Рон ровно дышит во сне, лёжа на животе, одной рукой прижимает меня к себе. А я смотрю на него спящего. Я не извращенка, всё прошло без кровавого катализатора.
Это было сложно. Ломать себя изнутри всегда не просто. Но я смогла. Не могу я всю жизнь себе из-за одного урода перевернуть. Другие же не виноваты, что кто-то воспользовался моим бессознательным состоянием и решил меня поиметь. Вот Рон точно не виноват. Он любит…
А я? Я его люблю? Честно? Не знаю… Но то, что он занял особенное место в моём сердце и жизни — факт. Иначе я бы не подрывалась от одного его звонка, и сердце не билось как сумасшедшее от каждого входящего сообщения. То, что было ночью, даже в голове не укладывается. Ведь я сама сделала первый шаг, хотела проверить, способна ли я быть «нормальной».
Способна… Ещё зажатая, но я и это в себе сломаю. Я хочу жить без страхов и паники. Жить как обычные люди. Предаваться любви, ласкам и похоти, не вспоминая, что кто-то там где-то там решил воспользоваться мной без моего ведома и желания.
В какой-то степени я и сама была виновата, не выпей я шампанского, ничего бы не случилось.
Ты не знала об особенностях своего организма, — спорит мой внутренний голос.
Не знала… Надо было вообще не пить.
Я лежу и любуюсь на красивый мужской торс, могу к нему прикасаться, и меня не кидает в истерику. Переступив через страхи, ты выходишь на новый уровень — уровень получения удовольствия от того, что раньше себе строго настрого запрещал. Это как диета, когда ничего сладкого, а потом съедаешь конфетку и у тебя фейерверк наслаждения и море эндорфинов. А это всего лишь конфетка…
Я прижимаюсь к Рону, стараюсь отключить эмоции и успокоить бешеный ритм сердца. Мне тоже нужен сон. Его горячее тело согревает и успокаивает.
Сплю всего пару часов, мой ритм жизни не позволяет мне терять время на сон, максимум на него пять часов в день, а обычно и того меньше. Рон всё также крепко дрыхнет. Выбираюсь из теплой постели и его объятий, он переворачивается на другой бок. Надеваю его рубашку и иду сначала в душ, потом на кухню.
Интересно, что он ест на завтрак? Готовить я умею и неплохо. С дедушкой в детстве часто готовили что-то, у бабушки на готовку не было времени, у неё были лекции и студенты. А у дедули пенсия, рыбалка и кухня. Думаю тосты, яичница и кофе будут в самый раз. По крайней мере, всё это есть в холодильнике.
Непривычно хозяйничать на чужой кухне, я на домашней то только бутерброд могу сделать, Галя, наша домработница, к плите не подпускает. Поэтому с готовкой иногда отрываюсь на кухне Антона.
Завтрак почти готов, осталось дожарить яичницу и можно будить Рона. Но не пришлось, я так увлеклась, что не заметила, как он встал. Его холодные руки скользят под рубашку и прижимают к себе. Он мокрый после душа.
Непроизвольно дергаюсь и сжимаю руки в кулаки. Это всё ещё работаю старые рефлексы, выработанные за годы. Ласки были под запретом, такие обнимашки позволялись только Антону. Потому что он свой, его не нужно бояться. Он защита. Он насильника уработал так, что я смотрела на него и не понимала, где у него лицо. Сломанные руки, ребра, челюсть, сотрясение — это не весь список травм с которыми ублюдок поступил в травматологию. Он очень долго лечился и восстанавливался. И мне это было по кайфу. Когда его били я получала нереальное удовольствие, сродни сексуальному. Вид крови на его лице меня жутко возбуждал. Вот кто породил чудовище…
— Доброе утро! — ласково мурлычет и одаривает умопомрачительной улыбкой.
— Доброе… Я не слышала, как ты встал.
— Я тоже не слышал, как ты ушла. Разбудили запахи с кухни, — заглядывает мне через плечо.
— Я не знаю, что ты ешь на завтрак, поэтому приготовила на свой вкус…
— Необычно, — сводит вместе брови, отчего между ними появляются две морщинки.
— Почему?
— Современные девушки не готовят сами, — проводит пальцем по моему позвоночнику. Мурашки устремляются к голове.
— Значит, я старомодная, — перехватываю его руку сзади, изумив гибкостью своего тела.
Не прикасайся пока, я ещё не настроилась.
— Не сейчас…
— Ладно, — понимающе убирает руки.
Но я вижу, что он расстроен.
— Тебе идёт моя рубашка, — комплимент сомнительный, но приятный.
— Можешь померить моё платье, — отшучиваюсь.
Завтракаем почти молча, просто смотрим друг на друга и улыбаемся, иногда он кормит меня из своей тарелки.
Прикусить ему пальцы как Гроу? Было смешно. И смотрел Алекс так же, как и ты на меня смотришь. Та же самая похоть в глазах.
— Мне нужно съездить в отель переодеться во что-нибудь не такое кричащее и более тёплое.
— Без проблем! — соглашается он. — Что будем делать потом?
— Не знаю… — пожимаю плечами.
— Могу показать Лондон.
— Ты думаешь, я не видела? — мои бровки подлетают вверх.
— Такой нет, — подмигивает.
Интересно…
В отеле нас ждёт мать-фурия.
Практически с порога она тычет мне в лицо телефоном. Там видео со вчерашней выходкой в клубе.
Когда ты успеваешь интернет мониторить?
— Ты вообще соображаешь что творишь? Ты о своей жизни не думаешь, так о нас с отцом подумай! — срывается на крик. — Тебе прошлого раза мало? Меня в министерстве по головке за такое не погладят!
— Скажи, что я у вас с приветом, — огрызаюсь в ответ.
— Да тебя реально в дурку запереть надо! Это отец ещё не видел, с утра на встречу уехал. Ты о его репутации совсем не думаешь⁈
— Мам, угомонись! — достаю из чемодана теплый свитер и джинсы.
— С сегодняшнего дня твои карты заблокированы.
— Не испугала, — скидываю при ней платье.
Для моих финансов у меня своя личная карта. А туда вчера хороший баланс упал.
Она выходит в гостиную. И обращается уже к Рону:
— А как вы ей такое позволили?
— А не должен был? — удивляется.
— Вас это тоже касается, — прокручивает до момента, где я облизываю его шею. — Как, по-вашему, журналисты на это отреагируют?
— Нормально, мам, — выхожу из комнаты. — Хреновый пиар — тоже пиар. До завтра меня не ждите, — тяну Рона за собой.
Внизу ждёт его Рендж Ровер.
— Извини, не должен ты был видеть наш скандал. Но мать у меня бесцеремонная порой.
Я вижу, как он весь напрягся, лицо стало серьёзным.
— Я не сразу понял из-за чего всё, вы по-русски говорили. Понял только что это из-за видео из клуба…
— Да. Кто-то слил видео в интернет. У тебя будут проблемы? — озабоченно смотрю на него.
— Не знаю. Но шум точно подымется. Странно что агент по этому поводу ещё не звонил, — включает телефон и смотрит, нет ли пропущенных.
— Прости…
— Да ладно! Помуссируют и перестанут, — берёт мою руку и целует каждый пальчик. — Ты права, даже чёрный пиар — это пиар.
— Обращайся, в этом я спец, — шучу в ответ.
Рон действительно показал мне другой Лондон, такой, какой его видят британцы. Красивые улочки пригорода, необычные особняки, места, где он любит бывать, когда ему не по себе.
Мы пообедали в небольшом уютном ресторанчике на краю города, где туристов не встретишь. Зашли на один местный рынок, Рон сказал, что он там подрабатывал грузчиком, когда учился в академии. Приходилось рано утром вставать, ехать туда и до учёбы таскать ящики с фруктами и овощами. Зато всегда был сытый, тамошние продавцы подкармливали худощавого студента.
Я слушала его рассказы с интересом, мне не была знакома такая жизнь. У меня всегда всё было. Даже с избытком. Я понимаю, каких трудов ему стоило выбраться из этого. Теперь мне даже стало стыдно, что я назвала фильмы, в которых он снимался — говном. Тут просто хватаешься за любую возможность.
Он что-то мне ещё рассказывал, когда мы шли по дорожке парка, а я это пропускала мимо ушей, думая о чём-то своём.
— Тебе со мной скучно? — останавливается и обнимает осторожно.
— Нет. Наоборот. У тебя интересная жизнь. У меня такой нет.
— Это не правда. Твоя интересна по-своему…
Возможно… Но мне так не кажется.
— Поцелуй меня, — произношу неожиданно даже для себя.
Позже фото нашего поцелуя появятся в сети, кто-то подловил. А пока у Рона в кармане звонит телефон.
— Да.
— …
— Видел.
— …
— Это моя девушка. Можешь им так и сказать.
Вот это поворот!