Киев, Украина
Катя уже старательно зашнуровывает кроссовки в прихожей, когда Владимир Ипполитович замечает, что дочь куда-то уходит, и откладывает газету.
— Ты куда, Катюш?
— Четверг, папа, — она вздыхает, улыбаясь. Кончики пальцев неприятно покалывает, и Катя немного встряхивает руки, — художка!
По четвергам в это время она всегда занимается изобразительным искусством в художественной школе неподалёку от дома, а папа никак не запомнит этого.
— Ааа, ну да, — одобрительно кивает он. Хмурит брови, — кстати, Катя. А что там с твоим диализом, скоро?
— Да, — настроение ее сразу падает. Она уже предвидит следующий вопрос.
— Когда?
— У меня там календарик есть, я отмечаю, — и это правда. Но Катя решила в этот раз чуть сдвинуть график, благо, Жени нет, никто проверять не станет. Ей очень нужно пообщаться с Уиллом, да и Жене написать, а если ехать на диализ — это потеря целого дня, а то и на ночь оставят. Элеонора Юрьевна обещала сегодня после обеда включить вай фай роутер! Так что никакой разницы, делать ли диализ завтра или после выходных. Поэтому она отвечает уверенно, — в понедельник! Пока, пап.
— И ты молчишь, — ворчит он, — пока.
Катя закидывает рюкзак за плечи, выходит во двор и радостно вдыхает свежий весенний воздух. Здоровается с соседской девочкой. Нарочно замедляет шаг, чтобы насмотреться вдоволь на оживающую после затяжной зимы природу, и удивляется кудрявым толстым листочкам на каштанах, которые уже пробились из почек, и вовсю начинают разворачиваться.
Ей вспоминаются строчки из стихотворения Агнии Барто «Весна, весна на улице…» о весенней Москве, но здесь же все то же самое, думает она, и трамвайные звонки, и птицы, и шумный, веселый, зелёный Киев! На душе становится легко и солнечно.
Она идёт так неспешно, то наблюдая за скачущими в луже воробьями, то погружаясь в собственные фантазии, что совсем не замечает машины, которая едет за ней на небольшом расстоянии.
На удобном для широкого красного опеля участке дороги, он вдруг делает резкий вираж и, обогнав бредущую по тротуару Катю, паркуется. Оттуда выходит Гриша, с букетом ромашек в красивой полупрозрачной бумаге.
Он идёт прямиком к Кате, расплываясь в улыбке, крокодиловой, думается ей. Есть слезы крокодильи, а у Гриши — улыбка. Развернуться и убежать, к сожалению, не вариант. А жаль.
— Цветы для красивой девушки, — произносит он с фальшивым восхищением, и она морщится, останавливаясь.
— Привет, Гриша, — прячет руки в карманы, не принимая цветы, — извини, но мне их некуда деть! Я иду на занятия.
— Прогуляй, — бодренько говорит он, подмигивая, — ну же! Бери. Пойдем в кафешку, кофе угощу? Как дела?
— Нет, — отвечает она с неприязнью, — мне нельзя кофе. И я не прогуливаю уроки!
— А мороженое?
— Спасибо, нет, — качает головой и пытается обойти его.
— Что ты, что сестрица твоя! — восклицает он злобно, открывая машину и бросая букет на задние сиденья. Поворачивается к ней, — ну извини за тот раз, в аэропорту. Я ж не оскорбил никого? Просто поспрашивал. Ну, согласись, имею право — ты приехала, моя жена нет, как так?
— Гриша, — Катя поднимает на него взгляд и говорит неожиданно твёрдо, — я опаздываю. Дай пройти!
— Ты что же, и пять минут со мной поговорить не хочешь?!
— Мне некогда и не о чем.
— Вот так?
— Вот так, — она делает быстрый шаг вправо и огибает его, чтобы затем, с колотящимся сердцем, перейти дорогу и скрыться из виду в переулочке. Но он бежит за ней. Хватает за плечо.
— Стой!
Катя пытается снять его руку со своей куртки, чувствуя, как по всему телу волной прокатывается озноб — верный предвестник скорого приступа.
— А ну, говори, что вы все скрываете, — беснуется Гриша, — кто там к ней яйца уже подкатывает?
— Вызови скорую… Гриша, — Катя оседает на его руках, бледнея, — мне очень плохо.
Он замолкает, в растерянности глядя на нее, и помогает опуститься прямо на землю.
Лондон, Великобритания
Сладко жмурясь, просыпаюсь от негромкого стука в дверь. Распахиваю глаза. Эта комната такая светлая, она уже вся залита солнечным светом! Я проспала?
Дверь открывается, и в ее проёме я вижу Алекса, свеженького и подтянутого, в чем-то синем. Красавчик.
— Привет, соня, — он улыбается, но, к счастью, не заходит дальше в комнату, — до чего же крепко ты спишь! Кофе в постель не предлагаю, — скользит по мне взглядом, а я автоматически натягиваю одеяло до подбородка. Смеётся, — не старайся, я помню каждый сантиметр твоего тела… Завтрак почти готов! Жду тебя в столовой.
И закрывает дверь, не дожидаясь моей реакции.
— Так уж и каждый, — ворчу, поднимаясь.
Бегу в ванную и быстренько привожу себя в порядок. Эфиопия — это сегодня? Кажется, да. Вся дрожу от волнения. Что ему там надо, интересно, и для чего понадобилась я? Попробую аккуратно выведать в дороге.
Спускаюсь, полностью одетая к вылету. Стараюсь не думать о том, что это может быть не самолет, чтобы зря не расстраиваться. Время дорого. Тащу и свою дорожную сумку, ставлю ее на пол в столовой. Алекс поднимается из-за стола при моем появлении, бросив критический взгляд на сумку.
— Прошу, — отодвигает для меня стул. Он — безупречный джентльмен.
— Привет, спасибо, — сажусь, обозревая завтрак. Яичница-глазунья с беконом, тушеная фасоль, тосты и накрытые фарфоровыми крышечками тарелки с овсянкой, кофе, сливки, фрукты, — ого! Я как будто в Букингемском дворце на завтраке. Или ты хочешь, чтобы я съела все и не влезла в самолёт?
— Ну, может это наша последняя возможность поесть нормально в ближайшие, — Алекс делает паузу, смеясь, — скажем, несколько дней. Как ты относишься к ынджеру?
— К чему?
— Национальная эфиопская рыхлая лепешка из травы, — искренне веселится, — приятного аппетита!
— Спасибо, — отвечаю без энтузиазма, принимаясь, однако, за еду, — начало ободряющее! Только не говори, что это все приготовил ты сам, лично?
— Не скажу, — загадочно отвечает он, — сегодня тебе предоставится уникальная возможность лететь бортом, принадлежащим МИ-6, так что ничему не удивляйся. Время полёта — семь часов! На этом удобства временно заканчиваются. Дальше нам предстоит увлекательное путешествие с рюкзаками, по равнинным саваннам и распаханным плато, — явно наслаждается встревоженным выражением моего лица, — но недолго.
— А потом что, нас пристрелят местные плантаторы?
Он замолкает. Не могу понять, о чем он думает, изучая меня. Наливает себе кофе, медленно. Я же «уписываю» за обе щёки — все очень вкусное, чего мне теряться.
— Как считаешь, опасность есть? — это он меня спрашивает?! — кофе?
— Спасибо, да, — киваю. От хорошего кофе я никогда не отказываюсь, — надеюсь, нет, а что, мне уже нужно начинать бояться? К кому мы туда едем вообще? — решаю, что пришло время спросить «в лоб». И он отвечает.
— К Бобу Ласти. Знаешь такого?
— Нет, — говорю абсолютно искренне. Немного стесняясь, кладу на тарелку добавку из тушёной фасоли. Не припоминаю, чтобы я ела когда-нибудь настолько нежную. Переворачиваю ее вилкой, пытаясь распознать дополнительные ингредиенты. Наверное, леди из его окружения столько не едят!
— Кстати, — продолжает Алекс, — знаешь ли ты, что средняя температура воздуха там сейчас 26 градусов со знаком плюс? И это нам ещё повезло, сухой сезон. Поэтому будет не лишним заехать прикупить тебе чего-нибудь летнего и шляпу.
— А что за место? — нервно ерзаю на стуле.
— Бахр-Дар.
Ну что ж, он ничего от меня не скрывает, уже хорошо. Может быть, стоит написать Кате на всякий случай, где я? Воображение услужливо рисует яркую картинку нашего бегства от чернокожего местного населения по распаханным, как он изволил выразиться, плато.
Снова смотрю на Алекса с нескрываемым беспокойством.
— А зачем нам этот Боб?
— Вот, я ждал этот вопрос, — он отвечает почти с удовлетворением. Наблюдает за мной, — вижу, что это имя тебе ни о чем не говорит. Это не настоящее имя человека из нашего с тобой общего прошлого. Но теперь он Боб Ласти.
— Из нашего прошлого? — вздрагиваю. Откладываю вилку, аппетит пропадает напрочь, — но кто он на самом деле? И как связан с «One more life»?
— Никак, — Алекс выглядит очень спокойным, — я уже говорил, что про «One more life» мы забываем раз и навсегда. Ты не помнишь?
— Помню. Вернее, — снова ерзаю, — ты говорил, что это дело нужно тебе лично? Это правда?
— Да. Исключительно мне. Но, может быть, и тебе тоже будет интересно.
— Мне?
— Да. Боб когда-то обманул тебя, возможно. Это плохой человек.
— Насколько плохой?
— Нельзя быть одинаково плохим для всех, Эжени, — философски изрекает он, а на меня вдруг накатывает прошлое от одного этого имени из его уст. Замираю, — для кого-то он плохой, а для кого-то, может быть, хороший.
Повисает пауза. Мы оба сидим, не двигаясь, а в моей голове бьет набатом всего один вопрос, который давно не давал покоя. Задаю его, хотя, возможно, это будет стоить мне очень дорого.
— Скажи, Алекс, — смотрю на него в упор, — зачем ты убил Пола Мюррея? Это же был ты?
Я вижу, как напрягается его челюсть, но он не отводит взгляд.
— Наверное, я не должен отвечать, но отвечу. Я убил его ради тебя.
— Это как? — холодею.
— Мне пришлось. Когда ты попала в беду и я случайно узнал об этом, у меня совсем не оставалось времени на более обдуманные действия. Поэтому пришлось срочно «связать» его с одной международной террористической организацией, которую мы ликвидировали в тот момент. Я подтасовал факты таким образом, чтобы подозрение пало в том числе и на него. Если бы он выжил, наши все равно раскололи бы его, и стало бы очевидным, что он непричастен. А так, его след затерялся, и я сумел незаметно вытянуть вас с сестрой. Если тебе станет легче, скажу, что это был редкий мерзавец, на счету которого много загубленных жизней.
Алекс замолкает, а я чувствую себя на грани обморока. С одной стороны — он действительно сделал это ради нас с Катей, а с другой… пытаюсь унять дрожь в руках. Эти люди, в МИ-6, жестокие убийцы!
— А скольких людей убил ты? — вырывается у меня вопрос.
— Я не считаю, — жестко обрубает он в ответ. Смотрит на меня, потом встаёт и наливает в стакан воду, бросает туда что-то из шкафчика на кухне, — держи, выпей. Там успокоительное.
Послушно делаю несколько глотков, но мои пальцы по-прежнему неконтролируемо дрожат, и потому он сам держит стакан возле моих губ, стоя рядом. Приходится пить из его рук. Вспоминаю, не к месту, как он заботливо удерживал меня над унитазом, когда меня рвало после драки в казино, тогда, много лет назад.
Отпив, легонько отталкиваю стакан, машинально благодарю. Затем провожу рукой по лицу, успокаиваясь.
— Кому-то надо это делать, пойми, — говорит он и отходит, усаживаясь за свой стул, как ни в чем не бывало. Берет салфетку, — бывает, что приходится. Но мы — воины света, Женя. Сравнение пафосное, да, но вот к примеру, те террористы, которые были ликвидированы недавно, планировали теракт, сопоставимый по масштабу с последствиями теракта 11 сентября 2001 года в Штатах… понимаешь?
Киваю. Сглатываю.
— Прости. Я, наверное, должна сказать тебе спасибо! Не наверное, точно. Спасибо..
— Не нужно. Достаточно будет, чтобы не смотрела на меня с таким ужасом, — отвечает тихо. Смотрит на свою чашку, крутит ее в руках.
— А, — я кусаю губы, — насчёт Штатов. Мы, наверное, теперь в розыске, да?
— Нет. Расслабься. Ваша встреча произошла в кафе, с владельцем которого мы, скажем так, сотрудничаем. Видеозаписи в тот день не велись ни в кафе, ни на улице возле, по техническим причинам, — улыбается, — так что мы даже можем позволить себе спокойно съездить в Нью-йорк и разыскать ту бутылку на пляже, помнишь?
Не знаю, как ему это удаётся, но я действительно расслабляюсь, совсем. А может, это успокоительное Алекса так действует? Улыбаюсь тоже, и даже съедаю ещё один тост с джемом. В конце концов, он прав. Во всем, что сказал. И я на самом деле очень благодарна ему!
— Да, ты — воин света, Алекс! — говорю ему вполне серьёзно, повинуясь порыву, — я очень уважаю тебя, поверь. То, что вы делаете, это правда, по-настоящему круто.
Но он почему-то мрачнеет, и дальше мы пьем кофе в тишине, недолго. Меня распирает от эмоций, но я молчу, пытаясь уложить все сказанное им в своей голове «по полочкам».
— Ещё кое-что, — говорит он, когда наши чашки пустеют, — пойдем, покажу.
Мы встаём, и Алекс приводит меня в какую-то комнату-сейф, в которую попадаем не сразу, а после его определённых манипуляций с введением кодов на нескольких дверях.
Заходим в прохладное помещение, выделанное в белых тонах, со множеством шкафов и шкафчиков, с длинным высоким столом под мощными, как в операционной, лампами, и удобной кушеткой посередине.
Подмечаю, что все замки за нами защёлкиваются автоматически.
— Надеюсь, ты не оставишь меня здесь для опытов? — пытаюсь шутить.
— Заманчиво, но нет, — отвечает он, — это что-то типа моего личного медкабинета. Здесь я зализываю раны, если ничего сложного. И делаю себе инъекции. У тебя есть аллергия на что-то? Может быть, какой-то медпрепарат?
— Нет, — говорю удивлённо.
— Гостям Эфиопии рекомендуется сделать прививку от желтой лихорадки в качестве профилактики. Остальное не так страшно, если не будешь пить местную воду. Я взял две вакцины для нас, — открывает холодильник, вынимает две дозы, упакованные в длинные узкие коробочки, — ты как, готова сделать? Доверишься мне?