Макс
Новенький терминал аэропорта кишит народом и гудит, как улей. Август — худший месяц для поездки в Крым, но выбора у меня не было. Это вынужденный приезд, второй за последние полгода.
Сияющую рожу друга видно издалека. Костик идет ко мне, широко раскинув руки и так же широко улыбаясь.
— Ля, какого красивого дядю занесло на наш забытый богом остров! — басит так громко, что на нас оборачиваются. — Ну ты как, братан? — обнимает.
— Приветствую тебя, мой друг Пятница, — обнимаю в ответ. — Сутки добирался, но жить буду.
— Ты в курсе, что Пятница — это баба? — шипит Костян, испугано вертя башкой по сторонам.
— Да ладно? А ты книгу читал?
— Какую еще книгу? Это из старого фильма про Робинзона!
— Зря я в школе тебе списывать давал, — постукиваю его по плечу.
До седьмого класса мы с Костей Бариновым жили в соседних подъездах, сидели за параллельными партами и ходили в одну секцию по кикбоксингу. Были, что называется, не разлей вода и при этом совершенно разными. Меня тянуло больше к знаниям и спортивным достижениям, Костика — к девочкам и безобразиям. Мы и выросли непохожими, и живем теперь на разных континентах, но дружить у нас по-прежнему получается.
— Как там в Кенгурятии?
Ставшую для меня родной страну Костян называет исключительно так. Он прилетал ко мне в гости и ничто не впечатлило его так, как прыгающий вдоль шоссе кенгуру.
— В Австралии зима и прохладно. В остальном норм. Как на острове? Движ есть?
— Еще какой! Отдыхающих столько, что канализация не стравляется.
— То-то я чую, дермецом в воздухе попахивает, — смеюсь.
Мы как раз вышли из здания аэропорта. Воздух аж горячий, запах в нем витает специфический.
— А ты свои найки проверь! Кенгурушное дерьмо небось привез на подошве, — огрызается Барин.
Он фанат полуострова. Чуть что — с пеной у рта кидается защищать родной край и на любом празднике одним из тостов всегда произносит легендарную фразу «дальше Крыма нет земли, я проверял».
Мы подходим к его новенькой бэхе. Она фантастически переливается от фиолетового к ядовито-зеленому.
— Ух, ничего себе красота!
— Знал, что заценишь, — расплывается друг. — Четыре месяца ждал эту пленку. Девочки кипятком писают при виде моего хамелеончика. Вчера одна так впечатлилась, что сосала не хуже «дайсона»! — ржет. — Это пылесос такой модный, если ты не в курсе.
— Я знаю, что такое Дайсон. Но мать твою, Костян! На хрена ты мне это рассказываешь? Мне в твоем фантасмагоричном сосомобиле еще ездить, на этом самом сиденье…
— Ля, педант! Я только с мойки выехал, — обиженно фыркает Барин. — Или ты завидуешь? Тоже хочешь?
— Не хочу.
Костик запрыгивает на водительское кресло и на всю врубает климат-контроль. Усаживаясь рядом с ним на пассажирское, я стараюсь не думать, кто и как сидел на нем до меня.
— Не пойму. Что за цалибат у тебя?
— Целибат, — поправляю. — И я его не принимал. Секс у меня регулярный. Просто в отличии от тебя, я не испытываю необходимости присунуть каждой симпотной девице, проходящей мимо. Мне это неинтересно.
— А что интересно?
— Деньги зарабатывать.
— Так я их тоже зарабатываю. И трачу с удовольствием, в том числе на девочек.
— Отлично, Кость. Я разве против? У нас с тобой разные деньги и разное к ним отношение. Я считаю, что деньги должны работать и приносить другие деньги.
— Это скучно!
— А что в этой жизни не скучно?
— Любовь! Я вот любвеобильный, почти каждый вечер влюбляюсь. Это ж так кайфово.
— Ты путаешь любовь и влечение, бро. Влюбленность — это невроз навязчивых состояний и ничего приятного в ней нет. А через день менять телок — это промискуитет. Ты прекращай давай, так и болячку подхватить недолго.
— Благодарю вас, мистер Доронин, за наставление, — паясничает Костян, выруливая на дорогу. — Не понял, что за слово в конце вы сказали, но я погуглю.
— Обращайтесь, господин Баринов, — поддерживаю его шуточный тон.
Мы часто спорим, но быстро отходим. Ни разу серьезно не ссорились. Наверное, потому что в самый конфликтный подростковый период не общались. Долгое время поддерживали связь только через соцсети. По-новой сдружились пять лет назад, когда я заработал денег и впервые приехал в Крым после внезапной и шоковой для меня эмиграции.
— Маша не знает, что ты за ней прилетел? — спрашивает Костик, пока тянемся в пробке по центральному проспекту. — Мы с ней виделись на днях. Я молчу, как ты просил.
— Она не в курсе. Скажу при встрече.
— Ее родственнички не будут ставить палки в колеса?
— Им за счастье, что я ее увожу. Баба с возу, как говорится, — хмыкаю и перевожу тему. — Как там твой пляж? Рассказывай уже!
В прошлый раз я прилетал всего на четыре дня. Они были тяжелыми и суетливыми, но на арендованный Костей пляж мы успели сгонять. Это западный берег, место довольно дикое, но красивое — мне понравилось.
— На пляже все зашибись! Отель, что рядом достраивали, открылся. Так что гидроциклы сдаются, катер два раза в час таскает банан, — рапортует Костян. — Бар в прошлом месяце запустил, назвал попсово — «Альбатрос». Коктейли там разные мутят, а по вечерам дискотека. На Яндексе полно положительных отзывов. Почитай.
— Обязательно, — обещаю, проверяя в телефоне котировки. — Интернет у вас тут дерьмовый, — бубню, в третий раз перегружая страницу.
— Зато кенгуру не бегают, — ржет Костик.
Он любит повеселиться. Сам шутит, сам над своей шуткой смеется. Со стороны может показаться, что дурачок, но ни ничего подобного. Бизнесы у него местечковые, но все как один прибыльные. Со студенчества крутится резвым хомячком. Как и я. Только барабаны у нас разные.
Бэха въезжает в знакомый до боли двор и тормозит у третьего подъезда серенькой девятиэтажки. Наклонившись, выглядываю через лобовое на родные окна. В двухкомнатной квартире на пятом этаже до сих пор хранятся мои детские фотографии. Эту квартиру я все еще считаю своим домом. Другого за двенадцать лет скитаний по съемным углам так и не нашел.
Из машины выходить не спешу. На душе больше нет той легкой радости, что бывала в предыдущие приезды. Теперь там тяжелая как камень печаль. Дома меня больше не ждут.