кто его украл.
— Ой, что-то ты темнишь, Павлуша, стал бы ты из-за одного телефона пропадать в нашей деревне.
— Так я ведь человек подневольный, куда прикажут, туда и еду.
— Ладно, уговорил, сделаю вид, что поверила. Так значит, несмотря на то, что телефон основательно почистили, всё можно восстановить?
— Да, преступнику невдомёк, что при определённых условиях это очень легко сделать.
— Как же так? Выходит, ни о какой конфиденциальности и безопасности личных данных речь не идёт и никто из нас не защищён от прослушки? — вмешался в разговор Илья, вдруг почувствовав острый укол ревности.
— Ну почему же? Все сведения конфиденциальны до тех пор, пока не понадобятся правосудию. Для того, чтобы установить, кому принадлежит телефон, восстановить содержание сообщений и журнал звонков, необходимы специальные полномочия и постановление прокурора. Коли нечего скрывать, то и бояться незачем.
— Понятно, но думаю всё же не стоит обсуждать важные дела по телефону.
— Наверное, не стоит. Мне кажется, или ты немного напрягся, Илья?
— С чего это вдруг? Мне скрывать нечего.
— Вот и хорошо. Если ты не имеешь к Татьяне Викторовне и её мобильнику никакого отношения, тогда тебя это вообще не должно заботить. Но кто-то очень хочет свалить всё на тебя, телефон подбросили не просто так.
— Ничего себе, а почему выбрали именно меня? Только потому, что я не местный?
— Не думаю, что только поэтому. Признавайся, кому успел дорогу перейти? Баба Шура тебя вон тоже не особо жалует. Говорит, немтырь ты.
— Как понять, немтырь?
— Ну, это означает необщительный, тот, кто людей сторонится.
— Час от часу не легче. То есть, если я не братаюсь со всеми, значит немтырь?
— По всей видимости так, во всяком случае в глазах бабы Шуры точно. Ты ведь ей не рассказывал, что родом из этой деревни?
— А что здесь такого? Я просто не успел сразу рассказать, а потом слишком много событий произошло и я не стал открываться, чтобы не подставлять Фаину. Наверняка до тебя уже донеслись слухи о наших отношениях?
— Конечно, и не только об этом. Баба Шура постаралась на славу. На самом деле, она мне очень помогла своими рассказами, много полезного я в них почерпнул.
Наконец подъехали к больнице и Фая с радостью вышла из автомобиля. Пока следователь выяснял у персонала, кто следит за оставленными в гардеробе вещами, они с Ильёй стояли в сторонке и разговаривали.
— Фай, я не стал при следователе спрашивать. Откуда ты его знаешь?
— Кого, Павлушу?
— Павлушу, Павлушу, кого же ещё? Он же у нас следователь?
— Танцевали мы с ним вместе, в один коллектив ходили.
— Так он ещё и танцует?
— Ага, и весьма неплохо. А ты никак ревнуешь, Илюша?
— Нет, конечно, с чего бы мне ревновать? У вас же с ним ничего не было?
— Нет, не было и быть не могло. Он между прочим женат.
Продолжению разговора помешал подошедший Павел Афанасьевич. Он уже выяснил, что хотел, и попросил Илью поторапливаться. А на прощанье заверил Фаину, что при необходимости с радостью отвезёт её обратно в деревню.
— Нет уж, больше я к тебе в машину ни за что не сяду.
— Почему это, Фаюш? Я же сбросил скорость?
— Сбросил, но всё равно для меня это слишком быстро. Особенно вначале, когда ты нёсся, как угорелый. Я уже мысленно распрощалась со всеми, думала живыми не доедем.
— Ну, не преувеличивай, я даже как следует не разогнался.
— Представляю, что будет, когда разгонишься. Ладно, пойду я, мама там наверняка с ума сходит.
— Пока, Фаечка, я завтра приеду, если конечно Павел Афанасьевич разрешит.
— Разрешу, не переживай, тем более, что твой паспорт всё ещё у меня.
— До встречи, Илюша. Пока, Паша.
Уже порядком стемнело, когда новые знакомые добрались до места. У Ильи сняли не только отпечатки пальцев, но и взяли образцы ДНК. Найденный телефон следователь отдал технарям.
Назад в деревню приехали поздно ночью. Баба Шура ещё бодрствовала и ждала постояльцев с новостями. Не спал и Николай. Помимо голоса, звучавшего в голове, с ним приключилась новая напасть.
Лёжа в кровати, мужчина обдумывал, что делать с Зинаидой, но стоило ненадолго прикрыть глаза, как он уснул. Во сне к нему пришла Татьяна, она молча села рядом и тихонько тронула за плечо:
— Колечка, не спишь? Хочешь посмотреть, как толкается наш маленький?
Он в ужасе сел на кровати. На расстоянии вытянутой руки перед ним сидела любовница, она была в подвенечном платье и улыбалась, поглаживая живот. Но как такое вообще возможно?
— Чего молчишь, миленький? Ты разве не рад?
— А чему я должен радоваться?
— Как чему? Ребёнок у нас будет.
— Какой ребёнок? Уйди, тебя нет, ты умерла.
— Как это нет? Вот же я, живая. Скажи, зачем ты меня толкнул? Ты хотел убить нашего малыша?
— Я тебя не толкал, ты сама упала. Уйди, сгинь. Зачем ты пришла?
— Ты ещё не понял зачем? Мы ведь теперь с тобой поженимся? Ребёнок должен родиться в браке.
И тут Николай проснулся по-настоящему. Он дрожал от страха и был весь в холодном поту. Остаток ночи провёл на ногах, включив свет всюду, где только возможно, потому что боялся снова уснуть и увидеть перед собой Татьяну. До него пока не дошёл смысл сказанных ею слов.