– Н-не копеек же, – зло сказал Пантюха.
Лешка вытащил руку из кармана и подошел к нам.
– На какие расходы? – спросил он.
Пантюха повернулся и молча пошел от него.
– Да ты подожди, Юрка! – крикнул Лешка. – Должен же я…
– Н-ничего т-ты не должен, – сказал Пантюха. – Я д-думал, т-ты ч-ч-человек…
– Слушай ты, сопляк, – сердито сказал Лешка, – ты со мной такие разговорчики брось. Думаешь, если я… так надо мной издеваться можно? Зачем тебе столько денег?
– П-проехало! – сказал Юрка и пошел, засунув ручки в брючки и надвинув кепку на нос.
– Дурак ты, – огорченно сказал Лешка, – дурак, и все. – Он посмотрел на меня и развел руками.
И я, пожалуй, сейчас был с ним согласен, но что мне было делать? Я побежал за Юркой, а на углу все-таки оглянулся: Лешка стоял около своей машины и вытирал руки паклей – медленно-медленно.
Когда мы сидели на своей аллейке, я не выдержал и сказал Юрке, что он поступил все-таки по-дурацки.
– А ч-что, я ему все рассказывать должен? – мрачно спросил Юрка.
Я промолчал. Я понимал, каково было ему просить деньги у Лешки, которого он ни во что не ставил. Потом я сказал:
– Слушай, ты ведь решил матери насчет деревни сказать. Так если не хочешь у меня брать – попроси у нее.
– Неохота, – сказал Юрка» – д-да у нее и нет, наверно. А в-вообще-то попробуем. Т-только знаешь что – д-д-давай вместе пойдем… – Он отвернулся. – И Ольгу п-позовем, а? Мамка в-вас о-б-боих здорово у-в-важает.
Он даже заикаться стал сильнее.
Я посмотрел на него, и он почему-то покраснел. Но вообще-то мне и самому пришла эта мысль, я только не решался говорить об этом Юрке, – я знал, как он относится к девчонкам. А тут он сам предложил, и я удивился. И еще больше удивился, когда увидел, как он вдруг покраснел. Я ухмыльнулся, и Пантюха разорался. Но орал он недолго, и я не мешал ему. Он проорался, и мы пошли к Ольге. По дороге я сказал, что не обязательно говорить ей о всех причинах нашего отъезда, но Пантюха сказал, что Ольга мировой парень и что ей надо сказать всю правду.
– Д-да она и сама про твои дела все знает, – сказал он.
– Откуда? – спросил я, а Пантюха опять покраснел.
Это уж какие-то новости, подумал я и начал медленно злиться, но у Пантюхи был такой несчастный вид, что мне в конце концов стало смешно, и я подумал, что Ольга действительно «хороший парень». И мне почему-то было жалко Пантюху.
Мы вызвали Ольгу, рассказали ей, в чем дело, и она согласилась помочь нам уговаривать Юркину маму.
У Юркиных дверей я замялся. Пантюха отвел меня в сторону и сказал на ухо, что Лельки нет дома.
– Что вы там шепчетесь? – спросила Ольга.
– Я ему с-сказал, ч-что у него… ш-ш-штаны расстегнулись, – ответил Пантюха.
Вот осел, ничего другого не придумал. Ольга фыркнула, а я покраснел как рак и таким красным вошел в переднюю, где, конечно, сразу увидел Лельку, которая сразу же заулыбалась. Пантюха свирепо затолкал ее в кухню, а сам зашел в комнату и уже оттуда позвал нас. Зинаида Ивановна – его мать – сидела на диване и что-то шила. Вблизи она показалась мне еще красивее, только вид у нее был очень печальный и усталый. Лицо бледное, а губы ярко-красные. Она обрадовалась, когда увидела нас.
– А я давно Юрику говорю, – сказала она, улыбаясь, – ты бы хоть пригласил своих друзей к себе как-нибудь, а он стесняется… Меня, наверно, стесняется…
– Да будет тебе, – сердито сказал Юрка, и она смущенно замолчала.
Ольга сердито посмотрела на Пантюху, но он не заметил.
– Мам, – тоскливо сказал Юрка, – я с Сашкой в деревню поеду, ладно?
– В какую деревню, Юрик? – спросила Зинаида Ивановна.
Я, сбиваясь, начал рассказывать насчет деревни. Юрка молчал, а Ольга поддакивала. Зинаида Ивановна слушала, но я видел, что она никак не может понять, при чем здесь Юрка, если мне надо ехать в деревню. Тогда за дело взялась Ольга. Она очень толково объяснила, что нам с Юркой обязательно надо ехать в деревню, а то нас уже начинают считать тунеядцами, и если мы сами не уедем куда-нибудь на работу, то нас могут выслать из Ленинграда, очень даже просто. А в деревне для нас найдется работа – там всегда нужны люди, и если мы настоящие советские граждане, то просто обязаны помочь сельскому хозяйству.
Она говорила так здорово, что я уже всерьез начал думать о том, что в деревне без нас они там просто не обойдутся…
Юркина мать совсем перепугалась и начала причитать, что это она во всем виновата и что теперь делать и как теперь быть, чтобы Юрку в самом деле не выслали.
– Мам, – сказала Лелька, которая, оказывается, торчала в дверях и все слышала, – отпусти ты его в самом деле. Мы хоть отдохнем от надзирателя этого.
Юрка яростно обернулся, но я схватил его за руку, и он сообразил, что, в общем-то, Лелька сейчас говорит тоже нам на пользу.
– Уж я и не знаю, – сказала Зинаида Ивановна, но мы видели, что она почти согласна. Ольга подмигнула мне, а я подумал, что на Пантюхину мать больше подействовали Лелькины слова, чем Ольгины разглагольствования.
В общем, она согласилась. Почему согласилась – это уж не мое дело.
Зинаида Ивановна заставила нас выпить чаю с вареньем. За столом Лелька села рядом со мной и то и дело прижималась к моему колену своим коленом. У меня горели уши, и я все время старался отодвинуться подальше, но она все равно доставала меня своим коленом – я уже сидел на самом краешке стула и не знал, куда деваться. Ольга сидела напротив меня и сердито смотрела на Лельку, которая усмехалась себе в блюдечко. Пантюха тоже глядел на Лельку и свирепо сопел. А Лелька все трогала меня своим мягким коленом и хихикала в блюдечко, черт бы ее забрал. И только Зинаида Ивановна ничего не замечала и расспрашивала меня про Красики, и говорила, что я хороший мальчик и со мной она не боится отпустить Юрика хоть на край света, и давала всякие наказы Юрику, как он должен там, в деревне, себя вести и что надо взять ему с собой в дорогу. Выходило, что Пантюхе для его багажа нужно будет заказывать грузотакси.
Потом Лелька встала, подошла к зеркалу, достала из сумочки помаду и начала подкрашивать губы.
– К-куда? – спросил Пантюха.
– Не твое дело, – ответила Лелька.
– Н-не пойдешь! – сказал Пантюха, подошел к Лельке, вырвал у нее из рук помаду и хлопнул ее об пол. – Х-хватит!
Лелька вдруг заплакала.
– У-у, надзиратель, – сказала она, всхлипывая. – Надоели вы мне все! – и выскочила в переднюю.
Мы услышали, как хлопнула входная дверь.
Зинаида Ивановна виновато смотрела на нас, а Пантюха пыхтел и сопел.
Мы с Олей ушли.
Во дворе она вдруг засмеялась.
– Ты что? – спросил я. Мне было жалко и Пантюху, и Зинаиду Ивановну, и Лельку тоже было жалко.