Преступление где-то было. Невидимое, нераскрытое. Она надеялась, что не опоздает. Водитель вел автобус на скорости 25 километров и тормозил еще до того, как зеленый свет менялся на красный. Она закрывала глаза и продолжала маршрут мысленно как можно медленнее. Она открывала глаза, и оказывалось, что автобус далеко позади ее самых худших ожиданий. Пешеходы обгоняли его, водитель насвистывал.
Она смотрела на других пассажиров и пыталась угадать, чем они сегодня занимались. Большинство были пенсионерами, и она насчитала четыре одинаковых больших магазинных пакета в синюю клетку. Отметила этот факт в блокноте; она не настолько наивна, чтобы верить в случайные совпадения.
Прочла рекламы в автобусе. Большая часть их рекламировала рекламу: «Если вы читаете это, то это смогут прочесть и ваши клиенты». Она подумала, покупает ли кто-нибудь из пассажиров место для объявлений в автобусе, и если да, то что они могли бы рекламировать.
«Приди и угостись из моего большого клетчатого пакета — он полон кошачьего корма».
«Я готов говорить с кем угодно о чем угодно. Кроме того, я ем кошачьи галеты».
«Мистер и миссис Робертс, официально признанные завариватели самого крепкого чая в мире. Мы выжимаем из пакетика все».
«Я пахну странно, но не противно».
Кейт подумала, что тоже дала бы объявление об агентстве. На картинке будет ее силуэт и Мики внутри увеличительного стекла. А ниже написано:
ДЕТЕКТИВНОЕ АГЕНТСТВО «СОКОЛ»
Находим улики.
Следим за подозреваемыми.
Раскрываем преступления.
Посетите наше бюро, оборудованное новейшими приборами наблюдения.
Она записала в блокнот номер телефона на объявлении, чтобы позвонить туда, когда бюро по-настоящему заработает.
Наконец автобус подъехал к благоустроенным лужайкам и печальным трепещущим флагам предприятии легкой промышленности, окружающих недавно открытый торговый центр «Зеленые дубы». Особое внимание она обратила на дом 15 микрорайона Лангсдейл, где однажды наблюдала как будто бы спор двух мужчин. Один был с большими усами, другой в темных очках и без пиджака, несмотря на холодную погоду, — она подумала, что оба похожи на преступников. После некоторых размышлений и наблюдения за белым фургоном, стоявшим возле дома, Кейт пришла к выводу, что эти двое занимаются контрабандой бриллиантов. Сегодня там все было спокойно.
Она открыла блокнот на странице, озаглавленной: «Наблюдение за участком № 15». Рядом с сегодняшней датой записала слегка шатким автобусным почерком: «Ничего не обнаружено. Принимают очередную партию из Голландии?»
Пятнадцатью минутами позже Кейт шла в кондиционированном воздухе по Рыночной площади «Зеленых дубов». Рыночная площадь не была рынком. Это была подземная часть торгового центра рядом с автобусными терминалами, отведенная для малопрестижных, дешевых магазинов: маскарадных принадлежностей, дешевых аптек, торговцев поддельной парфюмерией, мясников с душком, продавцов легковоспламеняющейся одежды. Их запахи мешались с запахом горелой пыли из тамбурных калориферов и вызывали у нее тошноту. Большинство спутников Кейт из автобуса дальше этого места в центр не заходили. Оно было очень похоже на убогую Хай-стрит, быстро захиревшую после открытия центра. Теперь, когда автобус проезжал по Хай-стрит, никто не любил смотреть на укоризненно-заколоченные дверные проемы с грудами листьев и мусора от фастфуда.
Она вспомнила, что сегодня среда и она забыла купить у своего газетчика номер еженедельника «Бино».1 Ничего не оставалось, кроме как идти за ним в невзрачный киоск здесь, в торговом центре. Она стояла и снова рассматривала журналы «Тру Детектив» на полках. Женщина на обложке не была похожа на детектива. На ней были мужская шляпа, дождевик… и больше ничего. Она выглядела как персонаж из скетча «Два Ронни». Это не нравилось Кейт.
Она поднялась на эскалаторе на первый этаж, где располагались уже порядочные магазины, фонтаны и пластиковые пальмы. Школьные каникулы уже начались, но в этот ранний час было малолюдно. Ее одноклассникам не разрешали ходить в торговый центр без родителей. Иногда ей встречалась семейная группа с ее сверстником в хвосте, и она смущенно здоровалась. У нее создалось впечатление, что взрослым не очень приятно видеть, как она слоняется здесь в одиночку, и поэтому, когда продавец, охранник или чей-то родитель спрашивали ее об этом, она отвечала в том смысле, что некий необозначенный родственник как раз зашел в другой магазин. Чаще, однако, ее никто ни о чем не спрашивал и, кажется даже, вообще не замечал. Иногда Кейт думала, что она невидима.
Было 9.30 утра. Она вынула из заднего кармана старательно отпечатанный на машинке список дел на сегодня.
09.30–10.45 «Тэнди»: изучить рации и микрофоны
10.45–12.00 общее наблюдение за центром
12.00–12.45 ланч в «Ванези»
12.45–13.30 «Мидленд эдьюкейшнл»: посмотреть штемпельные подушечки для отпечатков пальцев
13.30–15.30 наблюдение у банков
15.30 автобусом домой
Кейт направилась к «Тэнди».
Она была недовольна тем, что пришла в ресторан «Ванези» на двадцать минут позже расписания. Профессионалы так себя не ведут. Это неряшливость. Она подождала в дверях, пока ее посадят, хотя видела, что ее стол свободен. Та же дама, что и всегда, подвела ее к тому же столу, что и всегда, и Кейт уселась в пластиковом оранжевом отсеке с видом на главный атриум торгового центра.
— Тебе сегодня надо смотреть меню? — спросила официантка.
— Нет, спасибо. Мне, пожалуйста, «Особый детский» с банановым поплавком.2 И можно еще, чтобы бифбургер был без огурца.
— Это не огурец, деточка, это корнишон.
Кейт отметила это в блокноте: «Корнишоны и огурцы — не одно и то же. Выяснить разницу». Стыдно было бы из-за такой глупой ошибки раскрыть себя на работе в «Стейтсайде».
Кейт посмотрела на большую пластиковую, в форме томата, бутылку с томатным соусом. Вот такие вещи она любила — в них есть смысл.
В последней четверти Пол Робертс прочел свое сочинение «Мой самый лучший день рождения»; кульминацией его был поход с бабушкой, дедушкой и родителями в «Ванези». Он рассказывал о том, как они ели спагетти с фрикадельками, — этот эпизод и ему, и всем остальным в классе показался смешным — и с воодушевлением несся дальше — как пил «Поплавок» с мороженым и заказал «Никербокер глори».3 Сказал, что это было изумительно.
Кейт не понимала, почему он сам не пойдет туда в субботу днем, если ему так нравится. Да для первого раза она сама могла бы его сводить и показать самое лучшее место. Показала бы ему маленькую панель на стене, которую можно отодвинуть и увидеть транспортер, уносящий грязную посуду. Рассказала бы, что надеется когда-нибудь поставить на транспортер камеру с автоматическим затвором — она поедет по всему ресторану, невидимая, будет снимать происходящее и вернется к ней. Показала бы ему посудомойщика, который очень смахивает на убийцу, и Пол помог бы проследить за ним. Пожалуй, даже предложила бы Полу поступить в агентство (если Мики это одобрит). Но она ничего не сказала. Только подумала.
Она огляделась, не увидит ли кто, запустила руку в сумку и вытащила Мики. Посадила его рядом с собой на окно, чтобы официантка не заметила, а он мог смотреть оттуда на людей внизу. Она обучала Мики, чтобы он стал ее партнером в агентстве. Пока что ему поручалось наблюдение. Он был мал и незаметен, несмотря на свой отчасти странный внешний вид. Ей нравился наряд Мики, хотя из-за него Мики не так хорошо вписывался в толпу, как мог бы. На нем был гангстерский костюм в полоску и гетры. Гетры несколько нарушали облик сурового детектива в стиле Сэма Спейда, но ей они все равно нравились; она сама бы от таких не отказалась.
Мики был сделан из набора «Сшей себе Чарли Шимпа — гангстера», подаренного тетей. Чарли томился с другими мягкими игрушками, но в прошлом году она завела детективное агентство и решила, что он подойдет. Только не годилось имя Чарли Шимп. Он стал Мартышкой Мики. Каждое утро Кейт составляла с ним список заданий на день, и дальше он всюду сопровождал ее в брезентовой армейской сумке.
Официантка принесла заказ. Кейт ела бургер и внимательно читала новогодний выпуск «Бино», а Мики тем временем вел наблюдение за подозрительными подростками внизу.
От дома до «Зеленых дубов» надо было ехать автобусом. Дом Кейт стоял в единственном викторианском квартале, сохранившемся в их районе; кирпичный, трехэтажный, он чувствовал себя неуютно среди серых и белых бетонных муниципальных кубов. С одной стороны к нему примыкала газетная лавка, с другой — овощной и мясной магазины. В ее доме тоже когда-то был магазин, но теперь в фасадных окнах висели тюлевые занавески, и бывший магазин стал гостиной, где бабушка Кейт долгими предвечерними часами смотрела викторины по телевизору.
В квартале их дом был единственным, где не размещался никакой бизнес (если не считать предполагаемого агентства Кейт), и единственный жилой. Соседи не жили над магазинами; в шесть часов вечера они закрывали свои лавки и разъезжались по своим домам в пригородах, оставляя после себя пустоту и тишину вокруг комнаты Кейт.
Кейт хорошо знала и любила соседей. В овощном распоряжались Эрик и его жена Мэвис. Они были бездетные, но очень хорошо относились к Кейт и каждый год на Рождество дарили удивительно разумные подарки. В прошлом году это был спирограф; на своих визитных карточках Кейт нарисовала с его помощью профессионального вида логотип. Теперь из-за агентства и необходимости постоянно вести наблюдение Кейт не могла так же часто, как раньше, бывать у Эрика и Мэвис; однако раз в неделю заходила к ним выпить чаю и, болтая ногами на высоком табурете за прилавком, слушала «Радио 2» и наблюдала за покупателями, уносившими громадные количества картошки.
Рядом с Эриком и Мэвис располагался мясник мистер Уоткин. Мистер Уоткин был старик, лет семидесяти восьми, по оценке Кейт. Он был милый человек, и жена его милая, но теперь мало кто покупал у них мясо. Кейт подозревала, что это может быть связано с тем, как мистер Уоткин, стоя в витрине, бьет мух на мясе большим мастихином. И возможно, тут имел место какой-то порочный круг: чем меньше было покупателей, тем меньше мистер Уоткин запасал мяса, а чем меньше он запасал мяса, тем меньше он был похож на мясника и тем больше — на помешанного старика, выставляющего в витрине кусочки мяса. На прошлой неделе, проходя мимо, Кейт увидела в витрине кролика (а Кейт твердо знала, что на свете только один человек все еще ест кроликов, а именно мистер Уоткин), почки, курицу, свиной бок и цепочку сосисок. Само по себе это было бы не так уж и примечательно, но что остановило Кейт и заставило рассматривать — это, по видимости, новый рекламный ход мясника. Смущенный, очевидно, скудостью своей экспозиции и желая сделать ее менее странной (тут, по мнению Кейт, он просчитался), мистер Уоткин составил из товаров веселенькую картину. Выглядело это так, будто курица вывела кролика на прогулку и ведет его на цепочке из сосисок по пригорку свинины под темно-красным почечным солнцем. Кейт оторвала взгляд от страшноватой сценки и увидела за стеклом мистера Уоткина, который кивал ей, выставив оба больших пальца, словно в изумлении от собственной изобретательности.
С другой стороны жил мистер Палмер, продавец газет. Мистер Палмер работал вместе с сыном Адрианом, который был, если можно так сказать, ближайшим другом Кейт, а кроме того, первым и пока единственным клиентом детективного агентства «Сокол». Адриану было двадцать два года, и он учился в университете. Мистер Палмер хотел, чтобы после окончания он занялся «серьезным делом», но у Адриана не было таких честолюбивых планов, он с удовольствием проводил дни за прилавком, помогая отцу вести их маленькое предприятие, и читал. Семья Палмеров жила в современной квартире на окраине, но мать и сестра редко посещали магазин — приятная торговля была предоставлена мужчинам. Адриан обходился с Кейт как со взрослой; впрочем, он со всеми обходился одинаково. Он не умел, как отец, встречать разных покупателей с разным выражением лица. Мистер Палмер мог почти мгновенно перейти от покровительственного «Ну что, молодой человек?» к совершенно искреннему «Какой шокирующий заголовок, правда, миссис Стивенс?».
Адриан полагал, что все его горячие привязанности разделяет каждый — или будет разделять, если их объяснить. После обеда он углублялся в NME4 или читал книги о музыкантах. Он настойчиво рекомендовал покупателям любимые диски, по-видимому не задумываясь о том, что миссис Догерти не в состоянии вдруг переключиться с Фостера и Аллена на МС 5, а Дебби Рейнольдс и ее смешливые друзья-подростки неспособны найти большой смысл в Леонарде Коэне. Как только мистер Палмер оставлял его одного, радио-шоу Джимми Янга выключалось и Адриан вставлял кассету в маленький кассетник. Он думал, что его не спрашивают об исполнителе из застенчивости, поэтому клал на прилавок рукописное объявление: «Сейчас играет: Капитан Бифхарт, „Оближи мои переводные картинки“. За дальнейшими сведениями обращайтесь к сотруднику».
А с Кейт он любил поговорить о расследовании преступлений, о классических детективных фильмах, о том, кто из покупателей может быть убийцей и где они могли спрятать тела жертв. Адриан всегда изобретал самые неожиданные места, где можно спрятать труп. Иногда Кейт отправлялась с ним к оптовикам, советовала, какие сладости закупить, и они присматривались к грузным складским работникам, прикидывая, у кого из них может быть уголовное прошлое.
Адриан знал об агентстве «Сокол», но не знал о Мики. Мики был глубоко засекречен. Мистера Палмера все больше раздражали школьники, воровавшие конфеты, и Адриан заключил с Кейт договор на экспертизу безопасности в магазине. Она сообщила, что ее такса — 1 фунт в день плюс дорожные расходы. Сказала, что обследование займет от силы полдня, дорожных расходов не предвидится, поскольку она живет рядом, и выписала счет на 50 пенсов. Кейт была в восторге от «настоящего» задания. Она даже купила квитанционную книжку с копировочными страницами за 75 пенсов, что означало убыток, — но она работала на перспективу. Кейт попросила Адриана вести себя естественно, пока она будет играть роль магазинного вора. Важно найти слабые места. Через двадцать минут Кейт вышла из магазина и вернулась в кабинет писать отчет. Часа через два она представила его Адриану вместе с украденными сладостями общей стоимостью 37 пенсов. Отчет был в двух частях: в первой — ее действия в магазине, во второй — рекомендации, как «искоренить преступность». Для этого требовалось переместить часть безалаберно разложенных мелких сладостей, перенести всю полку с печеньем и установить два зеркала в стратегических пунктах.
Адриан отнесся к отчету с такой же серьезностью, с какой тот был составлен, и пунктуально выполнил все рекомендации. Мистер Палмер был в восторге от результатов — воровство практически сошло на нет. Кейт спросила его, не напишет ли он благоприятный отзыв о ее услугах. Такие отзывы частных лиц она видела в рекламных материалах других предприятий. Она представила себе свое объявление в автобусе, украшенное искренними похвалами:
«Наш заказ был выполнен быстро, профессионально и за весьма умеренную плату».
«Наш агент был тактичен, сохранял секретность и, главное, действовал эффективно».
«После того как мы обратились в агентство „Сокол“, уровень преступности резко снизился».
И она была слегка разочарована, получив от мистера Палмера совсем другое: «Молодчина, Кейт. Ты маленькое сокровище».
Приезжая в «Зеленые дубы», Кейт всякий раз посещала «Мидленд эдьюкейшнл», большой магазин канцелярских принадлежностей. Сегодня — якобы с целью ознакомиться с их ассортиментом штемпельных подушечек, но Кейт всегда находила повод побывать в магазине. Час пролетал за часом.
Хотя в «Мальтийском соколе» ни разу не показали, как Сэм Спейд покупает канцелярские товары, Кейт знала, насколько важны первоклассные канцелярские принадлежности для эффективной работы сыщика. Кстати говоря, эта проблема теперь особенно занимала Кейт. В начале последней четверти ее привели в канцелярский чулан. Миссис Финнеган сказала Кейт, что она будет ответственной за канцтовары, и подробно описала ее обязанности. Ее удивило, что всегда внимательная Кейт была словно погружена в себя.
Миссис Финнеган. «В обмен на каждую выданную новую тетрадь ты должна взять подписанный отрывной уголок старой, исписанной тетради. Уголки ты складываешь в этот контейнер, и в конце недели количество уголков должно точно соответствовать количеству выданных тетрадей, которое ты записываешь в бухгалтерскую книгу. Это понятно, Кейт?»
Кейт…
Миссис Финнеган. Кейт?
Кейт не была готова встретиться с таким богатством в канцелярском чулане. Начать с того, что это был не чулан, а комната. Во-вторых, то, чем пользовался класс, было всего лишь маленькой и скучной каплей в огромном океане канцелярского имущества. Тут были роскошные принадлежности — многоцветные шариковые ручки, металлические точилки для карандашей, целые пачки фломастеров и серьезные, первоклассные вещи вроде файлов-гармошек и мощных степлеров. Кейт не слышала ни слова из того, что говорила миссис Финнеган, — она испытывала настоящее потрясение.
С этого дня чулан постоянно занимал ее. Она знала, насколько важно сыщику проникнуть в мысли преступника, и без конца изобретала способы обмануть бухгалтерскую книгу. Но ей самой были подозрительны мотивы этой изобретательности — она боялась, что ее тянет к преступлению.
Сегодня она провела в «Мидленд эдьюкейшнл» полчаса, рассматривая штемпельные подушечки и пытаясь придумать, зачем они ей нужны, но тщетно. А сейчас Кейт, как обычно, дежурила перед офисами банков и строительных компаний. Она наблюдала за ними уже час с лишним. Два банка и три строительных компании разместились рядом на втором этаже, около детской площадки. От них ее отделял оазис искусственной растительности, окруженный оранжевыми пластиковыми креслами. Кейт сидела, а Мики незаметно посматривал из сумки, стоящей возле нее.
Она всегда считала, что если в центре произойдет крупное преступление, то непременно здесь. Она была в этом уверена. Охранники были слишком заняты слежкой за магазинными ворами и праздношатающимися, а Кейт старалась видеть картину в целом, и однажды это должно принести плоды. Иногда она позволяла себе вообразить прием, устроенный по случаю того, что она впервые предотвратила крупное ограбление. В «Бино» хорошие дела вознаграждались «шикарным обедом» с неизменной горой картофельного пюре, из которого выглядывали сосиски. Кейт надеялась на нечто большее — типа медали или значка и, может быть, даже постоянной работы вместе со взрослыми детективами.
Что-то бормотало радио «Зеленых дубов», а Кейт наблюдала за ничего не выражающими лицами людей, входящих в банки и выходящих оттуда. Она видела, как люди, словно одурманенные, снимают со счетов сотни фунтов. Молодая пара, каждый с пятью или шестью пакетами из модных магазинов, подплыла к банку, сняла по 100 фунтов, каждый, и поплыла обратно к магазинам. Автоматизм их движений был частью общего впечатления нереальности происходящего в торговом центре. Все двигались словно без цели, они появлялись перед Кейт, загораживали дорогу и как будто шагали на месте. Иногда это ее пугало. Иногда она казалась себе единственным живым существом в центре. А иногда — призраком, блуждающим по проходам и эскалаторам.
Она знала, что когда-нибудь увидит у банков человека с особенным выражением на лице — тревоги, хитрости, ненависти или жадности, — и поймет, что он подозрительный. Поэтому присматривалась к лицам, ища какие-нибудь отклонения. Взгляд ее то и дело переходил на детскую площадку, где играли и несколько ребят ее возраста, равнодушные к окружающему. Они уже не могли воспринимать джунгли всерьез или возиться в бассейне из мячиков, но, в отличие от Кейт, кажется, не сознавали, что весь центр — огромная игровая площадка. В животе тоскливо заныло от одиночества, но до сознания оно не доходило. Это была старая новость.
В любимой книге Кейт «Как быть детективом» (из серии «Молодым и любознательным») ясно говорилось о скуке и стертых ногах — неизбежных спутниках сыщика. Работать необходимо час за часом, целый день и каждый день:
«Лучшие детективы всегда готовы — днем и ночью. Их могут вызвать в любое время, чтобы расследовать преступление, проследить за подозреваемыми. Воры хитры и любят действовать под покровом темноты».
Это совершенно секретная информация, но Кейт однажды провела ночь в «Зеленых дубах». Она напечатала дома записку о вымышленной школьной экскурсии и отправилась с Мики, фляжкой и блокнотом. В центр она пришла перед закрытием и спряталась в пластмассовом домике на детской площадке. Ждала там, когда уйдут служащие и выключится слащавая музыка. Всю ночь она боролась со сном, наблюдала за банками из домика, время от времени вылезала, чтобы размять ноги. И все-таки уснула — наверное, перед самым рассветом, — а когда проснулась, банки уже работали и принимали первых клиентов. К счастью, Мики, настоящий профессионал, не сомкнул глаз, так что ничего не было упущено.
Человек, сидевший за два кресла от нее, встал и ушел, и Кейт с досадой сообразила, что он сидел там долго, а она так и не увидела его лица. Может быть, он «срисовывал» банк «Ллойдс», и лицо его выражало чрезмерную сосредоточенность. Она встала и хотела проследить за ним, но передумала — ей пора было домой. Она занесла в блокнот результаты дежурства, затолкала Мики в сумку и направилась к автобусу.
Совершенно секретно.
ЖУРНАЛ ДЕТЕКТИВА.
Имущество агента Кейт Мини.
Четверг, 19 апреля.
Загорелый мужчина в клетчатом спортивном пиджаке опять в «Ванези». У него новые темные очки в стальной оправе. Думаю, американец, выглядит, как злодей в «Коломбо». Подозреваю, что наемный убийца, подстерегает жертву. Начинаю думать, что это может быть официантка без шеи. Он часто смотрел на нее. Нужно еще выяснить мотив для ее убийства, но завтра попробую завязать с ней случайный разговор и, если надо, предупрежу. Но сперва собрать больше улик против Загорелого.
Уходя, он уронил зажигалку около моего стола. Думаю, хотел заглянуть в мои записи. Я быстро сунула блокнот под меню, а он скрыл свое огорчение. Может быть, уже понимает, что я серьезный противник.
Пятница, 20 апреля.
Загорелого сегодня нет, но есть женщина в подозрительно плохом парике. Они как-то связаны??? Она вела себя очень спокойно, не проявляла признаков тревоги, когда ела шоколадный торт с вишнями.
Официантки без шеи нигде не видно — спросила мою официантку, она сказала, что у той выходной. Интересно.
Суббота, 21 апреля.
Сегодня опять в «Ванези». Загорелый, как всегда, в своем углу. Женщина в парике тоже тут, но уже не подозреваю, что связана с Загорелым. Видела, как она принимала таблетки из разных пузырьков — парик может быть для медицинских целей, а не преступных.
Снова замечена женщина в синем плаще на скамейке около магазина детских товаров. Сегодня у нее была прогулочная коляска, но по-прежнему без ребенка.
Вторник, 24 апреля.
Ничего примечательного. Мужчина ел апельсиновые корки из бумажного пакета. Следила за ним 40 минут, но больше никаких отклонений не наблюдалось.
Два часа дежурила перед банками — никого подозрительного.
Среда, 25 апреля.
Мужчина средних лет в потрепанном пальто потерял что-то в урне. Засунул туда руку и вынул. Думала, что охранники идут, чтобы помочь ему, но они только увели его. Заметила, что он, наверное по ошибке, положил в карман старый гамбургер, кем-то выброшенный.
Решила не выяснять, что в урне.
Четверг, 26 апреля.
Замечен высокий белый мужчина, прятался в тропическом кустарнике в главном атриуме. Кажется, разговаривал с листом. Преступных намерений не наблюдалось, и мы с Мики быстро отошли.
Пятница, 27 апреля.
Во время наблюдения за банками мимо меня прошел мужчина, один, и ворвался в «Баркли». Была уверена, что это налет. Проследовала за ним с камерой, но оказалось, что он просто кричит на кассира из-за банковских процентов. Употреблял много грубых выражений, но не был вооружен и не проявлял намерения ограбить банк. Но полезный урок — он застал нас спящими.
Миссис Финнеган применила новаторский способ рассадки учеников в третьем классе. Не по алфавиту, как у мистера Гиббса; не «синий стол, красный стол…», как предпочитала миссис Кресс, и, конечно, не тот, о котором мечтали все ребята, — сидеть с другом (миссис Кресс назвала это предложение «диким»).
Нет, ее метод имел целью идеальное равновесие. Сумма способностей, озорства, запаха и шумливости у каждой пары должна быть, насколько возможно, одинакова по всему классу. Шумного ученика посадят с тихим, озорника — с ябедой.
Несомненно, миссис Финнеган стремилась посеять рознь и отчаяние — создать класс врагов и доносчиков. Многим, однако, ее система позволила иметь приятных соседей. Счастливое большинство не имело особых отличительных свойств и получало в пару таких же обыкновенных детей, иначе возникло бы опасное превосходство и неравновесие.
Но для немногих незаурядных учеников эта система была карательной. Кейт считалась способной, воспитанной, спокойной и чистой, и в награду за это ее посадили с Терезой Стентон.
В первый день их соседства Тереза повернулась к Кейт, сказала: «Смотри!» — и быстро проглотила пятипенсовик, после чего открыла рот и высунула язык, показывая, что ничего там нет. Кейт охнула и зарылась лицом в тетрадь, а Тереза несколько раз отвратительно рыгнула, и после одной, особенно мощной отрыжки пятипенсовик с силой исторгся из какой-то гадкой мокрой полости прямо на тетрадку Кейт.
Тереза появилась у них в начале весенней четверти, видимо, после того как ее исключили из предыдущей школы, и ее появление нарушило устойчивые отношения и иерархию, установившиеся еще в первом подготовительном классе. Прежде в классе была главная хулиганка, уступавшая только главному хулигану. Были также самые грязные мальчик и девочка и самые чудные мальчик и девочка… По любому показателю — озорству, шумности, драчливости — первенство всегда держали мальчики.
Теперь же эти бывшие чемпионы, озадаченные и растерянные, только наблюдали, как Тереза Стентон проходит мимо них первой к финишу. В каждом виде состязаний. Весь ранжир нуждался в пересмотре. С пятилетнего возраста все тридцать человек в классе привыкли думать, что хуже Имона Моргана вести себя вообще невозможно. Однажды, когда грозная миссис Финнеган вышла из класса за какими-то канцелярскими принадлежностями, Имон занял ее место перед классом, ужасно дерзко и правдоподобно спародировал ее, а потом под охи и крики двадцати девяти учеников написал на доске: «Сука». Когда миссис Финнеган вернулась в класс, Кейт подумала, что сейчас упадет в обморок от страха. Ни один из них не забудет этот долгий день страха, перекрестных допросов и угроз, закончившийся признанием Имона, спасавшего класс, и жуткой улыбкой учительницы.
В первый же день, заскучав на лекции миссис Финнеган об Уэльсе, Тереза с продолжительным и громким зевком, как будто не замечая, что все глаза в классе устремлены на нее, со стуком закинула учебники в парту, грохнула крышкой и спокойно вышла вон. Класс погрузился в хаос. Как у маленького племенного сообщества, чья космология рассыпалась с появлением коробки кукурузных хлопьев, этот поступок не укладывался в известный миропорядок класса. Вышла из школы? Утром их приводили в школу, вечером забирали, они просили разрешения сходить в туалет, играли в предписанных частях игровой площадки, ходили всегда по левой стороне. Школа была сложной сетью невидимых силовых полей и границ. Как она могла переступить границу, которой до сих пор никто даже не видел? В последующие дни Тереза обрушивала на третий начальный одну оглушительную бомбу за другой, и самой большой, вероятно, было ее полное невнимание к гневу миссис Финнеган.
Впервые попав на урок к миссис Финнеган, Кейт приняла крайне трудное решение: описаться, но только не попроситься у нее в туалет. К этому решению она была подготовлена пятью годами яростных воплей миссис Финнеган, разносившихся по коридорам. И, попав на ее уроки, столкнувшись непосредственно с ее психопатическим характером, Кейт нисколько не поколебалась в своем решении. Классу это было трудно понять, но миссис Финнеган, кажется, в самом деле презирала их — всех до одного. Все, что она говорила, было приправлено мрачным, едким сарказмом. Каждый день она говорила: «Доброе утро, дети», — и в это простое приветствие умудрялась вложить столько оттенков смысла, издевки и злости, что Кейт чуть не тошнило. Жестокий юмор — вот на что обычно рассчитывал и надеялся класс, ибо во всех остальных случаях миссис Финнеган выходила из себя. Одной громкости ее крика было достаточно для того, чтобы схватило живот, злость была такая, какую редко почувствуешь вне дома, — а иногда она сопровождалась и насилием. Когда скинхедская стрижка Джона Фицпатрика не позволила миссис Финнеган дернуть его за волосы, она просто ударила его кулаком.
Но Терезу все это не трогало. Это не было бравадой Ноуэла Бреннана, который попытался ухмыльнуться, когда миссис Финнеган залепила ему пощечину, — это было подлинное безразличие. Как будто и миссис Финнеган, и все остальные в классе были просто вне поля зрения Терезы. Когда миссис Финнеган кричала на Терезу и тыкала пальцем, акцентируя каждый слог, Тереза отрешенно смотрела в пустоту, словно ей показывали давно известный мультик с выключенным звуком.
Но однажды миссис Финнеган нашла-таки рычаги давления. Она орала на Терезу за то, что та нарисовала уродские морды на каждой странице тетради, и Тереза смотрела в окно. В конце обвинительной речи, как будто признав поражение, что было ей не свойственно, миссис Финнеган сказала:
— Скоро ты узнаешь, что опять исключена, и тебя уже не примут ни в одну школу, и ты будешь целый день сидеть дома, и…
И тут, еще до окончания речи, Тереза впервые обратила на миссис Финнеган внимание. Глаза ее наполнились слезами, потом она зарыдала и полчаса не могла остановиться. Миссис Финнеган и весь класс смотрели на нее в изумлении.
На перемене все обсуждали ее капитуляцию, и прежние, свергнутые, хулиганы пытались вернуть себе авторитет, говоря, что, если бы их оставили дома, они смеялись бы, а не плакали. И в самом деле, это была самая нестрашная угроза миссис Финнеган, стратегически такая же бесплодная, как «Ешь корки, иначе волосы не будут кудрявиться».
Но Кейт, сидевшая рядом с Терезой, ее поняла. На руках и ногах Терезы она видела синяки и ожоги, каких не видела раньше нигде, и понимала, почему Тереза хочет быть в школе. Иногда после обеда Тереза смотрела в окно, а Кейт впадала в забытье, глядя на края иссиня-черных туч, высовывавшихся из-под рукавов Терезы.
Однажды в дождливый четверг после школы Кейт сидела за столом в гостиной и пыталась написать что-нибудь интересное о викингах. Она смотрела в учебник, на унылые фотографии ржавых железных фрагментов и черепков, и ее мысли блуждали. Она вспоминала другой день, когда занималась здесь же, более интересным делом. С помощью карандаша и линейки она чертила сетку, а Элла Фитцджеральд пела о том, почему леди — бродяга. Папа на кухне готовил рыбные палочки и картошку фри к чаю и подпевал.
— Пап, что такое игра в гости? — крикнула Кейт.
— Что?
— Игра в гости. Она говорит: «Не играю в гости с баронами и графами». — Кейт представляла себе мужчин в моноклях и мантиях, чинно движущихся навстречу друг другу.
— Не «в гости». Игра в кости, — крикнул он.
Кейт была несколько удивлена.
— Знаешь, это такая азартная игра. Они всегда говорят: «Кинуть кости». Этим занимаются бандиты, когда не ухаживают за классными бабами и не бегают от ФБР. Верно, крошка? — Сейчас отец говорил с жутким бруклинским акцентом.
— Пап, а в Нью-Йорке все говорят, как утки?
В ответ ей полетело в лицо посудное полотенце, брошенное через окошко.
— Да, именно, говорят, как утки, и кидают кости — тот еще город. Ну, ты уже занесла результаты?
— Нет еще. Еще таблицу рисую. — Кейт проверяла линейкой равномерность сетки.
Они только что закончили последний исследовательский проект. Это был исчерпывающий обзор леденцов. И Кейт, и отец обожали их и посетили пятнадцать кондитерских, чтобы сравнить величину, сахарную обсыпку (или ее отсутствие), цену за четверть фунта, кислотность. Фрэнк был статистик на пенсии и вместе с Кейт проводил много времени за составлением письменных отчетов и таблиц: лучшее кафе в Уорикшире, лучшие уксусные чипсы, самые сердитые официантки. На следующий месяц был запланирован исчерпывающий обзор десятипенсовых карамелек.
Фрэнку был шестьдесят один год, и он был гораздо старше родителей ее одноклассников, но Кейт это нисколько не волновало. Лучше всего им было вдвоем. Кейт считала, что ее отец был как минимум в сто раз занятнее, интереснее и умнее, чем любой из знакомых ей родителей. У некоторых в классе была только мама и не было отца, и только у Кейт был отец и не было мамы. Мама ушла, когда она только начала ходить, и Кейт совсем ее не помнила. Кейт иногда задумывалась, найдется ли в их жизни место для еще одного человека; для мамы его просто не оставалось. Выходные дни и каникулы они планировали заранее. Поездки на интересные кладбища, на газовые заводы, на фабрики, в забытые районы города. Фрэнк населял местную историю выдуманными персонажами с нелепыми именами и смешными биографиями. В будние вечера Кейт сидела у него на коленях, и они вместе смотрели телевизор, надеясь, что покажут по Би-би-си-2 старый американский черно-белый фильм: гангстеры, сыщики, негодяи, роковые женщины, тени, револьверы. Они обожали Хамфри Де Фореста Богарта и всякий раз смеялись, когда он делал дураков из Элиши Кука-младшего или Петера Лорре. Папа потрясающе их пародировал, а Кейт старалась пересыпать свою речь крутым американским сленгом.
— Папа, поторопись. «Досье Рокфорда».
— Поторопиться? Поторопиться? Ты хочешь, чтобы рыбные палочки были неравной длины? Думаешь, легко сделать их флуоресцентно-оранжевыми со всех сторон? Ты знаешь, до чего трудно избежать «темной обжарки», как ее называют в лучших ресторанах? Сделай милость, позволь мне свободно распоряжаться на кухне.
— У него зазвонил автоответчик — ты пропустишь.
— Каждый художник должен идти на такие жертвы. Думаю, Микеланджело тоже пропустил кое-какие классические эпизоды «Коломбо», когда заканчивал Сикстинскую капеллу. Пикассо даже не слышал о «Квинси». К тому же это повтор, они все время повторяют.
Наконец Фрэнк подал две тарелки через окошко, они сели за стол и стали смотреть, как Джим Рокфорд на рыбалке узнает больше, чем нужно.
Когда передача кончилась, Фрэнк попросил Кейт пойти в соседнюю комнату и заглянуть в ящик. Она вернулась с пакетиком в полосатой упаковочной бумаге.
— Что это?
— Это тебе подарок.
— От кого?
— От меня. От кого, ты думала?
— За что?
— Я тебе обещал что-нибудь купить, когда закончим леденцовый проект.
Кейт улыбнулась. Она, конечно, помнила это обещание, но считала, что нельзя показывать вида, будто ждала подарка. Она развернула пакет — внутри была книга «Как быть детективом». Кейт опять улыбнулась. Ей понравилась книжка с виду.
— Я подумал, некоторые преступления мы можем раскрыть вместе. Я буду Сэм Спейд, а ты его помощник… как его… Майлз Арчер.
— Его убивают в начале фильма.
— Ну… Да, правильно, но у него не было этой книги — она тебя вразумит. Можем для начала выяснить, кто крадет наш йогурт, который молочник якобы оставляет нам по пятницам.
Но Кейт, широко раскрыв глаза, листала книжку в изумлении перед открывшимися возможностями.
— Пап, мы можем сделать больше. Мы можем ловить настоящих преступников — грабителей банков, похитителей детей… Смотри, тут сказано, как маскироваться, чтобы ближе подойти к подозреваемым… Смотри «турист», прекрасно — никто не догадается, что на самом деле ты фотографируешь преступников.
— По-моему, турист здесь будет бросаться в глаза. Это же Бирмингем.
— Или мойщик окон… Папа, это замечательная книга. Мы будем бороться с преступностью в городе.
Но получилось иначе. Однажды утром, несколько месяцев спустя, Кейт проснулась в комнате, залитой солнечным светом. Просыпалась она всегда с трудом и обрадовалась, что наконец-то сможет удивить папу, когда он принесет ей утренний чай и увидит, что она уже сидит и как ни в чем не бывало читает. Она полежала в постели, дожидаясь, когда он завозится на кухне; радио передавало кантри, но больше ничего не было слышно. Она прочла в «Как быть детективом» о проверке алиби и в конце концов, недовольная тем, что сюрприз не удался, пошла на кухню. Холодильник был открыт, и внутри она увидела папин прогулочный башмак, стоящий на маргарине. Она позвала отца, но он не откликнулся. Потом в раковине увидела кипу документов, наполовину сожженных и брошенных в воду. Там был его автобусный пропуск, старые заметки, рекламные листки и статья о статистических методах. Проходя через кухню в гостиную, она замечала все больше и больше беспорядка, мелочей, лежащих не на месте. Это была странная игра.
Отца она нашла на полу в спальне. Она открыла дверь; отец как будто звал ее настойчиво, но когда она подбежала и опустилась перед ним на колени, он ее будто не увидел, а раз за разом повторял одно непонятное слово и все ловил рукой в воздухе невидимую помеху. Она заплакала, затрясла его: «Папа, проснись, проснись», — но понимала, что он не спит. Он не был похож на папу, которого она знала. Лицо у него было сердитое, он смотрел сквозь нее и, казалось, даже хотел ее отшвырнуть. Она понимала, что должна кому-то позвонить, но не представляла себе, как снимет трубку. Как будет говорить о нем, словно его нет рядом.
В конце концов приехала «сирена» и приехала бабушка. Папу как будто особенно взволновал галстук водителя санитарной машины — он все пытался схватить его и выкрикивал какое-то новое слово, похожее на «Гарри». Это было последнее, что она услышала от отца. Он умер в больнице через четыре часа. Бабушка сказала ей, что у него был удар. Кейт ничего не поняла. Никто его не бил, и он никогда ее не бил. Он гладил ее по голове, когда она не могла уснуть. Она сидела в коридоре больницы, смотрела на дверь, куда его увезли, и ждала, когда ощутит это успокоительное поглаживание.
С этого дня жизнь переменилась. К ней переехала бабушка. Вдова, чья единственная дочь восемь лет назад бросила Фрэнка и Кейт ради новой жизни в Австралии, бабушка Айви все эти годы поддерживала отношения с Фрэнком, присылала открытки, иногда приезжала в гости, но она и Кейт были практически чужими.
Айви явилась к Кейт и сказала:
— Я не отдам тебя в приют. Чтобы этого не случилось, я переезжаю к тебе. Я буду кормить тебя и буду с тобой жить. Мне уже все равно, где жить. Мне жаль твоего папу — очень жаль. Ты не виновата, что он был такой старый, но мамой тебе я быть не смогу. У меня это плохо получается. Один раз я попробовала, и смотри, чем кончилось. Твоя мать — глупая женщина. Мне тяжело это говорить, но это правда. Вышла замуж за человека вдвое старше ее, а потом сбежала и бросила тебя, и теперь я собираю осколки… снова. Я знаю, ты умная девочка, знаю, ты добрая девочка, и уверена — мы с тобой прекрасно уживемся. Только ты должна знать, что я люблю смотреть викторины по телевизору и играть в бинго.
Кейт кивнула, пожав про себя плечами в ответ на такую информацию.
Вечера стали долгими и пустыми и ночи — хуже. Она страшилась выходных. Она научилась не думать о Фрэнке в ту последнюю ночь — кровь ударила ему в мозг, сбитый с толку, один, он молча переворошил все в доме. Она поняла, что думать об этом так больно, что даже опасно для нее.
Она нашла в буфете старого плюшевого шимпанзе и основала детективное агентство «Сокол». Она заняла голову списками, наблюдениями, отчетами, заданиями. Она усердно училась в школе, держалась скромно, сидела в соседнем магазинчике с Адрианом, бродила по комнатам большого дома.
Кейт перевалила через вершину искусственного холма. Небо позади нее было пурпурным, и сильный ветер трепал уродливые, хилые деревья, гнул и тряс ветви. Из-под кустов вымело мусор, и он вихрями кружился в дверных проемах. Шла гроза, и Кейт ощущала, как потрескивает воздух от электричества. Ветер подталкивал ее в спину, и она бежала, бежала вниз по склону. Пробегая по битому стеклу автобусной остановки, по обсаженным кустами буграм территории, по безлюдному квадратному двору, она чувствовала себя неуязвимой. Во дворе на веревках трепалось белье, а Кейт бежала сквозь него очертя голову, налетала лицом на простыни и вдыхала цветочный запах стирального порошка. Она смеялась и бежала мимо школы, мимо убогой, из кубиков построенной методистской церкви, бежала вприпрыжку, не владея собой, надеясь, что ее унесет ветер. Когда первые толстые капли дождя зашлепали по мостовой, она бежала уже по своей улице. Она хотела успеть к своему окну до того, как молнии хлестнут над проводами.
Пятнадцатью минутами позже она уныло смотрела из окна на промокшие улицы.
Небо из фиолетового стало серым, и наэлектризованное ожидание грозы быстро сменилось тусклой реальностью дождливого дня. Она смотрела на капли, стекающие по стеклу и смазывающие пустую картину за ним, и ощущала уже привычную тошноту. До темноты еще долгие часы, и она будет сидеть тут, прожигая окно глазами.
Детей, живших по соседству, она не знала. И не очень-то хотела знать: все они учились в школе на Читем-стрит и выглядели дефективными или драчунами. Ей хватало ее бюро с Мики и папками. Но иногда летними вечерами она наблюдала за играми тридцати-сорока детей. Игры она уже знала, потому что наблюдала давно. В некоторые она сама играла в школе, например в «британского бульдога» или лапту, но интересовала ее та, которую они называли «Тюремщик» — какие-то странные прятки по всей территории, без видимых границ, где надо было пинать консервные банки и освобождать заключенных. Однажды она не могла оторваться от окна, наблюдая за тем, как целый отряд прочесывает всю территорию в поисках последнего спрятавшегося мальчика. Он продержался два часа, и все это время Кейт ясно видела его на крыше одного из прилегающих друг к другу домов. Темнело, искавшие выкрикивали его имя все нетерпеливее, а он, улучив момент, прыгнул на крышу лестничного колодца, оттуда — невероятно — на молодое деревце, которое согнулось под его тяжестью и опустило его на землю как раз рядом с жестянкой. Он пнул ее и освободил заключенных. Кейт присоединилась к радостным воплям и смеху. Даже надела пальто, чтобы бежать к ним, но в дверях оробела.
Сегодня дождь всех держал за стеклом. Кейт оторвалась от окна и заставила себя заняться работой.
Кейт любила свою комнату. После смерти отца бабушка разрешила ее заново обставить. Вместо ковра был постелен линолеум в белую и черную клетку. Старый белый меламиновый гардероб, туалетный столик и комод уступили место у стены четырем подержанным картотечным шкафам. Хлипкий детский письменный столик был заменен на большой подержанный письменный стол цельного дерева с ящиками по одной стороне, и, что самое приятное, еще остались деньги на вращающееся кресло. Кейт расположила стол таким образом, чтобы сидеть лицом к двери, спиной к окну. По совету книги «Как быть детективом» она поместила над дверью зеркало под углом, так, чтобы из-за стола видеть происходящее на улице и, в частности, заметить, если мнимый мойщик окон попытается прочесть ее записи. Трудно было побороть соблазн покататься по линолеуму на вращающемся кресле, но однажды, посвятив этому почти всю вторую половину дня, Кейт решила держать свое желание в узде. Развлечениям было отведено десять минут в день, все остальные движения в кресле должны быть строго функциональными. Иногда она поворачивалась, чтобы взять карандаш из ящика, и притворялась, будто не замечает, что креслу позволено повернуться слишком сильно — от такого маленького плутовства трудно было удержаться, — но никаких вопиющих вращений и поворотов в неурочное время не происходило.
На столе стояла пишущая машинка, подаренная ей на Рождество, когда ей было семь лет. Хотя это была детская, пластмассовая модель, функции свои она выполняла, и Кейт не предполагала, что она будет как-то смущать клиентов. А вот о чем она сожалела, так это о наклейках с лошадками и собачками, которые она налепила тогда же, в Рождество; Сэм Спейд никогда этого не делал. Еще на столе была маленькая картотека, куда она намеревалась записывать имена и данные людей, с которыми она связана. Пока что из двухсот карточек заполнены были три. Одна — на соседа Адриана, другая на местный полицейский участок, третья — на Агентство по лицензированию водителей и транспортных средств.
Она видела, как детективы во многих американских фильмах проверяют водительские права и посылают запросы о номерах автомобилей. Она не совсем представляла себе, как это делается в Британии, но, чтобы не тратить зря времени, на всякий случай выписала из телефонной книги адрес в Суонси.
Сегодня она делала себе новую книжку быстрого опознания. Первую она сделала полтора года назад, следуя инструкциям «Как быть детективом». В книжке было тридцать листов, и каждый разрезан на четыре горизонтальные полосы. На верхних полосах Кейт нарисовала разнообразные прически, на вторых — брови, глаза и переносицы, на третьих — носы, на нижних — рты и подбородки. В целом Кейт была довольна результатом, хотя нашла, что из-за ограниченности ее художественной манеры в половине случаев возможные лица выглядят очень похоже — как варианты физиономии Артура Малларда.5 Но сейчас она мыслила масштабнее. Идея разместить объявление в автобусе заставила ее критически взглянуть на свой кабинет и оснащение, и она поняла, что некоторые детали могут не произвести впечатления на будущих клиентов. Книжка быстрого опознания — вещь хорошая и наверняка поможет любому клиенту описать подозреваемых, но Кейт подумала, что, нарисованная вручную, та может кому-нибудь показаться непрофессиональной. Поэтому сегодня она переделывала книжку, но — в этом и заключалась блестящая находка, — используя фото, вырезанные из журналов. На столе у Кейт лежала огромная кипа журналов, которые припасал для нее Адриан; теперь она терпеливо пролистывала их и вырезала все страницы с четкими снимками лиц, одинаковыми по величине.
Ближе к вечеру дождь перестал, за окном снова послышались детские голоса, но Кейт сосредоточенно отбирала незнакомые лица.
Это был очередной чуть дышавший день в третьем классе. Кейт смотрела из окна на дома напротив, где три осатанелые собаки терроризировали всех, кто пытался пройти по замусоренному пятачку зелени. Кейт боялась собак, но, поскольку ее кусали одиннадцать раз, не могла признать, что ее страх безосновательный. Район был полон собак — люди покупали их, чтобы сделать свою жизнь безопаснее, но так не получалось. У всех собак были психологические проблемы: ненависть к детям, ненависть к велосипедам, ненависть к газетчикам, ненависть к черным ребятам, ненависть к белым ребятам, ненависть к быстро движущимся объектам; некоторые ненавидели небо и весь день лаяли и бросались на него. На собачье счастье, всегда находилась другая собака с таким же неврозом, и вместе с ней они могли присоединиться к шайке подобных. Эти стаи псов-единомышленников патрулировали всю местность — они бродили по дорожкам и дворам, как прихрамывающие, с недержанием банды фанатов. Кейт смотрела на их вываленные языки, на их злые пасти и пыталась сохранять спокойствие. Владельцы собак, видя, как она бросается бежать от их слюнявых, тужащихся ультрасвирепых зверюг, кричали ей вслед: «Не бойся — они чуют страх». Этот совет, видимо, считался полезным, но чем именно полезным, Кейт не могла понять. А еще она не могла уловить разницу между «цапнул» и «укусил» — она думала, что это как-то связано с намерением, но отличить было трудно. Шесть раз из одиннадцати она была укушена в присутствии владельца собаки, и в каждом случае ее успокаивали: «Он просто играет. Он просто цапнул, не укусил».
Кейт смотрела, как миссис Бирн, самая худая женщина в мире, пробирается среди собак с многочисленными магазинными пакетами в детской сидячей коляске для двойни. Кейт думала, что с ней что-то не так, что-то случилось печальное, и от этого ее плохо видно. Собаки ею не интересовались; они смотрели сквозь нее, как будто ее не было. Дочка миссис Бирн, Карен, училась вместе с Кейт и однажды пригласила ее к себе на чай. Кейт заметила, что даже собственные дети почти не видят миссис Бирн. Она была как будто тенью, сновавшей между комнатами. Все ковры в квартире были липкие, и не было мистера Бирна. Кейт подумала, что, может быть, однажды отлепив туфли от ковра, он больше не захотел прилипать снова и покинул бедную миссис Бирн, приклеенную к узору из завитков.
Резкий скрежет металлического кресла заставил Кейт вернуться к учебникам. Был вторник, 2.45. По вторникам и четвергам после обеда была математика, до самого конца математика. То есть раньше была. А месяца три назад уроки перестали быть уроками математики, превратились в болота отчаяния и безнадежности и оставались такими до сих пор. Тогда, в феврале, Кейт дошла до 31-й страницы «Математики, книги 4». Здесь она впервые столкнулась с понятиями угла и относительного положения. Для иллюстрации в учебнике была серия картинок, изображающих диспетчерскую башню и разные самолеты, ожидающие посадки. Кейт долго изучала страницу. Времени у нее было сколько угодно: она и Пэдди Харли обогнали остальной класс на две книги. Поэтому она не спеша старалась разобраться в значении условных кружков, пунктиров и как будто бы случайных чисел. Понять не удавалось, но она не спешила спросить миссис Финнеган.
Прошел час; Кейт все пробовала разные способы истолкования данных. Она покрывала страницу все более путаными и обрывистыми вычислениями. Потом Пэдди Харли постучал ее по плечу, показав, что тоже застрял на странице 31. Они шептались, обменивались возможными способами продвинуться вперед, и в конце концов в 2.55, проиграв в орлянку, Кейт подняла руку и обратилась к миссис Финнеган за помощью.
Теперь, спустя три месяца, Кейт и Пэдди по-прежнему были на странице 31, с той лишь разницей, что там же находился весь класс. Только неделю назад самый большой тугодум в классе, Марк Макграт, доковылял до роковой страницы, чтобы тут же споткнуться о груду ожидавших его там тел.
Миссис Финнеган, преступно неспособная учить маленьких детей, была при этом отличным математиком. В тот первый день, когда Кейт попросила ее помочь с 31-й страницей, миссис Финнеган не сомневалась, что дала самое ясное и точное объяснение углов и направлений, какое только можно было дать. К сожалению, ни Кейт, ни Пэдди не поняли ни слова из ее лекции, которая была бы доступна разве что выпускнику. В последующие недели все больше и больше учеников поднимало руки и спрашивало о странице 31; всякий раз, когда ее замечательное объяснение встречали с бессмысленным лицом, у нее что-то умирало внутри, и в конце концов она сдалась. Последние два месяца, если кому-то хватало глупости пожаловаться, что он запутался в странице 31, в ответ раздавался неживой голос: «Так сам и выпутывайся». Время от времени какой-нибудь из более способных и толстокожих учеников мог подумать, что он раскрыл тайну, и излагал свою — ошибочную, конечно — интерпретацию данных. Тогда миссис Финнеган холодно смотрела на него, покуда он не замолкал в растерянности.
Кейт перебирала мысленно все «за» и «против» приобретения рации для агентства. «За» были очевидны: переносная рация — изумительная вещь, самая прекрасная на свете. Зайдя в магазин, где продавались рации, Кейт как минимум полчаса не могла оторваться от созерцания коробок и все это время испытывала дикое возбуждение. Она рассматривала картинки на коробке: мальчик держал рацию, а из наушника вылетали зигзаги, означавшие треск атмосферных помех, означавших звуковые волны, означавших волшебство, а под этим — такими же ломаными буквами: «Как слышите меня? Прием». Кейт обмирала. Она мечтала о рации так же, как другие девочки мечтали бы о пони. «Против» были не менее очевидны: Мики не мог говорить, не мог держать вещи, с рацией от него никакого толку. Это будет не волшебство, это будет никчемная пластмассовая коробка, которую еще надо будет скотчем примотать к голове. Кейт вздохнула и тут же выдохнула: она увидела, что «Математика» Терезы раскрыта на странице 63. Она избегала разговаривать с Терезой с тех пор, как Тереза окончательно отвернулась от одноклассников и стала объясняться с ними только на языке отрыжек. Но при виде Терезы, оскверняющей своей сумасшедшей персоной далекий рай 63-й страницы, она не выдержала.
— Миссис Финнеган сказала, что нам нельзя пропускать тридцать первую страницу. Пока не разберемся, нельзя идти дальше.
Секунды две Тереза смотрела на нее, наморщив лоб, потом, отчаявшись понять, снова занялась учебником.
Кейт попробовала еще раз:
— Тереза, ты не можешь решать любую страницу, какую захочешь, надо идти в учебнике по порядку. Если бы я так делала, то была бы на сотой странице.
Тереза подняла голову, на этот раз с раздражением:
— Да, но ты не можешь — ведь не можешь? Потому что застряла на какой-то странице, а она не хочет объяснить. А мне она не нужна — ничего она мне не может сказать.
— Узнает, что ты перескочила, и будет два часа вопить.
— Как она узнает? Она уже сколько месяцев не выходит из-за стола. Она сломалась. Я видела, как она ломалась. Она кричит, но это не так, как раньше, она сломленная. Кроме того, ничего я не перескочила. Там просто.
Кейт долго терпела, боясь клюнуть на эту наживку, зная, что дальше последует какой-то новый ужас, но не выдержала.
— Покажи, что ты сделала на тридцать первой странице.
Тереза стала листать книгу, и Кейт приготовилась увидеть страницу, покрытую примитивными рисунками и, может быть, даже запачканную какашками — от Терезы можно было ожидать чего угодно. Но вместо этого перед ней предстала аккуратно заполненная страница с вычислениями и заметками на полях.
Кейт рассматривала страницу, отыскивая глупые ошибки, сделанные Терезой, и в это время Тереза заговорила:
— Вообрази, что круг — это торт, разрезанный на триста шестьдесят ломтиков…
Последовал двадцатиминутный внятный монолог Терезы, объяснивший Кейт все, что требовалось знать об углах и других основных понятиях тригонометрии.
Утром понедельника, в короткие каникулы посередине четверти, Кейт пригласила Мики на собрание, чтобы пересмотреть стратегию детективного агентства «Сокол». Теперь она сомневалась, что в «Зеленых дубах» может произойти крупное преступление, и не совсем понятно было, как агентству завоевать репутацию. Чтобы лучше думалось, она вращалась и вращалась в кресле. Мики наблюдал за ней, прислонившись к пишущей машинке.
— Мы должны раскрыть преступление, Мики, ведь в этом работа сыщиков, — сказала Кейт и снова погрузилась в раздумье.
Усердие, конечно, необходимо, но хороший сыщик должен опираться и на интуицию. Интуиция всегда подсказывала ей, что в «Зеленых дубах» непременно произойдет что-то серьезное, на чем она заработает себе имя, но теперь Кейт стала опасаться, что интуиция ее подвела.
Она просмотрела свои блокноты и пришла к выводу, что материала по «Зеленым дубам» — кот наплакал: предположения, подозрения, но никаких подозреваемых, никаких улик, никаких преступлений. Наверное, из-за охранников и камер наблюдения повсюду. «Сокол» напрасно тратит время.
Не то место и не то время — эти слова вертелись у нее в голове.
Может, улов будет лучше у них в районе. Может, преступления у нее за окном, а она каждый день ходит мимо. Она всегда была начеку, всегда отмечала в блокноте все происходившее по соседству, когда оставалась там, — но, может быть, пора именно туда перенести деятельность агентства. Покрутившись в кресле еще час, Кейт пришла к решению. В следующие четыре недели агентство «Сокол» будет делить рабочее время пополам между «Зелеными дубами» и своим районом. В конце месяца будет сделан исчерпывающий анализ записей, и агентство полностью сосредоточится на той территории, которая окажется более криминальной.
День начала новой стратегии сложился как нельзя удачнее. Один из газетчиков мистера Палмера позвонил сказать, что захворал, и Кейт упросила мистера Палмера позволить ей разнести после обеда газеты вместо больного. Это был замечательный повод понаблюдать за районом по-настоящему, вблизи. Мистер Палмер сомневался: Кейт слишком молода, да и не для девочки эта работа, — но Адриан слег с тем же вирусом, так что выбора не было.
Она запихнула Мики вместе с экземплярами «Ивнинг мэйл» в почтовую сумку и отправилась в путь, слегка пошатываясь под ее тяжестью. Сначала она разнесла газеты по муниципальным домам. Перед каждым был маленький садик, все чистенькие, и каждый со своим особенным украшением. В одном скамейка, в другом колодец — бросать монеты на счастье, в третьем краснолицый гном удит рыбу в пруду величиной с лужицу. Солнце пекло, в воздухе висел запах креозота. На каждой дорожке Кейт по разным приметам делала умозаключения о жильцах. На двери первого дома висело объявление: «Собака не злая. Опасайтесь жены», и Кейт отметила про себя, что там живет какой-то ненормальный. На втором доме было другое объявление; Кейт долго смотрела на него, но не могла взять в толк, о чем речь. «Ни коммиков, ни агитаторов не надо». В конце концов она переписала его в блокнот. Она подумала, что «коммики» — это, может быть, уличные артисты, и, может, хозяин не хочет, чтобы они потоптали цветы.
К четвертому дому была пристроена терраска. На ее двери не было почтового ящика. Несколько минут подумав, Кейт догадалась, что надо открыть наружную дверь и подойти к настоящей, внутренней — там и будет почтовый ящик. Смысла в этом она не видела. Она не могла понять, как это хозяева, взявшись навешивать лишние двери, знают, когда остановиться. Она представила множество наружных дверей, одну за другой, по всей длине садовой дорожки и разносчика, который должен через каждую из них пройти, чтобы добраться до двери с почтовым ящиком. Открыв белую пластиковую наружную дверь, она очутилась в узком помещении, заполненном обувью и верхней одеждой. Она покачала головой и сказала Мики:
— Мики, этим людям мы нужны. Незапертая дверь плюс имущество равно преступление.
Она записала в блокноте для памяти: подсунуть под дверь карточку детективного агентства «Сокол», когда ее напечатают.
Дальше по улице ей стали попадаться одна терраска за другой. И в каждой был особый маленький мир, кое-что говоривший о хозяевах. В иных стояли опрятные столики с цветами, другие были заполнены викторианскими куклами, какие-то — загромождены детскими велосипедами и роликами, в некоторых пахло томатным супом. Кейт каждый раз останавливалась, чтобы сделать запись в блокноте. Записывала свои умозаключения о владельцах, чтобы прочесть их Адриану, когда он вернется на работу, и выяснить, насколько верны ее догадки. Особенно хотелось ей поделиться своей уверенностью, что в номере 32 живет похититель людей, о чем свидетельствовали газетные вырезки и клейкая лента на террасе. Когда этот ряд домов закончился, она посмотрела на свои цифровые часы и с изумлением увидела, что на доставку всего тридцати газет потратила полтора часа. Она заторопилась дальше.
Следующая остановка была Трафальгар-хаус, двадцатиэтажный дом, стоящий особняком от других высотных зданий, как часовой, охраняющий подход к микрорайону. От дома падала тень на школьную площадку, и за эти годы, посидев в разных классах, Кейт научилась определять время по тому, какие части площадки на солнце и какие в тени. Она вспомнила странное, недолго жившее поверье времен учебы в первом подготовительном — все в классе горячо верили, что в одной из квартир на двадцатом этаже живет привидение. На каждой перемене они присаживались на цемент и, щурясь, глядели на далекое окно без занавесок. Бывало, кто-то закричит, что увидел привидение, и все бросаются врассыпную. Кейт не видела его ни разу. Еще в пять лет она сомневалась в существовании призраков, но все равно смотрела. И предпочитала смотреть, а не прыгать через веревочку, как остальные девочки на переменах.
Несмотря на тень, которую бросал на нее Трафальгар-хаус, Кейт в самом доме ни разу не бывала. Сейчас она прошла мимо площадки перед домом, где любила повисеть иногда на лазалках и подумать. На площадке всегда было холодно: она была в тени, и там вечно гуляли ветры, вихрившиеся вокруг башни. Она подошла к подъезду и нажала кнопку «Обслуживание», как научил мистер Палмер. Дверь зажужжала, и Кейт вошла в темный вестибюль. Там было два лифта и пахло совсем непривычно. Немного похоже на бассейн, немного — на пустой класс. Печальный запах.
Мистер Палмер разложил газеты так, чтобы Кейт начала с верхнего этажа и потом по лестнице спускалась на каждый следующий. Кейт нажала кнопку лифта, вскоре черное окошко засветилось тусклым оранжевым светом, и дверь открылась. Лифт не был похож на сияющие стеклянные лифты «Зеленых дубов» — в кабине помятые металлические стенки, исписанные именами и словами. Кейт была разочарована. Она помнила детскую передачу, которую смотрели с папой, когда ей было совсем мало лет. В большом доме жила девочка с собакой и мышкой. Каждый день она входила в лифт, мышка вспрыгивала собаке на нос и нажимала кнопку нужного этажа. Кейт их полюбила. Ей тоже хотелось жить в большом доме с лифтом. Но теперь, стараясь не наступить в лужу в углу и разглядывая оплавленные кнопки лифта, она подумала, что той девочке, может, и не так уж повезло.
Она прошла по всем двадцати этажам и не встретила ни одной живой души. Заключить что-либо о жильцах можно было только по кухонным запахам и звукам телевизоров, выходившим через почтовые ящики, когда она поднимала крышку. Здесь никто не ставил перед дверью цветов или гномов. Да и дверьми, кажется, никто не пользовался. Она подумала, покидают ли они когда-нибудь свою прямоугольную башню или же сидят весь день и ждут доставки через «Обслуживание», как от нее. Она представила себе, как они поднимают газеты, вброшенные через дверь, и читают о мире, который никогда не посещают. Ей впервые пришло в голову, что одноклассники были правы. Только было не одно привидение, а много, в каждой квартире. Проникают сквозь стены, общаются только с помощью странных слов и символов, которые оставляют в лифте.
Снова выйдя на свет, Кейт направилась к одноквартирным домам, куда надо было отнести оставшиеся газеты. Контраст с Трафальгар-хаусом был поразительный. Люди сидели на травяных бугорках, играли дети. Кейт узнала нескольких ребят из школы и немного застеснялась, проходя мимо них с сумкой. Улыбалась, махала рукой им в ответ, но вынуть блокнот и записать увиденное не решалась. Она бережно засунула Мики поглубже в сумку, чтобы его не увидели. Вот чем еще ей нравились «Зеленые дубы» — никто ее там не знал. Там она не спокойная девочка из класса. Не девочка без мамы и папы. Она детектив, невидимый оперативник, скользящий между магазинами, подмечающий то, чего никто не замечает.
Задумавшись о преступном мире, Кейт не заметила трех собак, которые вошли за ней в тихий двор. Только когда одна зарычала, Кейт обернулась и увидела их — с вывешенными языками, уставившихся на нее. Она велела себе не показывать страха, но приказ дошел до ног поздно, и она уже бежала во всю прыть. Собаки погнались за ней с бешеным лаем. Сумка мешала бежать, и Кейт не задумываясь выдернула Мики и бросила сумку назад. Собаки остановились, обнюхали сумку, и это дало Кейт несколько секунд форы, чтобы, припустив еще быстрее, добежать до площадки с мусорными баками под одним из зданий и захлопнуть за собой дверь раньше, чем собаки ткнутся в нее и станут прыгать, яростно рыча. Она крепко обняла Мики, прислонилась к вонючему мусорному баку и смотрела на собак через щели между рейками двери. И никак не могла отдышаться. Грудь болела, глаза щипало от слез. «Не то место и не то время», — подумала она.
Она потерлась лицом о мягкую голову Мики и, задыхаясь, прошептала ему на ухо:
— Меняем стратегию — переносим работу в «Зеленые дубы».
В последующие месяцы Адриан и Кейт в часы затишья между обеденным наплывом посетителей и доставкой вечерней газеты сочиняли мрачные истории о клиентах. Им нравилось примерять колоритные характеры и сюжеты знаменитых детективных фильмов на пенсионеров в пастельных анораках, ежедневно приходящих за растительными драже и журналом «Пиплс френд».
Адриан. Ты заметила, что миссис Дейл уже несколько дней не заходит?
Кейт. И что ты думаешь?
Адриан. Ну, замечено, что мистер Дейл, когда покупал четверть фунта пастилок от кашля, держал в руке чемодан, по-видимому, тяжелый.
Кейт. !
Адриан. Вот именно. На вопрос, как поживает его супруга, упомянутая миссис Дейл, мистер Дейл сообщил — слышишь? — что она сейчас у сестры в Ярмуте.
Кейт. Это более чем странно. Это подозрительно.
Адриан. Именно так я и подумал. И сказал как бы между прочим: «А вы, мистер Дейл, вы к жене не полетите?»
Кейт. Хороший вопрос.
Адриан. Да, согласен.
Кейт. И что он сказал?
Адриан. Он сказал: «Да, как раз отправляюсь туда, потому и с чемоданом. Зашел с просьбой отменить пока доставку газет».
Кейт (помолчав). Хитер, да?
Адриан. Дьявольски.
Кейт. Отменил жену, потом отменил газеты. Хладнокровный мистер Дейл.
Мистера Джексона из дома 42 по Шоуэлл-Гарденс они прозвали Безжалостным Убийцей, потому что он носил элегантное полупальто и кожаные перчатки. Мистер Порлок, каждое утро подъезжавший за своей газетой на «ягуаре», был Джентльмен Растратчик, поскольку был единственным, кто покупал «Файненшл Таймс». Келвин О'Райли с Читем-стрит был Подручный, потому что он был большой и не очень умный.
Всякий, кто покупал лимонную карамель с шоколадной начинкой, по утверждению Адриана, был убийцей. Адриан питал отвращение к сластям и считал, что законопослушному гражданину не может нравиться такое противоестественное сочетание.
— Они попрали общественные нормы. Их нравственный компас взбесился. Они на все способны, Кейт. — И зловеще отзывался о том, кто покупал просто шоколад: — У него темные наклонности.
Кейт старалась основывать свои подозрения на более конкретных признаках, но и у нее вызывали сомнения люди, покупавшие чипсы со вкусом креветок. Впрочем, оба были согласны, что покупатели вафель в шоколаде «Кит-Кат» представляют в обществе силы добра.
Адриан обедал поздно, в 3 часа, после отца. Если Кейт была свободна от школы и погода была хорошая, они прогуливались вдоль канала. Хотя обстановка подходила для обсуждения, они редко разговаривали об убийствах и преступлениях вне магазина. Однажды Кейт спросила Адриана:
— Ты уйдешь из магазина? Устроишься на работу в городе?
— Не знаю. Может быть. Я стараюсь об этом не думать.
— Но твоему отцу всегда будет нужен помощник, да? Когда ему надо к оптовику или считать бухгалтерию, кто будет в магазине?
— Думаю, он хотел бы нанять помощника.
— Твою младшую сестру он ведь в магазин не пустит? — Кейт побаивалась его хмурой сестры, смахивавшей на панка.
Адриан засмеялся:
— По-моему, она вообще сюда не зашла ни разу. Это не для нее. Слишком занята — бочками изводит гель для волос и допрашивает меня о моих музыкальных вкусах. Думаю, он ни ее, ни меня здесь не хочет. Не может понять, зачем столько лет выкладывался на мое обучение, чтобы я в итоге продавал мятные конфетки.
— Но так оно и получается.
— Точно.
— А ты всегда делаешь то, что хочет папа?
Адриан вздохнул.
— Нет вообще-то. Но это его магазин.
— Но вообще, по-твоему, он знает, что для тебя лучше всего?
— Не знаю, Кейт, извини. У меня нет больших планов. Я просто плыву по течению. Я здесь счастлив — а он несчастлив от того, что я здесь.
Кейт бросила камень в канал.
— По-моему, взрослые иногда… Нет, я понимаю, ты тоже взрослый, но папы и мамы… или бабушки… они думают, что знают, что лучше всего для их детей, а на самом деле не знают. И часто даже придумывают что-то совсем плохое, а у детей планы гораздо лучше, но это ничего не значит, потому что бабушка — или кто там — взрослая, и решает она. Даже молодого это очень огорчит и сделает несчастным.
Кейт замолчала, словно бы договорив, но потом продолжила, не глядя Адриану в глаза:
— Например… вот такой пример… — Адриан услышал, что голос у нее немного дрожит. — Бабушка… но мне не полагается звать ее бабушкой, надо звать «Айви». Айви говорит, что в конце будущего года я пойду в Редспун.
— Интернат?
— Да. Она говорит, что у них есть бесплатные места для способных детей — это удача, а с ней мне жить неправильно. Говорит, что не может ухаживать за мной как следует. Я говорю, что за мной не надо ухаживать. Я умею готовить спагетти на тосте. Умею пользоваться стиральной машиной. А она говорит, что я должна быть среди сверстников. А я не люблю. — Голос у Кейт прервался на секунду. — По правде, я не так уж люблю быть со сверстниками. Они ничего не делают — только телевизор смотрят… и… может быть, они меня тоже не очень любят, потому что я не умею быстро бегать, и, может, кто-то считает меня странной. Больше всего я люблю, когда школа кончается и можно заняться детективной работой. Я пробовала ей об этом сказать. Говорила, что буду разгадывать преступления и что папа хотел, чтобы я этим занималась. Он хотел, чтобы я была сыщиком, а не уезжала в какую-то дурацкую школу далеко от дома. Папа никогда бы не отправил меня из дома…
Адриан дал ей бумажную салфетку, но она все равно смотрела в сторону.
— Она говорит, чтобы я не надоедала тебе в магазине. Говорит, что мешаю и что это неестественно — не иметь друзей своего возраста. Говорит, что ты, наверное, меня жалеешь и думаешь, что я очень странная.
Адриан опустился на колени и повернул ее голову так, чтобы Кейт смотрела на него.
— Кейт, не слушай ее. Ты не мешаешь, и ты не странная. Ты мой друг. Один в магазине полдня я бы спятил. В тебе смысла больше, чем во всех остальных. Я тобой восхищаюсь, Кейт, восхищаюсь. Посмотри на меня. Мне двадцать два года, а я ничего не делаю. Никуда не двигаюсь. Тебе десять, и ты как маленький трудолюбивый улей — вечно бежишь, вечно с каким-то проектом, вечно с каким-то делом. Рядом с тобой взрослые кажутся мертвыми. Неважно, сколько тебе лет. Хоть восемьдесят пять, хоть двадцать пять — я все равно был бы твоим другом. Ты горишь светлее, чем мы, все остальные. Она должна тобой гордиться.
Несколько минут они молчали.
Кейт посмотрела на Адриана и сказала:
— Я не поеду в эту школу.
Кейт и Тереза сидели на бетонных ступеньках Рэмзи-хауса. Матовое стекло перед ними было разбито, и через дыру они ясно видели окна третьего этажа в Чаттауэй-хаусе.
— Знаешь рыжего из двадцать шестой квартиры? — спросила Тереза.
Кейт не знала никого из этого дома. Тереза говорила о своих соседях так, как будто Кейт прекрасно знала и их самих, и их привычки. Кейт это нравилось.
— Он темный человек. У него густые рыжие волосы и густая рыжая борода. Целый день сидит на бугре и ест апельсиновые корки из пакета. Он может предсказывать будущее. Все время предсказывает, что со мной случится. И давным-давно сказал мне про тебя.
— Что он сказал? — спросила Кейт.
— Он заставил пообещать, что не скажу.
Кейт не стала настаивать. С Терезой не удавалось говорить напрямик. Всегда загадки. Это Кейт тоже нравилось.
— Кто его сосед?
— Ирландец. Его зовут Винсент О'Ханорахан, и он разговаривает так: «Оделоделоделоделодел». Надо глаза закрывать, чтобы понять, что он говорит, и брюки ему всегда малы. Я была у него в квартире. Он стоял у окна и помахал мне, чтобы вошла. Я вошла, он дал мне печенье с чем-то розовым и кокосом, но назвал это не печеньем, назвал «Кимберли». Я сказала, что это имя девочки, а он сказал, что никогда не встречал девочки с таким именем, и спросил, как меня зовут. У него повсюду картинки с Марией и Иисусом, а в кухне пахло кофеем. Я сказала, что меня зовут Тереза, а он заплакал. Опустил голову на стол и плакал, плакал. Я печенье съела и ушла.
Кейт смотрела на Терезу. Она не могла понять, что в ее рассказе правда, а что выдумка. Потом подумала, что, может быть, все правда. Подумала, что у Терезы все не как у людей. Она посмотрела на окна.
— Слушай, они там смотрят телевизор. — Ее удивило, что кто-то смотрит телевизор в такой солнечный день.
— Это мистер Франк и миссис Франк. Они самые старые в доме. У миссис Франк весь день работает телевизор на полной громкости. Она сидит в большом вязаном одеяле — связала его сама — с цветными квадратиками. Мистер Франк сказал, что она связала его, когда была моложе. Сказал, что не мог понять, для чего она его вяжет. Иногда мистер Франк разговаривает со мной, дает десять пенсов на конфеты и говорит, что я хорошая девочка. А иногда называет грязной чернушкой и паршивой полукровкой и говорит — отправляйся в свои джунгли.
Кейт и Тереза посмотрели друг на дружку и расхохотались.
К ужасу миссис Финнеган, Кейт и Тереза подружились. После эпизода с математикой Кейт увидела Терезу с другой стороны. Она поняла, как скучно Терезе на уроках, что она всегда знает ответ, но не хочет поднимать руку. И сидит с отсутствующим видом, рисует какую-то ерунду, а остальные тянут руки и дают один неправильный ответ за другим. Она видела, что миссис Финнеган смотрит на нее как на что-то, во что она наступила ногой. Она почти поняла теперь, почему Тереза ведет себя так дико.
Сначала Кейт отнеслась к ней немного цинично. А когда поняла, что Тереза не совсем сумасшедшая, пригласила ее к себе на чай. Она подумала: увидит Айви такую нужную подругу-сверстницу и, может, раздумает отправлять ее в Редспун. Но Тереза рассказывала странные истории, у нее были безумные идеи, и она, по-видимому, так же любила бродить одна, как Кейт. Кейт не показала ей свой кабинет и не рассказала об агентстве… но подумала, что когда-нибудь расскажет. Она заметила, что Тереза на редкость наблюдательна.
Сидеть на ступеньках было неудобно, и они вышли на теплое позднее солнце. Кто-то завел Алтею и Донну,6 музыка оглашала пустые улицы. Они шли по газонам между большими домами, мимо лазалки, где застрявший малыш звал на помощь.
Они вышли из микрорайона по мосту над железной дорогой и шли вдоль старой, обветшалой кирпичной стены. Через несколько сотен метров они очутились перед зеленой дверкой в стене и вошли на кладбище святого Иосифа. Церковь и кладбище располагались на крутом склоне. Церковь была на его середине, и сверху к ней вела извилистая тропинка, а снизу — дорога от больших ворот. По обе стороны церкви в высокой траве и бурьяне были беспорядочно разбросаны могилы, какие-то с повалившимися надгробьями, какие-то — с нелепо наклонившимися.
Все могилы были старые — от начала века до 1950-х. Новые занимали только маленький участок за церковью — это были надгробия детей прихода. Блестящие, из черного или белого мрамора, с золотыми надписями и улыбающимися лицами умерших детей в маленьких овалах, они отличались от остальных памятников, замшелых и обвитых плющом. На детских всегда были свежие цветы, каменные мишки и линялые куклы. Среди них была могила Уэйна Уэста, мальчика, которого Кейт смутно помнила по первому подготовительному классу, — он засунул голову в пластиковый пакет и задохнулся. Его каждый год поминали на молитвах в школе и на мессе, но Кейт сомневалась, что он умер именно так. Это была удобная история для поучения других. Кейт ожидала дня, когда учителя предъявят на собрании слепого мальчика, которому выбили глаз снежком с камнем внутри. В школе уже провели беседу о мальчике, потерявшем ногу из-за того, что он играл на железнодорожных путях. Кейт рисовала себе жуткую картину: учителя из школ-соперниц выпрашивают в местной больнице искалеченных детей и объясняют их несчастья озорством. «У меня здесь парализованная девочка — наглядный пример того, как опасно наваливаться на спинку стула». «Этот полуслепой мальчик — наглядное доказательство пользы моркови».
Тереза, по-видимому, проводила много времени на кладбище. Ей нравилась выветренная кирпичная стена, отгородившая его от внешнего мира. Церковь и могилы вокруг были того же возраста, что и квартал, где жила Кейт. Он тоже был островком в окружении новых тупиков и проездов микрорайона. Но на кладбище тебе никто не мог помешать. В будни никто туда не ходил. Приезжал и уезжал священник на помятом «Вольво», но никогда не замечал Терезу, сидевшую под стеной и разглядывавшую филигранные скелетики мертвых листьев.
Сегодня они сидели под конским каштаном возле камня семьи Керни. Родители и трое детей погибли в пожаре в 1914 году. Уцелела только младшая дочь, Мюриэл, дожившая до 1957-го. Ее вечно будет помнить любящий муж Уильям, но признаков его самого тут не было. Тереза встала, подошла к кустам и принялась срывать мелкие красные ягоды.
— Не ешь их, — сказала Кейт. — Могут быть ядовитыми.
— Ядовитые, — ответила Тереза, — но если немного съесть, не умрешь. Я не собираюсь их есть.
— А зачем срываешь?
— От них жутко болит живот и жжет десны.
Кейт подождала дальнейшего объяснения, но Тереза молча продолжала срывать ягоды и класть в карман шорт.
Подумав немного, Кейт спросила:
— Это чтобы школу пропустить?
— Я хожу в школу, когда хочу. Могу прийти сюда и просидеть весь день. — Наполнив карманы, Тереза села рядом с Кейт и выдернула травинку. — Это для отца — он мне не отец, но я должна его звать отцом. Люблю что-нибудь ему сделать.
— Что сделать?
— Что-нибудь вредное. Чтобы он заболел. Чтобы валялся в постели и к нам не цеплялся. К маме. Он мне говорит: «Принеси мне попить, я тут от жажды подыхаю». Я иду и делаю чашку «Лифта» — чайного лимонного напитка, который тебя поднимает как лифт. Он обожает его. Только еще с сахаром — «горячий лимонад», сладкое любит, как маленький. Кладу ему полную чайную ложку «Лифта», две полных ложки лимонной жидкости для мытья полов, три полных ложки сахара, и он пьет, как будто месяц не видел воды.
— Ты его отравляешь! — выпалила Кейт.
— Я его не отравляю. Я его сдерживаю. Люблю раз в месяц его сдержать. Чтобы побыл у себя в комнате. Чтобы дал нам вздохнуть. Он любит рулеты с джемом. На завтрак их ест. И чтобы джема сверху еще добавили. Кричит мне с кровати: «Где мой завтрак, девочка?» Теперь я ему добавлю ягодок в добавленный джем.
— Но разве он не болен?
— Мы слышим, как он кричит у себя в спальне, катается, держится за толстое свое пузо, и включаем телевизор. Мама ведет его к врачу, врач говорит, у него язва желудка — говорит, от пьянства. Доктор глупый… доктор хочет, чтобы он ушел, доктор ненавидит этот район. Мама говорит: «Карл, пожалуйста, умоляю, не пей. Ты убиваешь себя. Что мы будем делать без тебя?» А он бьет ее кулаком по лицу, ломает ей ребра, и я ему еще что-нибудь делаю.
Кейт долго молчала. Потом сказала:
— Ты не убьешь его, нет? Потому что узнают. Детективы узнают. У них судебно-медицинская экспертиза. Они сделают вскрытие и найдут улики. Они поймут, что это — убийство. Тебя посадят в тюрьму.
— Мне здесь нравится: здесь тихо и не страшно, и никто ко мне не пристает. А дома я включаю телевизор погромче и только думаю, как бы уехать. Сестра уехала. Мама никогда не уедет. Мне надо уехать. Я прячусь, сбегаю тайком, чтобы он до меня не добрался — ему уже сколько месяцев не удавалось, но я знаю, он хочет добраться, и если опять меня изобьет, я его убью и труп спущу в мусоропровод, чтобы он там упал в контейнер.
Совершенно секретно.
ЖУРНАЛ ДЕТЕКТИВА.
Имущество агента Кейт Мини.
Пятница, 24 августа.
Наблюдение в автобусе было невозможно, потому что рядом сидел псих. Он показал свою коллекцию автобусных билетов (все с цифрами 43) и спросил, верю ли я в Христа Спасителя. Я сказала, что доказательств недостаточно.
Опять видела женщину с пустой детской коляской. Сегодня — возле игровой площадки.
Суббота, 25 августа.
Адриан дал мне испытать новый магнитофон в магазине. Качество звука разное — плохо слышно в моей брезентовой сумке, где он был спрятан. Есть довольно отчетливые записи миссис Холл, когда она просила купон для игры «Угадай мяч» и мистера Виккерса, когда он сердился из-за собачьего помета в квартале. Потом долгий неразборчивый диалог, где слышно было только: «Он не потерпит мальвы». Не уверена, что удастся много записать в «Зеленых дубах».
Воскресенье, 26 августа.
Высокий хромой мужчина подозрительно вел себя позади дома мистера и миссис Эванс.
Видела, как он 20 минут стоял у задней калитки, а потом громким шепотом стал звать: «Шерли!» Миссис Эванс появилась в заднем окне и бросила ему ключи. Он вошел в заднюю дверь. Больше ничего не наблюдалось. Адриан посоветовал не говорить мистеру Эвансу… сказал, что это любовник!
Понедельник, 27 августа.
После обеда посетила мясника мистера Уоткина. Отметила, что мистер Уоткин нюхает мясо, когда в магазине нет покупателей, — мясо, от которого он морщит нос, он выкладывает на прилавок спереди. Мистер Уоткин увидел, что я смотрю, и объяснил: «Ротация ассортимента». Очень интересно.
Вторник, 28 августа.
Сегодня ходила на кладбище. Рассказала папе о работе. На кладбище очень тихо. Наблюдать нечего.
Среда, 29 августа.
Снова у мистера Уоткина, но покупателей опять очень мало. Отмечено сходство между упаковкой крысиного яда, который мистер Уоткин держит внизу за прилавком, и упаковкой приправы для «Особых котлет». Отметила также, что мистер Уоткин близорук (сперва подумал, что я миссис Кан), теперь беспокоюсь, что он может совершить непредумышленное убийство.
Четверг, 30 августа.
Смуглая приземистая женщина стояла перед «Г. Сэмюел» в «Зеленых дубах» и 45 минут смотрела на витрину. Любовалась?
Пятница, 31 августа.
Сказала Адриану, что беспокоюсь насчет мистера Уоткина, а он сказал, что у него больше никто не покупает мяса, так что не стоит беспокоиться. Адриан сказал, что магазин для мистера Уоткина — скорее, хобби. Сказал, что иногда миссис Уоткин просит подруг зайти и что-нибудь купить, но потихоньку отдает им деньги, а мясо просит сразу выбросить на помойку. Такие заговоры у меня под носом.
Суббота, 1 сентября.
«Зеленые дубы». Сегодня два часа перед банком. Ничего примечательного, только низенький человек проходил мимо и тащил за туфлей полтора метра прилипшей туалетной бумаги.
Воскресенье, 2 сентября.
Замечен подозрительный мужчина, слонявшийся по автостоянке «Сейнсбери» непонятно с какими намерениями.
Кейт поняла про Терезу удивительную вещь: Тереза совсем не разбиралась в степенях озорства. Она знала, что некоторые поступки считаются плохими, но относительная важность таких поступков была выше ее понимания. Требовалось много времени и много проб и ошибок, чтобы для нее прояснился масштаб злодеяния.
Она поняла, что реагировать на школьный звонок — это неправильно. Прежде, услышав звонок, она отбрасывала ногой стул, опрометью выбегала из класса и застигала врасплох пустую игровую площадку. Это было неправильно. Ведь звонок давали для того, чтобы сообщить время учительнице, а не для того, чтобы детям дать сигнал для игр. Тереза считала, что учительнице проще посмотреть на свои часы или на большие тикающие часы на передней стене класса, но теперь осознала, что надо готовиться к бегству более тонко и медленно: книжки потихоньку съезжали с парты в открытую сумку, а сама она в это время напряженно смотрела на учительницу. Кейт помогла ей, и теперь она это поняла. Но даже теперь, в их последний год в школе святого Иосифа, Тереза не понимала, что реагировать на звонок — меньший проступок, чем вырезать свое имя на парте или класть червей в пудинг с бланманже Даррена Уолла.
После многих злополучных опытов, постепенно раздвигая границы, Тереза в конце концов набрела на самое страшное, что только можно натворить в школе. Однажды серым дождливым днем, в обеденное время, когда детям пришлось играть в помещении, Тереза слишком быстро обогнула угол и открыла истину. В ходе последовавших бесконечных разбирательств Тереза осознала, что бегать с ножницами — величайшее злодеяние, а бегать с ножницами и при этом катастрофически наткнуться на бедро директора — злодейство, вообще уже не поддающееся оценке.
Новость быстро распространилась по распаренным классам, но слухи распространились еще быстрее. Уже через несколько минут пошли гулять дикие истории. У Терезы Стентон был топор. Тереза Стентон пыряла ножом всех подряд. Тереза Стентон зарезала директора и собирается убить всех учителей. Дети, захваченные этой бурей сплетен, только бегали по кругу и подпрыгивали, как собаки в грозу.
На первой из множества ассамблей, посвященных этому происшествию, с неохотой был выяснен истинный скромный размер ущерба. Мистер Вудс чудом избежал серьезного ранения, но дорогие брюки от «Дома Фрейзера» были «располосованы непоправимо». Кейт, в некотором роде специалистку, не впечатлили предъявленные улики. Мистер Вудс держал перед учениками брюки, демонстрируя маленькую затяжку на ткани, и медленно обходил класс, торжественно повторяя: «Представьте себе, что это было ваше лицо», а иногда для пущего эффекта обращался к кому-нибудь персонально: «Да, Карен, представь себе. Твое лицо».
Тереза была озадачена. Она не могла поверить, что будет наказана за случайную неловкость; она не могла понять, какой цели послужит наказание.
Кейт знала, что мистер Вудс накажет ее в назидание другим. После экстренного собрания Ассоциации учителей и родителей было объявлено, что ее на неделю отстраняют от занятий. Погода была гнусная, и Тереза не могла проводить дни на кладбище. Кейт думала о том, как Тереза, запертая в тонкостенной коробке своего дома с отчимом, изобретает способы нейтрализовать его, и горячее, чем всегда, желала предотвратить преступление.
Лазалка представляла собой купол из металлических труб. Металл местами заржавел, и, когда дул ветер, как сегодня, поток воздуха находил пустые дырки от болтов в каркасе и играл печальную мелодию на трубах. Кейт обожала эти звуки. Они помогали думать. Она висела вниз головой на вершине купола, подметая волосами красный цемент. По краям площадки носились пакеты от чипсов и полиэтиленовые мешки, ветер доносил запахи вареных овощей из квартир и промышленные запахи фабрик.
Она опять пришла на маленькую детскую площадку в тени Трафальгар-хауса, и взгляд ее плыл мимо подъезда, мимо сотен балконов с развешенной стиркой, мимо педальных пластиковых тракторов, гниющих кухонных буфетов, мимо чащи антенн, вдаль, где белые облака катились по голубому шоссе неба. Если ноги не выдержат, она оторвется, и пролетит вниз много километров, и упадет на подушку облака. Она смотрела, как они катятся, и думала о подозрительном, которого увидела в «Зеленых дубах».
Кейт заметила его после школы в понедельник, как только он свернул за угол и направился к банкам. Она была уверена, что этот самый человек сидел там на днях. Тогда она его толком не разглядела, но приметила его осанку и сейчас ее вспомнила. Кейт не сомневалась, что увидит в его лице что-то особенное, и действительно, когда она подошла поближе и разглядела его черты, ее охватило легкое волнение. Человек смотрел через детскую площадку на отделение банка «Ллойдс». Кейт наблюдала от дверей строительной компании. Человек выглядел так, как будто старался вести себя нормально; Кейт знала эти признаки, она сама так действовала, когда вела наблюдение. Он сидел в неудобной позе, поглядывал на свои часы, глаза у него бегали, вид был настороженный. Кейт обошла его по широкой дуге и заняла позицию на скамье у него за спиной, в отдалении. Подозрительный — и как раз в том месте, где она всегда ожидала увидеть подозрительного. Она была спокойна, потому что была готова. Она знала, что теперь начнется настоящая работа. Прежде всего — наблюдение. Ей надо было составить связное представление о планах подозреваемого. Действует ли он в одиночку? Кейт сомневалась; вначале она подумала: ограбление банка в одиночку — предприятие опрометчивое, отчаянное, без предварительного плана. Но он слишком спокоен. Разведка ли это, или налет уже почти созрел? Кейт не знала, но интуиция подсказывала, что это только начало — она наблюдает за банками давно, а его видела до этого только раз. Вопрос: сколько у нее теперь времени?
С тех пор она наблюдала его ежедневно. Он всегда сидел перед банками с четырех до пяти, то есть перед закрытием. Кейт ехала на автобусе в «Зеленые дубы» прямо из школы. Занимала излюбленный пост на скамейке, ела завернутые утром сэндвичи с арахисовой пастой, и через несколько минут появлялся он. Трудно было определить, на какой банк он нацелился. Похоже, на «Ллойдс». Он ничего не записывал и не фотографировал. Это привлекло бы внимание, а он профессионал. Теперь Кейт поняла, что он работает один — не было признаков ни шайки, ни сообщников.
Где-то проехал фургон с мороженым. Пробренчали «Зеленые рукава» и внезапно смолкли. Она пыталась запомнить его. К ее разочарованию, самодельная книжка быстрого опознания оказалась совершенно бесполезной при реальной работе. Впервые разглядев как следует его лицо, она помчалась домой, чтобы составить фоторобот из своих полосок. Самый лучший вариант получился совсем на него не похож. Он был вообще ни на что не похож. Единственное, что ее порадовало, — профессиональные фотороботы в «Полиции 5» выглядели немногим лучше. Кейт подумала, что если человек с таким лицом покажется на улице, тут же вызовут служителей из зоопарка, чтобы выстрелить в него ампулой с транквилизатором.
В следующий раз она решила взять фотоаппарат, а пока что попыталась прибегнуть к рисунку — в «Как быть детективом» они именовались «опознавательными набросками».
Внимательно рассмотрите вашего подозреваемого. Постарайтесь описать его в нескольких словах. Если можете, сделайте набросок. Толстый он или худой, высокий или низенький, хорошо одет или неряшлив? Есть ли у него какие-то отличительные черты? Отметьте, во что он одет, но помните: одежду можно сменить, усы могут быть накладные, волосы можно остричь. Умелые преступники — мастера перевоплощения.
(Последнее предложение Кейт подчеркнула.)
Однако трудность была с глазами. Глаза были пугающие, и в то же время их невозможно было запомнить. В кабинете она спросила Мики:
— Мне не нравятся его глаза. Как ты считаешь?
Мики, как всегда, был осторожен в суждениях.
— По-моему, в них есть жестокость.
Мики мрачно смотрел перед собой.
— Убийца? Ну, ему не впервой. Мы знаем, что банковские грабители-одиночки — безжалостные преступники.
Мики и Кейт уже побывали в библиотеке и провели кое-какие изыскания. Их несколько огорчило, что многие налетчики не останавливались перед убийством. Бандит-одиночка Джон Элджин Джонсон с вороненым револьвером. «Красавчик» Чарльз Артур Флойд — побоище в Канзас-сити. «Малыш» Джордж Нельсон. Банда Баадера-Майнхоф. Симбионистская армия освобождения… список продолжался. Их смутила эта информация. Даже расстроило, насколько отличаются по тону библиотечные взрослые книги о преступности от бодреньких советов и картинок в «Как быть детективом». У Кейт и Мики в руководстве было много об изменении внешности и о секретных кодах, но ничего о том, как действовать против фанатиков из «Фракции Красной армии», против психопатов, дорвавшихся до оружия, ничего о том, как людей обливают бензином и угрожают зажигалкой. Кейт покусывало сомнение насчет того, насколько жизненно правдива ее книга.
В ногах закололо, Кейт села на купол и окинула взглядом местность. Она поняла, что им с Мики вдвоем не управиться с подозреваемым. Надо собрать как больше улик и сведений о нем. Выяснить, где он живет, выяснить, как он планирует отход. Все налетчики сперва проводят репетицию. Она будет ждать, следить и записывать все, что видела. Потом, когда ограбление произойдет, она, наверное, не сможет передать преступника полиции, но может сообщить достаточно сведений, чтобы полиция его настигла. Она не сомневалась, что это позволит ей получить особую должность, о которой она мечтала. Понятно, не настоящую должность — она должна ходить в школу, — а чтобы, например, ее иногда вызывали для особо сложной слежки. Полиция поймет, какая от нее польза. Много ли ребят подготовлены так, как она? Много ли людей умеют быть невидимыми, как Кейт?
«Знаешь, Кейт, кажется, твои подозрения насчет дома пятнадцать в промзоне Лангсдейл, как всегда, подтвердились».
«Контрабанда алмазов?»
«Именно. Широкая сеть, охватывающая все центры алмазной промышленности: Кейптаун, Амстердам, западные центральные графства. Задача в том, Кейт, чтобы проникнуть в строение. Нам нужны фото упаковок непосредственно в помещении. Наши люди не могут подойти близко. Мы пробовали как обычно — под видом газовых контролеров, мойщиков окон и так далее, — но там прожженная публика. Они никого не подпускают близко. Подозревают каждого… кроме, может быть…»
«Ребенка?»
«Точно».
Кейт посмотрела на градирни и увидела простершееся перед ней будущее. Работа в кабинете, обеды с Мики в «Ванези», обсуждение дел с Адрианом, привлечь Терезу к работе — и никакого Редспуна.
Комикс, запущенный в 1938 г.
Фруктовый сок с шапкой из размятого банана и мороженого или взбитых сливок.
Пломбир с прослойками желе, фруктов, сливок, орехов и т. д.
«Нью мюзикл экспресс» — журнал, посвященный популярной музыке.
Английский комедийный актер.
Ямайский дуэт регги.