Пошли воровать сено. Зацепили по большой охапке, и тут я едва не наступил на лежавшего в тени стога старичка. Его и немудрено было не заметить. Настоящий мужичок с ноготок. Он с ехидным любопытством наблюдал за нами и лениво жевал травинку.
– Народное добро, стало быть, растаскиваете, – проворчал он строго, но, заметив, что Таня испуганно опустила свою ношу, небрежно махнул рукой: – Тащите, тащите. На сене вам, конечно, веселей будет, а y нас не убудет.
Старик хохотнул, резво поднялся на ноги, стряхнул кепкой прилипшие к штанам травинки. Потом с интересом осмотрел меня с ног до головы, сказал:
– Прощевайте! Мне корову гнать надо. Я ведь из-за вас задержался. Разговор ваш слышал. Вы ушли, а я подумал: «Ан кто чужой ненароком на вещички набредёт, пиши пропало». Вот и ждал. А ты, милок, я вижу, уже в коммунизм шагнул. Резво, резво. Смотри, без штанов останешься. Прощевайте...
Старик не спеша направился к своей бурёнке.
А мы поплыли, обмениваясь впечатлениями о деревне, о ехидном старичке. И вдруг миледи робко спросила:
– Капитан, а обедать когда будем?
Я даже испугался. День клонился к вечеру, а я совсем забыл, что мой детский сад поить и кормить нужно вовремя.
– Что же ты до сих пор молчала? Возьми что-нибудь.
– Я одна не буду.
Ну, девица! Ну, характер!
– Танюша, потерпи немного. Сможешь? Сейчас причалим к берегу, устроим пир на весь мир и заночуем.
Таня вздохнула и утвердительно кивнула головой. Я направил плот в первую встречную заводь.
Расположились на поляне, окружённой лохматыми ивами полукольцом реке. Пока я собирал сушняк, разжигал костёр, пока костёр разгорелся – совсем стемнело.
Таня хлопнула в ладоши и объявила:
– Прошу к столу!
Стол ослепил меня. Девчонка сработала по принципу «Не оставляй на завтра то, что можно съесть сегодня». На траве на кусках обёрточной бумаги был выложен аппетитный и красочный натюрморт: башенка хлеба, перламутровые кусочки селёдки, красно-белые грозди редиски, жёлтая гармошка сыра, раскрытые консервные банки сияли тусклым жирным блеском. Мелкие детали картины рассматривать я уже был не в силах.
– Роскошно, – только и сказал я и пощёлкал пальцами, – а это дело где?
Таня передала мне четвертинку.
Если уж моё путешествие с самого начала превратилось в глупую комедию, пусть комедия и продолжается, Я налил водку: себе в кружку, Тане в крышку от термоса, – приподнялся на колени и произнёс:
– Леди и джентельмены, дамы и господа, рано или поздно человека посещает муза дальних странствий. Каждый день кто-то отправляется в дорогу, кто-то стучится в дверь родного дома, «из дальних странствий возвратясь». Слово «странник» не синоним слова «странно», но у них есть таинственная связь. Люди действительно странные. Когда-то они мечтали о самолётах и и пароходах. А сейчас, когда небо пересекают стремительные «Ту» и «Боинги», землю – поезда и автомобили, океаны – корабли, люди, как и прежде, отправляются через океаны на плотах, а через пустыни пешком. Так труднее, но так интереснее. Вот и у нас впереди не ялтинско-сочинская пляжная скука, а таинство открытия давно открытого... Снимите шляпы господа, промокните слезы дамы, пожелайте экипажу возвращения с пером Жар-птицы.... Таня, ну как?
– Немножко непонятно, но красиво.
– Тогда поехали.
Чокнулись. Я успел заметить, что Таня «поехала» смелее и быстрее меня. Набросилась на закуску.
Краски натюрморта стали заметно тускнеть. Вытряхнув из бутылки остатки, я достал карандаш, написал на клочке бумаги несколько слов, просунул записку внутрь бутылки, крепко забил в горлышко пробку – обструганный сучок - и бросил бутылку в реку.
– Ты что там написал? – поинтересовалась Таня.
– Дату нашего отплытия, – соврал я.
Тишина, лишь где-то очень звонко в унисон рокочут лягушки, да в реке иногда тихо плеснёт рыба... От водки, плотного ужина, от усталости мне не хочется ни двигаться, ни говорить, веки слипаются. И вдруг Таня спрашивает:
– Ты о чём сейчас думаешь?
– Ни о чём, – лениво ответил я, – лягушки поют... Вчера я тебя не знал, а сегодня ты появилась неизвестно откуда и неизвестно почему... таинственная незнакомка...
Таня включила транзистор. Мужчина приятным тенором пел о том, что любимая девушка забыла номер его телефона. С отчаянием в голосе, в бодром ритме твиста, певец старался объяснить мне, как ужасна его трагедия. По-моему, он старался напрасно. А если бы не было у него телефона?
– Почему из трёх песен две о любви, зачем любви столько? – возмутился я.
– А о чём же ещё петь? Как я готовлю обед, стираю, как на кухне ссорятся соседки, как селёдку выбираю в магазине? Это серость, а песне нужна романтика, – ответила Таня.
– Глупая какая-то романтика. Номер телефона забыла. Ну и что? Кому надо, тот помнит. Вот о тебе песенку сложить бы.
– Обо мне?
– О твоём характере. Ты девчонка совсем, а характеру твоему любая женщина позавидует.
– Вот уж обыкновенный.
– Да? Уехать с незнакомым человеком, и сразу, вдруг, это не так просто.
– Как раз просто. Ведь ты не охотник за скальпами. Чего мне опасаться?
– Ну, а вдруг?
– Нет. У меня психоанализ. Я хорошего человека сквозь три стены увижу.
– «Психоанализ», – передразнил я её, – что ты можешь знать о людях?
Таня всем телом подалась вперёд и с отчаянием и вызовом сказала:
– Не веришь? Ты думаешь, я совсем малышка? Да мне уже восемнадцать лет. и в жизни я чего только не видела, даже замужем была... правда, давно.
– Лет десять назад? – усмехнулся я.
– Нет, три...
Ого! А я-то думал, откуда в ней такой напор? Огонь, воды и медные трубы прошла, а теперь ей и океан по колено.
– Ну и как она, жизнь семейная?
Девочка снова как-то поникла и грустно ответила: