- Все-таки бедная! - сказала Катерина Васильевна. - Будем при ней врознь. Мы с тобою, Верочка, а Чарли с Сашею.
- Но все-таки это нисколько не должно стеснять нас, - сказал Мосолов: мы можем петь, танцовать, кричать; она спит очень крепко.
----
Если спит, если пустяки, то что ж, в самом деле? Расстраивающее впечатление, на четверть часа произведенное дамою в трауре, прошло, исчезло, забылось, - не совсем, но почти. Вечер без нее понемножку направлялся, направлялся на путь всех прежних вечеров в этом роде, и вовсе направился, пошел весело.
Весело, но не вполне. По крайней мере, дамы раз пять-шесть переглядывались между собою с тяжелою встревоженностью. Раза два Вера Павловна украдкою шепнула мужу: "Саша, что если это случится со мною?" Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: "нет, Верочка, с тобою этого не может случиться". - "Не может? Ты уверен?" - "Да". И Катерина Васильевна раза два шепнула украдкою мужу: "со мною этого не может быть Чарли? В первый раз Бьюмонт только улыбнулся, не весело и не успокоительно; во второй тоже нашелся: "по всей вероятности, не может; по всей вероятности".
----
Но это были только мимолетные отголоски, да и то лишь сначала. А вообще, вечер шел весело, через полчаса уж и вовсе весело. Болтали, играли, пели. Она спит крепко, уверяет Мосолов, и подает пример. Да и нельзя помешать, в самом деле: комната, в которой она улеглась, очень далеко от зала, через три комнаты, коридор, лестницу и потом опять комнату, на совершенно другой половине квартиры.
----
Итак, вечер совершенно поправился. Молодежь, по обыкновению, то присоединялась к остальным, то отделялась, то вся, то не вся; раза два отделялся к ней Бьюмонт; раза два отбивала ее всю от него и от серьезного разговора Вера Павловна.
Болтали много, очень много; и рассуждали всей компаниею, но не очень много.
----
Сидели все вместе.
- Ну, что ж, однако, в результате: хорошо или дурно? - спросил тот из молодежи, который принимал трагическую позу.
- Более дурно, чем хорошо, - сказала Вера Павловна.
- Почему ж, Верочка? - сказала Катерина Васильевна.
- Во всяком случае, без этого жизнь не обходится, - сказал Бьюмонт.
- Вещь неизбежная, - подтвердил Кирсанов.
- Отлично дурно, следовательно, отлично, - решил спрашивавший.
Остальные трое его товарищей кивнули головами и сказали: "браво, Никитин".
----
Молодежь сидела в стороне.
- Я его не знал {173}, Никитин; а ты, кажется, знал? - спросил Мосолов.
- Я тогда был мальчишкою. Видал.
- А как теперь тебе кажется, по воспоминанью, правду они говорят? не прикрашивают по дружбе?
- Нет.
- И после того, его не видели?
- Нет. Впрочем, ведь Бьюмонт тогда был в Америке.
- В самом деле! Карл Яковлевич, пожалуйста, на минуту. Вы не встречались в Америке с тем русским, о котором они говорили?
- Нет.
- Пора бы ему вернуться.
- Да.
- Какая фантазия пришла мне в голову, - сказал Никитин: - вот бы пара с нею.
- Господа, идите кто-нибудь петь со мною, - сказала Вера Павловна: даже двое охотников? Тем лучше.
Остались Мосолов и Никитин.
- Я тебе могу показать любопытную вещь, Никитин, - сказал Мосолов. Как ты думаешь, она спит?
- Нет.
- Только не говори. Ей можешь потом сказать, когда познакомишься побольше. Другим - никому. Она не любит.
----
Окна квартиры были низко.
- Вот, конечно, это окно, где огонь? - Мосолов посмотрел. - Оно. Видишь?
Дама в трауре сидела, пододвинув кресла к столу. Левою рукою она облокотилась на стол; кисть руки поддерживала несколько наклоненную голову, закрывая висок и часть волос. Правая рука лежала на столе, и пальцы ее приподымались и опускались машинально, будто наигрывая какой-то мотив. Лицо дамы имело неподвижное выражение задумчивости, печальной, но больше суровой. Брови слегка сдвигались и раздвигались, сдвигались и раздвигались.
- И все время так, Мосолов?
- Видишь. Однако иди, а то простудимся. И то уж четверть часа стоим.
- Какой ты бесчувственный! - сказал Никитин, пристально посмотрев на глаза товарища, когда проходили мимо ревербера {174} через переднюю.
- Причувствовался, братец. Это тебе впервой.
Подавали закуску.
- А славная должна быть водка, - сказал Никитин; - да какая же крепкая! Дух захватывает!
- Эх, девчонка! и глаза покраснели! - сказал Мосолов.
Все принялись стыдить Никитина. "Это только оттого, что я поперхнулся, а то я могу пить", - оправдывался он. Стали справляться, сколько часов. Только еще одиннадцать, с полчаса можно еще поболтать, успеем.