Пятнадцать лет назад
Долго стоим возле входа на территорию колледжа, друг напротив друга. И на наших лицах дурацкие улыбочки! Я встаю на бордюр, чтобы быть повыше, и смотреть ему в глаза не снизу вверх.
Алекс улыбается чуть насмешливо, а я снова почему-то робею перед ним. Но на душе так радостно и волнительно. Бутылка закопана нами на пляже, в надежном месте.
— Значит так, конверты закончились, — деловито произносит он, — дашь телефончик?
Киваю, смеюсь. Диктую ему мой американский номер. В Америке выгоднее общаться, конечно же, через местную связь, а чтобы позвонить своим, я меняю эту карточку на старую. Но здесь, в основном, на моем телефоне стоит американская.
— А где живёшь ты? — не могу удержаться от вопроса.
— На Манхэттене, — отвечает он, и тоже смеётся.
Что, на Манхэттене? Самый дорогой и престижный район Нью-йорка. Мои глаза округляются.
— В праджекте.
Алекс объясняет. Это странно, но в самом центре Нью-йорка, на Манхэттене, располагается социальное жильё для малоимущих — так называемые праджекты. Многоквартирные дома.
Он говорит, что снимает комнату у одной латиноамериканской многодетной семьи, неофициально, конечно.
— Это временное жильё. Я планировал снять что-то получше, и в другом месте. Могу это сделать хоть сейчас, у меня уже есть деньги. Я вообще могу повести тебя в лучший ресторан на Манхэттене!
— Я не хочу в лучший ресторан на Манхэттене, — отвечаю со смехом и искренним недоумением, — но откуда у тебя деньги? Ты не учишься, где ты работаешь?
— Расскажу, потом, — загадочно отвечает Алекс, — иди уже, а то общага закроется. Или никак не можешь от меня отлипнуть?
— Что?! — возмущаюсь. Вспыхиваю.
Прощаюсь и быстро ухожу, не оборачиваясь.
А весь следующий день жду от него звонка или смс-ки. Время учебы пролетает быстро и вот, после обеда, я уже абсолютно свободна. Писать ему первой, естественно, не собираюсь. Размышляю, чем бы заполнить эту образовавшуюся пустоту? Не знаю, где и кем он работает, но в моем бюджете сейчас тоже, к сожалению, существенная брешь.
Решаюсь на подработку.
Звоню сначала папе, просто чтобы сказать, что у меня все хорошо. Без подробностей. Я звоню своим раз в несколько дней — у мамы личного мобильного нет, а на городской было бы очень дорого, поэтому приходится звонить отцу! Вообще, у нас с ним отношения не очень. Так уж сложилось.
Папа — это отдельная тема. Вроде бы хороший человек, однако приступы откровенной щедрости и доброты у него часто перемежаются с деспотизмом и тиранией. Дети для него — люди второго сорта, так его воспитали!
У меня, по сути, нет права на личное мнение, и никогда не было. Он ждет беспрекословного повиновения во всем. Даже если говорит или делает бред.
Суровое воспитание и завышенные требования давно уже стали частью моей жизни. Дед сильно бил его в детстве, и теперь мне тоже частенько прилетает от него. Не нужно даже особенного повода, чтобы получить «ремня» или подзатыльник. Мой возраст, и то, что я уже взрослая, увы, ничего не поменяли в этом вопросе. Стыдно признаться, но он бьет меня до сих пор.
Я не скажу, что это прямо избиения, но синяки и бесконечное унижение, моральное — норма. Да, это все остаётся в семье. Он также тиранит и маму, не бьет, слава Богу, никогда не видела — но унижает, довлеет над ней. Своим, так называемым, авторитетом. По-моему, он энергетический вампир. Я чувствовала, почти всегда, что он радуется нашим слезам, возможно бессознательно, радуется этой иллюзии контроля над нашими эмоциями и нашим поведением.
Короче, для меня это тяжелая история. Надеюсь, она когда-нибудь закончится! И хотя я уже давно сломлена или почти сломлена им как человек, как личность — я мечтаю обрести свободу.
Честно выполнив свою миссию, а именно короткий доклад об успехах в учебе и благодарность за такие возможности — это обязательно, звоню Дженни.
Предлагаю погулять, спрашиваю насчёт работы. И тут удача! Меня готовы посмотреть и дать смену прямо сегодня. Смена коротенькая, всего три часа работы и пятнадцать долларов в кармане.
Что такое для меня пятнадцать долларов, по пять за час? Да это целый один поход в Луна-парк, что называется, ол инклюзив, с десятью видами аттракционов и неограниченным количеством мороженого!
Или красивая блузка для мамы. А может, косметика, шкатулочка для всякой всячины, сумочка, да все что угодно.
Или одежка для моей малюсенькой сестрички, которой сейчас всего несколько месяцев. Кстати, ещё одна из причин, почему меня отправили сюда. Последние пару месяцев было очень тяжко нам всем — у сестры поменялись местами день с ночью, и я, помогая иногда маме по ночам, просто валилась с ног. Если бы я не оказалась здесь, то точно к первому сентября заработала бы нервный тик!
Катюшка нереально красивая, похожа на куклу, но, как бы сказать помягче, до чего же с ней бывает тяжело. Бедная моя мамочка! Сейчас ей помогает наша соседка, медсестра, так что я точно знаю, что все будет супер.
И папе я чего-нибудь привезу. И себе, и подружкам! Здесь куча шмотья на любой карман, и вообще миллиард всего интересного, что можно было бы привезти на память.
Так, вся в мечтах, я быстренько добираюсь до окраины Нью-йорка на метро. С трудом, спрашивая прохожих, нахожу нужную мне улицу. А вот и кафешка, «У Боба».
Захожу, представляюсь от имени подруги Дженни, и дальше все происходит очень быстро. Пара формальных вопросов от девушки лет тридцати, покрытой татуировками, администратора, судя по хозяйским замашкам, и — я уже стою на неприбранной кухне среди горы посуды. Мне выдают грубые резиновые перчатки, моющее и кучу разнообразных кухонных губок не первой свежести. Весело приступаю к работе. Она так сильно увлекает меня, что я пропускаю телефонный звонок из рюкзачка.
Простояв часа полтора возле раковины и перемыв неимоверное количество посуды, получаю от своей кураторши Саманты новое задание — выдраить до блеска столы и несколько кастрюль. Закончив работу, с восторгом, долго смотрю на первые в своей жизни заработанные купюры! Ноги сами несут меня к метро, перед этим на автомате договариваюсь с Сэм (она просит называть ее так) о послезавтрашней смене.
И еще, я очень благодарна Дженни.
Еду в переполненном вагоне, почти прижавшись носом к грязному стеклу. Крепко прижимаю рюкзачок к себе — хоть бы карманники не вытянули кошелёк и телефон, в американском метро это нередкое явление.
Выхожу на своей станции, выуживая на ходу телефон. Сердце ёкает! Пропущенный от Алекса.
Вчера он набрал и сбросил мой номер, прощаясь. Я, уже в своей комнате, внесла его в список номеров. А сегодня позвонил, видимо как раз в разгар моей работы.
Смотрю на часы — семь вечера. Конечно, я перезвоню ему, но вряд ли мы уже сегодня встретимся. Или он не собирался предложить встретиться? Заставляю себя дойти до территории общежития, и уже там присаживаюсь на одну из незанятых лавочек, чтобы перезвонить.
Восстанавливаю немного сбившееся от быстрой ходьбы дыхание. Не спешу, созерцая какое-то время телефон, чуть поглаживая корпус подушечкой пальца, и как бы предвкушая.
Затем жму вызов. Алекс поднимает с первого гудка. Ждал?
— Привет, зеленоглазка, где пропадаешь? — весело спрашивает первым.
Вообще, я ожидала каких-нибудь романтичных смс от него. Переписываться, это же так интересно! Но, наверное, романтика — это не про загадочного красавчика-англичанина.
— Привет. А что, успел соскучиться? — выпаливаю, и краснею.
Счастье, что он меня не видит! Быть смелой по телефону легко.
— Да, — отвечает он просто, и от его откровенности мурашки по коже. Его голос очень низкий как для мальчика, — а ты?
Теряюсь. Зависаю. Вообще-то мы знакомы всего ничего.
Начинаю судорожно что-то выдумывать, но на остроумный ответ, как назло, мне требуется время.
— Эмм…
Алекс тихонько хихикает, и от этого я ещё злее! На себя, разумеется.
— Нет, ты никак не тянешь на роковую соблазнительницу, — говорит он, — я ещё подумал, что выеживаешься немного, но вряд ли это о тебе…
— Я, прости, что?
— Ну, типа, интригуешь меня!
— В каком смысле? — неумно переспрашиваю, чувствуя себя почти оскорблённой, — да что ты вообще о себе возомнил? Я, по-твоему, пытаюсь тебя соблазнить, серьёзно?!
— Не надо так буквально, Женя. Ты реально, ещё такой ребёнок…
Тихо пыхчу как паровоз, про себя, ругаясь.
Переспрашивать снова было бы смешно, а хочется. Да он просто недалекий, если считает, что я веду с ним какие-то игры. А, и вот этот его авторитарный тон просто бесит!
Мучительно молчу, выдумая язвительный ответ.
— Занятия окончились?
— Да, давно.
— Гуляла?
Сказать ему правду? Но эта работа совсем не престижная, мягко говоря.
Алекс, видимо, толкует мое молчание по-своему, потому что насмешливо выясняет дальше:
— Делала уроки?
Ну, это уже ни в какие ворота. Сбрасываю вызов!
Англичанин, блин. Бреду домой, сердито бормоча себе под нос, что теперь понимаю, почему американцы недолюбливают англичан.
А в самом деле, почему? Возвращаюсь к себе в комнату, где мы живём втроём с Сюинь и Лале, задаю девочкам этот вопрос. Они не могут сказать ничего толкового, только смеются. В конце концов, они такие же приезжие, как я! Пишу Дженни.
«Привет, Джен, спасибо тебе огромное! Все получилось — я заработала 15 баксов! И договорилась на послезавтра, с меня ланч или что ты захочешь»
«Приветик, круто. Поздравляю!»
«Джен, стоит ли связываться с англичанином?»
«Однозначно нет! Но если ты про того красавчика из Луна-парка — однозначно да»
Ее ответ очень веселит меня.
«Почему?»
«Он выглядит очень горячим», она добавляет подмигивающий смайл.
«Он англичанин!»
«Сочувствую»
«Почему?»
«Все англичане высокомерные задницы»
«Ясно», смеюсь.
Весь мой запал давно потух, так же стремительно, как и возник. Сейчас я даже ощущаю нечто вроде грусти. Пишу Алексу: «Уроки доделала». Добавляю смайл.
В ответ мне прилетает такой же, с припиской: «Тогда встретимся?»
«Давай», пишу тут же, не задумавшись ни на секунду.
И мне снова радостно.
Да что это со мной — то сержусь без причины, то прыгаю от счастья?! Ощущаю себя ненормальной. Хотя, наверное, сказывается усталость.
«Я зайду за тобой через час?»
«Хорошо, у входа на территорию?»
«Да. В 20.00»
Мы встречаемся без опозданий. Алекс сразу предупреждает, что сегодня он пришёл всего на полчасика. Шляемся по территории, пока не находим свободную лавочку.
— Потом — дела, — белозубо улыбается.
Да, правда, хорошенький. Я невольно засматриваюсь на его чувственные губы чуть дольше приличного. Смеюсь, поймав себя на этом, отводя взгляд.
— И ты добирался сюда час, чтобы пробыть полчаса?
— Ну да. Ты мне нравишься, — запросто признается, и я, увы, как обычно густо краснею, — ты такая миленькая! И маленькая. О тебе хочется заботиться.
Это самое странное признание, которое я когда-либо слышала!
— Тебе что, не о ком позаботиться? Может, возьмешь котенка из приюта?
— А ты похожа на котёнка, — продолжает он свою линию, и я перебиваю его, желая сменить тему:
— Что же за дела у тебя, работа?
— Да, — он не рассказывает подробностей, но, я вижу, вдруг серьёзнеет.
— Сегодня, когда ты звонил, я тоже была на подработке, — выбалтываю, чтобы не казаться такой уж маленькой — это почему-то оскорбляет меня. К тому же, я намереваюсь немного разговорить его, — а где подрабатываешь ты?
— В казино, — отвечает он после некоторого колебания.
— В казино нельзя тем, кому нет двадцати одного года, — замечаю неуверенно.
— И что же за подработка у тебя? — отвечает он вопросом на вопрос.
— Мою посуду в одной кафешке, — признаюсь со вздохом, — в Южном Бронксе. Но платят хорошо.
— Сколько? — спрашивает он, как мне кажется, немного встревоженно, — это очень плохой район, ты в курсе?
— Ну да, — пожимаю плечами, — и что? Пять долларов в час — неплохо.
— Тебе нужны деньги?
— Да, — удивляюсь вопросу.
— Зачем?
— Затем же, зачем и всем!
Он думает еще какое-то время, потом выдает:
— Знаешь, если хочешь по-настоящему неплохо заработать, мы можем взять тебя в схему.
— В какую схему?
Действительно заинтересовываюсь.
— Но это опасно, — Алекс трет лоб, разговаривая как бы сам с собой сейчас.
— Ну, а конкретнее?
Смотрит теперь мне в глаза.
— Ладно, я расскажу, а ты решай сама. Я работаю в подпольных казино, это игральный бизнес, криминальный, понимаешь? Нас там целая команда. И у каждого своя роль. Думаю, для тебя бы тоже нашлось местечко.
— Но мы же несовершеннолетние?
Усмехается.
— Я же говорю, казино подпольные. Там не спрашивают документы на входе.
— И что, ты прямо такой великий картёжник?! — искренне изумляюсь.
— Нет, — он долго смотрит мне в глаза с нечитаемым на лице выражением, видимо, решаясь, открыться ли до конца, — я как бы на разогреве! Но играю нормально, меня кое-чему научили. Потом… выход настоящего каталы. И он, и крыша, и деньги на кон — для всего этого существует команда, одному тут не заработать, будь ты хоть трижды картежным гением, понимаешь?
— Да, — перевариваю услышанное.
— Работаем по ночам, — без тени улыбки продолжает Алекс, а я все еще думаю, возможно ли, что он просто шутит, — разводим только заезжих лохов. Местные криминальные нас знают и не трогают! Если найдётся для тебя местечко, за выход две-три сотни зарабатывать будешь.
Теряюсь. Напряжённо размышляю. То, о чем он говорит — действительно огромные деньги! Но это криминал, он прав.
— За выход — за ночь? И что бы от меня потребовалось?
— Я не знаю, — отвечает он честно, — но могу предположить. Отвлекать от команды, подсказывать… ты подумай не спеша. Если решишься, попробую тебя предложить! Это тебе не мытье посуды за гроши.
— А кто решает, взять ли меня в команду?
— Не я, — коротко бросает он с улыбкой, — подробнее не скажу, и без того наболтал лишнего! Зато я могу тебя порекомендовать. И, кстати, тоже очень рискую. Надеюсь, ты понимаешь, что сказанное в любом случае должно остаться между нами?
Киваю, очень серьезно.
— Но откуда такие сумасшедшие гонорары команде?
— От заработка, — он смотрит так, как-будто бы я спрашиваю какие-то очевидные вещи, — у нас подъемы в десятках тысяч долларов за выход, понимаешь? Только все это идёт наверх. Команда работает на одного очень серьезного человека. И я даже не знаю, кто он.
— А как ты, — голос мой становится совсем тихим, — туда вообще попал?
Понимаю, что это не моё дело. Но Алекс неожиданно рассказывает. Его рассказ короткий, но эмоции бьют через край — я чувствую это, хотя внешне он очень сдержан.
— Меня обокрали на второй же день после того, как я приехал сюда, с первым взносом на учебу! Хотел поступать в Колумбийский университет, привез все документы, — делает паузу, — дед был против Америки, изначально. Поэтому я даже не стал признаваться ему в своих неприятностях. Конечно, я мог бы вернуться и учиться в Англии, — он говорит отрывисто, — но не стал.
Я слушаю его очень внимательно. Через некоторое время он продолжает.
— Этого я ещё никому не рассказывал, — грустно улыбается, сканируя, прожигая меня взглядом своих удивительных синих глаз, — мой дед военный человек, он сразу сказал, что в Америке меня не ждет ничего хорошего, там я разболтаюсь и разве что получу жизненный опыт максимум! И он оказался прав.
— Ты так много говоришь о нем, а что же твои родители?
— Они погибли, — Алекс опускает голову, и я замираю от ужаса, — в дтп, я тогда учился в выпускном классе. Кроме деда, у меня никого нет.
Не смотрю теперь на Алекса тоже, впиваясь пальцами в дерево скамейки, чувствуя его боль. Шепчу «извини», но он ничего не отвечает. Мечтаю сменить тему.
— А… возможно ли здесь учиться бесплатно?
— Нет. У меня неплохие баллы для поступления, но здесь нет бесплатного высшего образования, есть различные гранты и стипендии. Они оплачивают половину или даже больше от стоимости обучения, но на этом всё. А знаешь, — наши взгляды вдруг снова встречаются, — у меня уже скоро будет та сумма, с которой я когда-то приехал! И в следующем году я поступлю, обязательно. Подсобираю ещё на жизнь, туда-сюда.
Я киваю в ответ, но не удерживаюсь от вопроса:
— А как же остальное время обучения, ты найдёшь потом деньги?
— Буду подрабатывать, может даже по специальности, — пожимает плечами, — по британским законам я начну вступать в наследство, которое осталось мне от родителей, не раньше двадцати одного года. Да и то, частями. Это мне рассказал дед! Пока же он присмотрит за всем имуществом, а оно небольшое. Дом, пара машин, какие-то сбережения на счетах. Мои родители были врачи. Деньги на учебу, конечно, имеются, но дать их или нет, решать только ему. Я знаю, что он не даст мне на учебу в Штатах! А дома… мне все напоминает о них, я сбежал из Англии. Вообще, мы с дедом никогда не были очень близки, а после смерти, — он снова делает паузу и с усилием продолжает, — мамы и папы общались мало. Я вышел из-под его контроля. Не сделал, как он хотел — а он видел для меня только военную карьеру. Мое мнение ему не интересно. Сейчас он, скорее всего, бесится от того, что я уехал! Вроде все. Если вкратце.
Сидим оба, заметно погрустневшие.
— Мне это понятно, — вздыхаю, — у меня примерно такие же отношения с отцом, сложные, короче.
Алекс с сожалением смотрит на часы.
— Может, когда-нибудь расскажешь?
— Может быть, — отвечаю очень серьёзно, — хотя и рассказывать особо нечего.
Между нами повисает молчание, которое отчего-то становится для меня волнующим.
— А ты из России?
— Из Украины, — отвечаю. Он признается, что почти ничего не знает об этой стране, а потом вдруг наклоняется и целует меня в щёчку!
— Я срываюсь, пора. Уже даже опоздал…
— Пока, — испуганно подпрыгиваю и встаю, мне бы не хотелось чтобы он опаздывал, неважно куда. Он берет меня за руки, притягивая к себе поближе.
— Не провожай, дойду сама, — я быстро болтаю, чуть заметно отстраняясь, — удачи тебе!
— Спасибо, — смотрит, серьёзно, ещё какое-то короткое время. И улыбается на прощание, — пока.