Бизнес отца, в котором я ничего не понимаю, свалился на меня тяжёлым бременем. Всем что-то было нужно, а у меня глядя на эти бумаги, в голове белый шум. Юристы, руководители отделов, финдиректор и прочий офисный планктон пытаются мне донести суть работы, но я улавливаю только какие-то нюансы, знакомые мне. Хорошо есть гендиректор, который всем рулит, пока завещание не вступило в силу.
Пришлось подтянуть Антошу, зря, что ли финансовую академию окончил.
— Тебе придется или во всё это вникать, или продавать. Но пока разберёшься, можно много потерять, — даёт заключение Решетняк.
— Ты же рядом, поможешь, — улыбаюсь ему в ответ, покачиваясь в кресле отца в его кабинете.
— Сэл, ты не деловой человек, по крайней мере, не в этой сфере. Вот шоу-бизнеса — это твоё. А тут… Мой совет — продавай всё к чёртовой матери.
— Я могу продать только свою долю, Стаська своей сможет распоряжаться только после восемнадцати. А пока всем будет управлять Орлов, — уже почти соглашаюсь с ним.
— Ты ему доверяешь?
— А у меня есть выбор? Отец его указал, как гендиректора. Значит, он ему доверял. Они с ним у истоков компании стояли. А вообще, кроме тебя я никому не доверяю, — фыркаю, усмехаясь. — Я даже себе не доверяю. Хотя и тебе… Ты так смотрел на Стаську вчера в больнице…
— Я просто проявлял участие, помог ей подняться на подушки, — смущённо отводит глаза в сторону.
— Убью, если ты к моей сестре шары подкатишь, — оскаливаюсь на него.
— Ты в своём уме? Ей шестнадцать! — смотрит на меня невинными глазами.
— Твоему брату было насрать, что мне было шестнадцать, когда он ко мне приставать начал. А яблонька от яблоньки…
— Ты намекаешь, что отец наш тоже такой?
— Вашей матери стукнуло семнадцать, когда он на ней женился, так что у вас гены, Антоша, — поднимаю какую-то бумажку на столе.
Цифры, цифры, цифры… Брр.
— Анна Александровна, к вам юрист, — входит секретарша и прерывает наш разговор.
— Пусть входит… Надеюсь у него хорошие новости, — обращаюсь уже к другу.
Кадышев Юрий Николаевич давно работает в компании отца. Долгое время дружили, тоже проверенный человек.
Входит юрист, нервно вытирает платком вспотевшую лысину.
— Обрадуете, Юрий Николаевич? — спрашиваю его, кивая головой на кресло напротив.
— Боюсь, что нет. Возникли ещё проблемы по поводу наследства, — волнуется под моим взглядом.
Под ним все теряются. Размер глаз всех в ступор вводит.
— Что с ним не так, — подходит ко мне Антон и облокачивается одной рукой на спинку моего кресла.
— Ваша тётя… — смотрит на меня. — Она подала в суд на опротестование завещания.
— И что эта жаба хочет? — откидываюсь назад.
— Больше денег… — вздыхает адвокат.
— Вот сука! — вырывается у Антона.
Он нервно разглаживает волосы на голове и проводит рукой по лицу, задерживаясь на подбородке.
— Значит торговый центр, два спа-салона, ресторан, дом дедушки и бабушки в Казани, двадцать миллионов долларов ей мало, — перечисляю я, загибая пальцы.
Адвокат только, поджимая губы, жмёт плечами.
— Тварь! Никогда не любила ни её, ни её отпрысков, — кидаю с яростью ручку на стол.
Это действительно так. Мою мать семья отца не принимала долгое время. Иноверка. Они мусульмане, а она христианка. Может быть, всё прошло бы и гладко, если бы наши родители не приняли решение, что мы сами выберем веру, когда нам исполнится по четырнадцать лет. Живя в Казани, возможно, я бы и приняла Ислам, но мы жили в Москве. Меня крестили, Стаську позже тоже. Родители отца восприняли это, как оскорбление. Общались мы редко и очень натянуто. Но папа поддерживал семью… Построил огромный дом для отца с матерью. Обеспечил старшую сестру с двумя её сыновьями — трутнями. Вот где слово «мажоры» прям красным фонарём горят над головами.
У тётки деловая хватка, поэтому отец развернул ей нехилый бизнес в родном городе. И вот теперь ей мало…
— Что она хочет? — спрашиваю у адвоката.
— Двадцать пять процентов от состояния.
— А харя у неё не треснет⁈- раздражается Антон.
Сумма приличная.
— Есть же завещание, где четко указано кому и что, разве можно его пересмотреть? — интересуюсь у юриста.
— Если бы ваш отец был болен, невменяем или оно составлялось под давлением, то тогда — да. Но Саша был здоров. Так что у нас все шансы выиграть, — растолковывает Юрий Николаевич.
— Ну и отлично. Пусть идёт в пешее эротическое значит со своим иском, — довольно откидываюсь на спинку.
— Куда идёт? — непонимающе смотрит на нас адвокат.
— На хуй! — поясняет Антон.
Крови тётка всё равно знатно попила, пока поняла, что все эти суды — пустая трата времени и денег. Осталась только с тем, что ей было завещано. Но нервов помотала нереально. А сколько дерьма я выслушала в адрес себя и своей матери… С трудом каждый раз сдерживалась, чтобы не влепить ей по морде. В последний день не выдержала, отвесила ей смачную пощечину, когда она назвала мою мать шлюшкой.
Вдобавок ко всему были проблемы с оформлением опекунства. Взять на себя такие серьезные обязательства я не смогла. Какой с меня опекун⁈ За мной самой присмотр нужен. Их на себя взяла бабуля… И, слава богу, ей не семьдесят пока. Но у неё проблемы со здоровьем, больное сердце. «Правильные» справки обошлись очень дорого. Проблему решили. Осталось подготовить документы к операции.
Стаську согласилась взять немецкая клиника в Дюссельдорфе. Врачи пообещали стопроцентный результат. Сестра будет ходить, и жить нормальной жизнью.
Потерю родителей она перенесла молчаливо, только по ночам, когда я оставалась у неё ночевать, слышала, как она всхлипывает. Однажды не выдержала, включила свет и, обнявшись, мы ревели вместе. Стало легче, мы обе скинули давящий груз потери на некоторое время с плеч. Но всё это большой обман… Боль не проходит, она притупляется. И для этого нужно время, а его прошло так мало.
Мы со Стаськой часто вспоминали после этого родителей. Разные случаи из нашей жизни. Смеялись со слезами и грустью в глазах. Нам их очень не хватало…
Очень, очень…
С Роном мы больше не общались. Первые дни он звонил и писал, потом я его заблокировала.
Зачем рвать себе душу, которая и так разорвана в клочья? Зачем ему девушка с вагоном проблем? Его мать права — я ему не пара. Найдет тихую и послушную мышку, женится, нарожают детей и будут пить чай в пять часов в своём доме где-нибудь в окрестностях Лондона. А такая жизнь не для меня. Для меня — это когда задница пригорает, когда без проблем никуда. Иначе скучно, обыденно… Мне нужен драйв.
— Привет! Готова ехать? — подхожу к Стасе, которая сидит в инвалидном кресле на пороге дома.
— Готова, — улыбается, поджав губы.
Сегодня мы улетаем в Германию. На следующей неделе ей сделают операцию, а через полгода она будет прежней Настей, шустрой и любознательной, бегать со своим фотоаппаратом и снимать всё вокруг.
— Тогда поехали, — толкаю коляску перед собой.
Жизнь устаканивается. Ад из проблем и бумажной волокиты заканчивается. Появляются робкие намёки на хорошее будущее.
У нас будет всё хорошо… Я знаю.