Алекс возвращается так быстро, что я не успеваю даже, что называется, дух перевести! Зависает в проёме двери с загадочным видом:
— Угадаешь?
— Не думаю, — отвечаю осторожно. Он смеётся счастливым смехом и выглядит совершенным мальчишкой, включая свет и заваливаясь на кровать с бутылкой виски в руках!
— Женя, пьешь виски? Шампанское мне показалось неуместным, — и тут же, при мне открывает бутылку.
— Ты ходил за виски? — у меня шок.
— Ну да, — отпивает из нее с явным удовольствием, — боюсь, что смогу живописать о прошлом только с виски! Тебе ведь интересно, как я жил все эти годы? Будешь?
Неожиданно для самой себя, я беру протянутую тяжёлую бутыль за горлышко и тоже делаю глоток. Вот так, да, без рюмок и закусок. Прозрачная жидкость цвета темного янтаря мгновенно обжигает, прокладывая горячую дорожку через мое горло к желудку. Кружит голову. Эх, как бы не напиться!
Интересно. Насколько иначе сложилась бы моя жизнь, если бы я сбежала тогда от отца? Если честно, то кроме Кати, ничего особо ценного в моей теперешней жизни нет.
И Алекс, действительно, начинает «живописать». Его обстоятельный рассказ повергает в ужас. Боже, сколько невероятных, трагических совпадений произошло в тот злополучный день. Слушая его, я пытаюсь осознать, как такое вообще возможно — Артист планировал «повесить» на Алекса двойное убийство!
— Вместо себя он подсунул в дом бомжа своего возраста и комплекции. Тела были изувечены взрывом настолько, что никто уже не стал проверять более детально, — Алекс произносит это с презрением и горечью, — для американской машины правосудия мы и сами были все равно, что бомжи! В следственном изоляторе со мной, понятно, никто особо не церемонился, — он снова делает глоток, — копы были очень рады такому подозреваемому. Женечка, если бы ты только знала, как мне было плохо…
И я замираю, вся внутренне сжимаясь, глубоко шокированная. Перед глазами живо встают картины прошлого, где иногда я, по своей крайней глупости, даже заигрывала с этим человеком на глазах у Алекса, только чтобы заставить поревновать!
Молча, забираю бутылку из его рук, чтобы тоже хорошенько приложиться. Испытываю такой стыд, как будто все это было вчера! И сказать в ответ, в общем-то, нечего. Но как мы могли знать о том, что перед нами — монстр?
— Почему ты?! Я не понимаю, — говорю, прокашлявшись от новой, обжигающей порции спиртного. Алекс прав, с виски легче!
— Вот это я и спрошу у него лично, — мрачно отвечает он, — Артист ныне живет и здравствует, представляешь? Только сменил имя и гражданство. Он теперь солидный бизнесмен в Эфиопии, владелец кофейных плантаций, купленных известно за какие деньги. Я, конечно, догадываюсь, почему он решил поломать именно мою жизнь, прикончив заодно племянника. Но не лишу себя удовольствия задать ему несколько вопросов!
Потираю покрывшийся испариной лоб.
— Слушай, а мы не упьёмся тут этим виски?
— Пей смело, дам тебе специальную таблеточку для быстрого восстановления, — смеётся.
— Вы там, блин, то на инъекциях, то на таблеточках постоянно, что ли? — улыбаюсь тоже.
— Специфика работы. Но ты можешь просто перестать пить, — отвечает Алекс, попивая из бутылки и дальше. Я же, абсолютно непривычная к такому крепкому алкоголю, начинаю, наконец, соображать, что меня уже немного штормит. И да, пора останавливаться, — кстати, была мысль, ну как вариант, что ты могла сбежать с ним!
— С кем?! — я гневно смотрю на него, — с Артистом?
— Ну да.
— С чего бы это?
— Так.
Чувствую, что даже краснею от возмущения. Как можно было предположить такой бред?
— Вариант с твоим отцом мне в голову как-то не приходил, — Алекс улыбается, видимо наблюдая, как меня всю распирает от эмоций. Ну не умею я в критические моменты жизни сохранять «бесстрастное лицо»!
— Но как ты спасся?! Ты ведь не сел в тюрьму? — продолжаю спрашивать.
— Не сел, — смотрит загадочно. И мне становится как-то щекотно, что ли, под этим его взглядом. Или тут виноват алкоголь?
— Почему? — глупо интересуюсь, чтобы как-то поторопить его с развитием темы. Хотя, не суть! Искренне радуюсь тому, что в жизни Алекса тюрьмы не случилось.
— Мне помог дед, вытащил оттуда и дал путёвку в жизнь, в самом прямом смысле этого слова, — он болтает виски, глядя через него на светильник.
— Повезло тебе с дедом! Но чем я могу помочь твоему расследованию в Эфиопии? Неужели ты думал, что, — запинаюсь немного, размышляя своим захмелевшим мозгом, — мы с ним признаемся тебе там, вместе, что сбежали, и я помогала… ему? Во всем этом?
— Ну, так плохо о тебе я не думал, — Алекс максимально расслаблен и улыбчив. Очевидно, что своим признанием я сбросила камень с его души, — но я думал, что, возможно, ты просто сбежала с ним, а потом он обманул тебя.
— Зачем ему это? — пожимаю плечами.
— Назло мне, и чтобы лишить меня алиби, например. Но вообще-то, он ведь был неравнодушен к тебе, если помнишь! — недобро прищуривается.
— Не помню, — отвечаю тоже почти со злостью, — этот человек всегда был никем для меня… И какое ещё, нафиг, алиби?
— Забудь! — Алекс играет бутылкой, не обращая на меня никакого внимания, — дядя Бенджи выстроил фактаж для обвинения. И тогда это было простое совпадение — твое исчезновение, удобное для него, как понимаю я сейчас. Но копы интересовались моим алиби в ту ночь, когда произошёл взрыв. А был я с тобой! То есть подтвердить мое алиби могла бы только ты.
Переводит взгляд на меня, а до меня еще только-только доходит.
Как назло, начинается икота. Набираю полные лёгкие воздуха, чтобы прекратить это. Безуспешно.
— Знаешь, что сказал мне следак, который вел дело?! Что ты — плод моего воображения. Сказать честно, я и сам был готов поверить в это…
— О Боже, прости, — икаю и тяжело вздыхаю. Так недолго и до пьяных слез дойти! Неловко глажу его по спине, но Алекс почему-то отодвигается.
Коротко просит не гладить его. Ага, гордый значит. Ну и ладно, оставляю в покое его спину. Он же не собачка, в конце концов, чтобы так проявлять свое сочувствие.
— Ну хорошо, а если он не признается?
— Признается, — в тоне Алекса сухая уверенность. Делает ещё глоток, — я заставлю его рассказать мне все! Намочить штанишки, — усмехается. Говорит это даже, как мне кажется, с каким-то удовлетворением, — понимаешь, из-за жажды наживы он убил единственного своего кровного родственника, который был ему как сын.
— А что потом? — шепчу в ответ. К счастью, проклятая икота заканчивается.
— Потом сдам его интерполу! Я уже это делаю… Он числится в международном розыске много лет.
Надолго замолкаем. Алекс с вопросом в глазах протягивает мне бутылку. Беру ее ослабевшей рукой, хотя не должна бы! Но сейчас все равно.
Я пью за любовь, втайне от него. За чистую любовь той семнадцатилетней девочки, и за себя сегодняшнюю, проживающую никчемную, неинтересную жизнь. Пью за то, чтобы колесо, в котором давно кручусь белкой, хоть немного замедлилось, а лучше остановилось совсем, дав мне возможность вдохнуть, наконец, настоящей жизни.
Сижу и раздумываю — жалея себя, жалея Алекса. То погружаясь в воспоминания, то заставляя себя встряхнуться и чуть не смеясь от жуткой каши в голове. Мысли гудят в ней роем непослушных пчел! Последняя эмоция — веселье от сравнения.
— Чем занимаешься? — неожиданно спрашивает Алекс.
— А?
— Я смотрю, ты как-то уж очень ушла в себя…
— Да так, — отвечаю весьма уклончиво, с широкой глупой улыбкой на лице, — радуюсь, что все хорошо. Забери-ка бутылку. И больше не давай! Даже если попрошу, окей?
— Окей. Итак! Тебе стало известно, что я женат, только что. Откуда? — он смотрит внимательно, поставив бутыль на тумбочку. Но, тоже широко улыбается мне.
— От верблюда, — хихикаю.
— От верблюда?
— Ну, так у нас говорят, когда информация засекречена, — мне смешно, но стоит сказать, что узнала об этом я от Кати, как он преображается! Вижу ясные, абсолютно трезвые глаза Алекса. А не притворяется ли он, что пьёт? Хотя, бутылка-то почти пуста.
— Я ничего не говорил Кате об этом.
— Ну, а если, — сосредоточенно размышляю, — она что-то на той квартире, в Нью-йорке заметила?
— Исключено. Это квартира организации, перевалочная база для любого агента. Там почти нет моих личных вещей. Думай ещё!
Чешусь. Ерзаю.
— Тогда не знаю, Алекс! Я спросила у нее в письме, но она пока не ответила.
— Так, ясно, — он откидывается на спину, заложив руки за голову, и вперяет взгляд в потолок, — значит Уилл, мать его.
— Уилл?! — туговато соображаю, и очень сейчас, кстати, страдаю от этого.
— Да, — я вот чувствую, что Алекс зол на парня.
— Ну-ну, — зачем-то успокаивающе хлопаю его по руке, и снова смеюсь. На смену икоте неожиданно приходят приступы смеха, которые мне сложно контролировать. Смотрит косо, странно, — не нужно так расстраиваться. Это ж не государственная тайна? А может, расскажешь о жене? Ну, как бы для справки, или для общей информации..
И снова я давлюсь от смеха, ругая себя за это почем зря, а Алекс, вздохнув, поднимается и садится по-турецки. Отодвигает от меня бутылку подальше, которую я ловко пытаюсь схватить с тумбочки. Смотрит печально и строго.
— Тогда мне придётся сделать еще один большой глоточек, — говорит он, уведя ее из-под моего носа в самый последний момент, когда я уже видела ее своей, и нагло делает глоток, — а лучше два!
Смеемся.
— Нам еще по косяку не хватает для полной картины, — выдаю, переведя дыхание после смеха и возвращаясь в свое обычное спокойное состояние.
— Неа, косяк ты не потянешь после виски. Убьет, — на этом подвисает.
— Так что там жена? — напоминаю.
— Давай, лучше, ты первая?
— Это в каком смысле? — неслабо озадачиваюсь.
— Расскажи про мужа, пьяная Женя! — подтрунивает Алекс, усмехаясь.
Раздумываю — обидеться или нет? Не так уж я пьяна. А еще, мне ужасно не хочется ничего рассказывать! Но, таки приходится отозваться скупым обещанием быть второй. Мне слишком интересно послушать про его жену, а он ведь тоже имеет право задавать вопросы.
— Тема для меня, на самом деле, больная, — признается Алекс. Он немного напряжён, я чувствую, — и вместе с тем, как ты сказала, все до смешного просто! Мой брак — это про несбывшиеся надежды. А вообще, никакого брака давно уже нет.
Дальше он опять замолкает. Мне даже приходится потормошить его немного вопросом «И что за надежды?» — в ответ смотрит до жути пронзительно. Почему-то смущаюсь. В свою очередь, изображаю сочувствие на лице, которого на самом деле не испытываю.
— Надежда на любовь оказалась химерой, и вот это было больнее всего, — несколько пафосно произносит Алекс, и отдирает одним движением этикетку с бутылки. О, символично!
— Ну, а конкретнее? — требую конкретики. И, так как язык мой чуть-чуть заплетается, произношу медленно и со значением, — ты Толстого читал?
— Кого?
— Лев Николаевич Толстой, — объясняю подробнее, чтобы он все понял, как следует, — «Анна Каренина» — вот очень хорошее произведение, рекомендую. Но, конечно, оно больше для тех, кому за тридцать — как раз для тебя! Итак… Ага. На чем я остановилась? Толстой писал в нем, что все счастливые семьи похожи друг на друга, а каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Теперь скажи-ка, почему ты был несчастлив в этом браке? И любил ли ты вообще?
— А ты сама-то любила? — задиристо отвечает он, терпеливо дослушав мой спич до конца, не перебивая. Но со сложным, надо сказать, выражением лица, — нет, не любил. В принципе, это все!
Дальше разговор несколько стопорится. Пока Алекс не произносит, интимно привалившись ко мне:
— Ну, а теперь ты.
Отодвигаюсь, вдруг обращая внимание на то, что мы до сих пор лежим в одной кровати! Это ненормальная ситуация, определённо.
— Я?! Да ведь мы ещё с тобой не закончили. Женился-то тогда зачем? Если без любви.
— Затем, что, — он смотрит куда-то в область моей шеи и ключиц, и от этого почему-то мурашки по коже волнами, — доходило долго.
С тоской ощущаю уже подступающий, новый приступ неконтролируемого смеха. Однозначно, несколько последних глоточков виски были лишними.
— Вообще-то, не смешно.
— Да и мне тоже, — вздыхаю, на удивление, легко сумев справиться с собой. В этот раз, — аналогично. И я думала, любовь. Ан нет! Такая история.
— Никакая это не история! Всего пару слов? Очень мало. Так нечестно… как ты говоришь — конкретнее, — хищно требует, вновь тесно приваливаясь ко мне и буравя взглядом.
— Но тогда и ты, — слабо протестую.
— Договорились! — отвечает решительно, и даже без пауз, — знаешь, у моей жены есть всего один недостаток, но важный для меня, и который перечеркнул все. Если хочешь интимных подробностей — будь готова и к моим интимным вопросам, на которые я тоже захочу ответ, — добавляет с таинственным видом.
Меня распирает от любопытства, да, но, поразмыслив немного, понимаю, что не хочу рассказывать от слова совсем что-то сокровенное о своем браке с Гришей. Алекс ждет реакции. И, не дождавшись, усмехается, со странным, лихорадочным блеском в глазах:
— Ага, так я и думал! Ну ладно. Есть ещё кое-что… Мы с ней пережили трагедию. Потеряли неродившегося ребёнка… Забеременеть — это было ее идеей-фикс, одержимостью, но стало в итоге лакмусовой бумажкой для нашего брака. Все проблемы в тот момент оголились, обнажив до самого нутра нас обоих. Мы увидели, оба, что слишком разные, и разного хотим от жизни. Я не оправдываю себя, наоборот — сожалею о многом, но мне не нужен этот человек, Женя. Это точно.
Он замолкает, а я округляю глаза, переваривая услышанное. Испытываю к нему, и к ней самое искреннее сочувствие! К ней даже больше.
— А… на каком сроке? — задаю этот не самый умный вопрос. В конце концов, разве сей факт имеет какое-то значение?
— На каком-то раннем, не скажу точнее, — отзывается Алекс устало, — я не успел ничего почувствовать, для нее же это стало концом света… Очень скоро ее депрессия по поводу потери, и маниакальное желание попробовать снова, стали сводить меня с ума. Я не смог попросить развод, на фоне этих вечных разговоров о любви, на фоне слез… Ушёл с головой в работу, сутками не бывая дома. Наш дом превратился для меня в тюрьму. На самом деле, я понимаю, что просто не любил ее! Жить вместе и дальше, мучая друг друга, не имело никакого смысла… Женевьева, почуяв неладное, приняла решение вернуться туда, откуда родом, это в Йоркшире. Она уже почувствовала неизбежность развода, и только расставание, как будто бы временное — чтобы прийти в себя, стало поводом отсрочить наш развод.
Алекс снова пьёт виски, а я слушаю его, затаив дыхание. Даже не двигаясь.
— Женевьева, — произношу задумчиво, медленно, словно пробуя это имя на вкус, — красиво.
— Да! Похоже на твое…
Я долго вглядываюсь в четкий профиль сидящего в неподвижности Алекса, прежде чем снова «потормошить его немного».
— А что было потом? — возвращаю вопросом к диалогу.
— Потом… она хотела отыграть назад. Но, я уже делал все, чтобы она не вернулась! Поспособствовал ее карьере там — Женевьева очень талантливый химик, это было не сложно. Переслал ее вещи, под предлогом большей адаптации к новому месту, организовывал долгосрочные командировки для себя… Да много всего, Жень, и это поведение слабого! Мы не живём вместе давно, почти не созваниваемся. Жалеть нельзя, но я жалею, что допустил эту беременность, без любви к женщине, жалею, что вообще ввязался в брачные отношения. И, резюме. Закончим с нашими делами — я свяжусь с ней, оформим развод. Самое время поставить точку… Теперь все! Твоя очередь.
Алекс улыбается уже довольно и поворачивается ко мне, протягивая бутыль для символичного глотка. Я только слегка пригубляю. Язык на мгновение обдает жаром — коротко выдыхаю, совсем как заправский алкаш!
— Ну, я, — тут взгляд мой, вероятно, затуманивается. И я действительно, не представляю, с чего начать! У Алекса печальная брачная история, но ведь и моя невесёлая тоже, — в общем, как и ты, жалею, что ввязалась в брачные отношения. Вот нафига? Можно же было просто встречаться. Пока не стало бы ясно то, что уже ясно — я тоже не люблю этого человека! Мы познакомились на работе, и это неплохой человек. По-своему. Знаешь, — начинаю философствовать, что всегда помогает мне легче сформулировать свою собственную основную мысль, — неплохой — своеобразная характеристика для человека! Это вроде как и не хороший, но и не ужасный. Гриша для меня оказался именно таким неплохим мужчиной. Сейчас, думаю, мы поженились просто от скуки и от привычки быть вместе. Да и так называемое мнение окружающих сыграло свою роль — это когда каждый встречный-поперечный считает своим долгом спросить, а когда же свадьба? Про родных, друзей уже молчу. Хотя, вряд ли ты поймешь, — смотрю на внимающего мне Алекса с сомнением. Уж для него-то это едва ли стало бы весомым аргументом, — ну, это типа, когда вы встречаетесь больше года. На самом деле, такой бред. И так живут миллионы людей, я уверена. Без любви и вот этих всех высоких материй.
Замолкаю, оттого, что накатывает как цунами приступ жалости к самой себе. Пытаюсь забрать из его рук почти опустевшую бутылку, но Алекс не отдаёт, ограничившись коротким комментарием:
— Тебе хватит, Женя!
Но я остервенело тащу ее на себя, настаивая, что только один глоточек, крайний! И все. Алекс только посмеивается, играя со мной в кошки-мышки — в итоге, борьбу за бутылку я проигрываю. Сижу, насупившись, впрочем, не долго, потому что он требует продолжения моего увлекательного повествования.
— Да я уже и не помню, на чем остановилась, — вяло произношу, позёвывая.
— Нет! Не спи, — он хватает меня за локти и легонечко трясёт, что, впрочем, вызывает во мне только смех, — так что там стало для тебя в этом браке точкой? И почему ты решила все закончить с ним именно сейчас?
— А ничего, собственно! У тебя, что ли, есть прямо такая конкретная причина, точка, после которой — все? Тумблер перещелкнул, — говорю, и в голове какая-то каша. Решительно высвобождаюсь из медвежьего объятия Алекса, чтобы добавить, — а вообще, да, ты прав! Была такая точка. Это неспособность моего мужа разделять со мной горести, а не только радости, что очень изменило его. Я имею в виду, заботы о Катюше, у которой, кроме меня, никого нет! Отец не в счёт, он занят своей новой семьей, а Катя там постольку-поскольку, — прокашлявшись, чтобы не сорваться в сопливые жалобы скрипучим голоском, спокойно продолжаю, — Гриша ненавидел это. Он считал, что я должна принадлежать ему и только ему.
Делаю небольшую паузу.
— Представляешь, за короткий срок на моих глазах он вдруг превратился в гнусного, жалкого, мелочного человечишку. То ли он всегда таким был, то ли так неожиданно «испортился» на фоне предлагаемых жизненных обстоятельств, не знаю.
— Был, — философски изрекает Алекс. И я абсолютно согласна с ним!
— Короче, развод, — зачем-то резюмирую. Не знаю всех нюансов, как именно это работает, но я чувствую реальное облегчение, высказавшись о наболевшем.
— Давай за два развода? — оживляется Алекс, потрясая бутылкой, — на брудершафт!
— Нет, постой, — я его даже не слышу сейчас, чуть-чуть привставая в кровати на коленках. Меня осеняет, — мы не договорили! Ведь это не они плохие или какие-то не такие, Алекс! И не мы. Просто они не подошли нам, а мы не подошли им, вот и вся разгадка! А это потому, что…
Но, как не силюсь дальше — не могу закончить фразу. Ох и виски! Рубит жестко. Алекс снова внимательно меня выслушивает.
— Потому что они не наши половинки, — и подсказывает, видимо, сжалившись надо мной. Сижу как выброшенная на берег рыбка — то открывая, то закрывая рот с крайне озадаченным видом.
— Вот! Точно, — радостно подпрыгиваю, чуть не хлопая в ладоши. Сказанное им кажется мне гениальным.
— Тогда давай выпьем по последней не за развод, а наоборот, — воодушевленно предлагает он, — за то, чтобы все люди умели разглядеть своих половинок. Вовремя. И не упустить. На брудершафт!
Наконец, это уже до меня доходит. Ну и ну!
— Ты забыл главное правило шутки, Алекс, — при этом смеюсь, противореча самой себе, — шутка должна быть смешной!
— Ты про брудершафт? А я не шутил. Можем вообще не пить, — тихо говорит он, и в воздухе, всего в нескольких жалких десятках сантиметров между нами вдруг повисает такое токовое напряжение, что впору начинать искрить, — если хочешь. Все — как захочешь!
Алекс ничего не делает. Но смотрит так, что меня и саму начинает неконтролируемо потряхивать. Да он же неадекватен! Мне вдруг кажется, что сейчас только чиркни спичкой, и…
— Ты пьян, — досадливо морщусь, — ты понял вообще, что произошло?! Мы напились в стельку, оба. В дрова. Как будем выползать из самолёта?
— Не суетись. Ты в порядке, — Алекс смотрит на свои наручные часы, — до дров ещё очень и очень далеко. Я принесу воды и поспим пару часов, а потом посмотрим на тебя, окей?
— Что значит, — чувствую, как мягко покачиваюсь, словно водоросль в воде. И это приятное ощущение, — вместе?!
— То и значит, — спокойно отвечает он мне, вставая, — и да, целовать тебя пьяную не самая удачная идея! Так что можешь не волноваться. А спать за столом на диване, только из-за твоей девственной стыдливости считаю нецелесообразным. Извини.
Алекс исчезает за дверью, пока я мучительно размышляю над каким-то очень остроумным и едким ответом.
Неожиданно просыпаюсь от того, что кто-то укладывает меня на подушки и укрывает, в кромешной тьме. Как, я заснула, когда?! Подпрыгиваю на месте. Начав метаться, утыкаюсь прямо в грудь Алекса и улавливаю его такой уже знакомый, тонкий аромат парфюма с древесными нотками. И запах его кожи… Успокаиваюсь, что-то бормоча спросонок.
— Тише, тише, — отзывается он, аккуратно опрокидывая меня на подушки, — я всего лишь устраиваю тебя поудобнее! Легкая, как перышко. И больно колешься своими выпирающими косточками, надо бы тебя откормить. Давай снимем брюки?
— Чьи? — сиплю не своим голосом.
— Ну не мои же, — вздыхает с притворной усталостью в голосе, — свои я уже снял. Жарко в таких плотных под одеялом.
— Свои, что? Снял? — в ужасе, шарю руками по его голому торсу.
Да он везде голый! Не обманул. О нееет. Натыкаюсь на мягкую ткань трусов-боксёров, фух. И торопливо отдергиваю руки, чувствуя, как в его груди вибрирует смех.
— Женя, ну хватит! Не тошнит?
— Нет, — отодвигаюсь от него на максимальное расстояние, пытаясь при этом снять брюки непослушными руками. Ремень на них и вправду давит, неприятно впиваясь в кожу. Лежу, вспоминая, какие на мне сейчас трусы — приличные ли, вдруг обнажусь случайно, — хватит что?
— Хватит строить из себя трепетную лань! Получается так себе..
Я немножко замерзла, а он такой тёплый. Ощущаю жар кожи Алекса, даже находясь на другом краю кровати. Наконец, сбрасываю с себя брюки на ближайшую тумбочку. Зябко кутаюсь в одеяло, перетягивая его на себя.
— А ты что ли предлагаешь снять с себя все, и отдаться тебе?
— Женя, Женя, — слышу мягкий укор в его низком, с хрипотцой, голосе откуда-то из темноты, и это здорово будоражит, — а не многовато ли для тебя одной целого одеяла? Еще и такие непристойные предложения… мой ответ — нет.
— Ну, ты и жук! — смеюсь, а Алекс тянет одеяло на себя. И вроде бы потихоньку, но постепенно меня все ощутимей разматывает из него, — это была шутка вообще-то, и дураку понятно. Поищи другое одеяло, может, где-то есть ещё?
— Нету, — продолжает настойчиво тянуть, а я еду к нему прямо в одеяле, наполовину замотанная. Как раз в пути отчаянно пытаюсь окончательно выбраться из кокона, в который сама же себя и заточила.
— Небогато живёте, британская разведка, — подкалываю, выскользнув, наконец, из толстых складок ткани. Ну вот, теперь я совсем без одеяла! Что за наглость? Дрожу. Вероятнее всего, знобит немного, — блин, я замёрзла. Последствия перепоя, наверное. Почему бы тебе по-джентельменски не уступить?
— Давай я тебя по-джентельменски согрею, — Алекс прижимает меня к себе, не спрашивая, легко притянув одной рукой. Я вижу в темноте его улыбку. Бережно укутывает нас обоих одеялом. Ой. А он горячий, как печка! И твёрдый, словно состоит весь из одной только мышечной массы, почти незаметной глазу, когда Алекс в одежде. И пушистый на груди, а ещё, я чувствую дорожку из волос, уходящую низко, в его белье…Блин! Резко отодвигаюсь, ощутив бедром твердый член.
— Это что такое?! — шиплю возмущённо.
— Пистолет, — Алекс искренне веселится, — заряженный. Прости, физиология… я ничего не могу поделать, ты трешься об меня…
— Ничего я не трусь, — отворачиваюсь, устраиваясь на бок, к нему спиной, — приятных снов!
— И тебе… Водички?
— Нет! Спокойной ночи. Будильник поставь.
— Не волнуйся, разбужу… Пока.
— Пока.
— Женя, — вдруг поворачивает меня за плечо, к себе лицом, — пока ты пьяная! Скажи правду.
— Чего тебе? — вот совсем не ощущаю себя пьяной, только в голове шумит немного. Должно быть, виски было отличного качества.
— Ты что-нибудь почувствовала… когда снова увидела меня?
— Ну, конечно. Радость! От того, что спасаешь мою почку.
— И всё?
— Отстань, — зеваю с риском вывихнуть челюсть.
— Ладно. Спи.
Местное отделение полиции, Бахр-Дар, Эфиопия
Толстый чернокожий начальник отделения ругает по внутреннему телефону начальника отдела бухгалтерии. Бухгалтер на другом конце провода обливается потом — в отделении и без того невыносимо жарко, а тут ещё и такой эмоциональный накал разговора! Высокое начальство «вычитывает» его как раз по поводу неработающих во всем отделении кондиционеров.
Вообще-то, их всего два, да и те в крайне плачевном состоянии. Последняя проплата за их ремонт была произведена полчаса назад, а надо было ещё в прошлом месяце.
— Но, в том месяце во всем городе часто отключали электричество, господин Бикеле, — чуть не плача, рапортует бухгалтер, — вы же помните. Я ходил в банк несколько раз по этой и по другим проплатам, а компьютеры не работали! Банк не может провести оплату без электричества! У нас по всем кабинетам вентиляторы хорошие…
— Не надо говорить мне про вентиляторы, Хачалу! — гремит начальник, расстегивая совсем свою полураспахнутую, мокрую в подмышечных впадинах, форменную рубашку с погонами. Из ее распустившихся полов тут же выпирает солидных размеров живот, обтянутый белой майкой. Бикеле ослабляет и ремень, — мой личный поломался только что! Придешь ко мне сам с опахалом, стоять здесь будешь, пока кондиционеры не отремонтируют. Все.
Он бросает трубку, и грузно откидывается на спинку своего скрипучего кресла. Только углубляется вниманием в кипу бумаг на столе, как в дверь стучат. Проворно застегивает рубашку и ремень, крича: «Войдите!»
Как раз двадцать минут назад господин Бикеле отпустил секретаршу на базар, за сушеной гуавой к чаю. У него со вчерашнего дня резко пополнились запасы сахара и кофе, вот и чаю прикупили в ожидании очень важного гостя, от одной из самых мощных спецслужб в мире! Но гость из далекой Британии отказался встречаться в полицейском участке с ним лично, зато назначил встречу их криминальному контакту в одном из местных заведений, и дал несколько заданий, которые уже выполнены.
Щеки начальника полиции раздуваются от важности, когда он видит, кто заходит в его кабинет. Это сержант Бек — полицейский, который отвечает за связь с этим контактом, давно завербованным ими из мира «криминальных».
— Заходи, Бек, докладывай, — господин Бикеле потирает руки. Тот с готовностью присаживается, — все сделал? Записывай. Кафе «Банана Бич» завтра, в два часа дня. Он должен ждать его там, за вторым столиком возле бара. Господин Найт не любит места у окна.
— Я все понял, передам, — послушно кивает Бек.
— Не просто передашь, — Бикеле со значением поднимает указательный палец вверх, — а проследишь лично, чтобы он был там, в указанное время.
— Так точно. Господин Алекс Найт прибывает к нам сегодня?
— Да, через считанные часы. Я уже отправил за ним наше такси в Аддис Абеба! Ты встретишь его по этому адресу, — достаёт ключи от арендованной квартиры, кладёт на стол, — улица Освободителей, 4, квартира 21. Возьми. И затарь холодильник лучшим, что у нас есть! Знаешь, что любят европейцы? Чтоб там был наш самый хороший кофе, вода, молоко, кусок готового мяса, ынджер, бананы! Да, и чай не забудь, запиши… Британцы очень любят чай с молоком. Так, — сосредоточенно размышляет. Бек старательно фиксирует сказанное в своем маленьком карманном блокноте карандашиком.
— Молоко козье или коровье?
— Пусть будет два вида. Дождешься их в квартире — он предупредил, что будет с дамой.
— Жена?
— Не установлено. Встретишь и обязательно поинтересуешься его дальнейшими распоряжениями! Мой прямой телефон у него есть. Когда он отпустит тебя, с отчётом ко мне.
— Есть, господин Бикеле! Господин Найт белый? Как наш контакт узнает его в кафе?
— Да, белый, — его начальник промакивает лоб красным платочком, — я переслал ему фото контакта, сказал, что определится на месте сам. Ох и жара! Я убью когда-нибудь этого Хачалу. Снова забыл проплатить кондиционеры. Ты старайся там, Бек, очень старайся, если хочешь нам повышения! Этот господин из высочайшего ведомства.
Бек кивает с самым серьёзным видом. Легкий на помине, стукнув предварительно раз или два в дверь, в кабинет осторожно заглядывает главбух с застывшим, виноватым выражением на лице.
— Извините, господин Бикеле! Можно?
— Что ты хотел?
— Вы сказали… опахало. Я не понял, вы шутите или, — сконфуженно умолкает, глядя на Бека.
— Хачалу, чтоб тебя, иди работай! — Бикеле в раздражении машет на него рукой, и кричит уже в закрывающуюся с той стороны дверь, — кондиционеры проплати!
— А я уже, — дверь снова открывается, впуская повинную чёрную голову, которая после повторного окрика «Иди работай, не то прибью как муху!» мгновенно исчезает. Бикеле тут же успокаивается, выкладывая со вздохом несколько купюр из кармана на стол, перед флегматичным и невозмутимым Беком.
— Вот, возьми. Покупай не на рынке только, а в магазине! Да про чеки не забудь. Европейцы нежные очень, вдруг несвежее что попадется, — чешет за ухом, — так что доложил твой криминальный по поводу Боба Ласти?
— Внедрить человека на его фазенду не удалось, — с готовностью тараторит Бек, оживляясь, — он подозрительный донельзя, охраны там мало и вся своя. Из персонала только кухарка да пара подсобных рабочих из постоянных, проживают там же. Сборщики кофе и управляющий ничего толком не знают.
— Значит, купи кого-то, — сердится Бикеле, — британец перевел мне солидную сумму на расходы!
— Ищем, ищем, — усердно соглашается Бек, — почти нашли! Кое-что уже выяснили. Привычки, уклад жизни… Объект два раза в месяц посещает клуб Мексиканца, с одним из охранников, но сидит там тихо, пьёт текилу. Иногда берет девочку. И каждое воскресенье рыбачит на маленьком озере под фазендой, иногда с охранником, иногда один. Всегда берёт с собой ружьё..
— Так значит, женщины у него постоянной нет? А друзья? — уточняет шеф.
— Нет, совсем никого, по первости расследования не обнаружено.
— Хорошо сработано, Бек, — шеф одобрительно кивает, — но работы ещё много! Ищите края, землю ройте… Пока британец не будет доволен нами, ни ты, ни я не спим, ясно?! Теперь ступай. Работайте.
Бек вспархивает со своего места, пряча купюры в карман пиджака.
— Разрешите идти?
— Иди! И Бек, — он нервно ёрзает в кресле, — конфет еще туда купи. Британцы любят сладкое, я в интернете посмотрел. Да только не сушёные финики, не приведи Господь! А настоящие конфеты. Из шоколаду, понял?
— Есть из шоколаду!
— Только ты это… сроки годности почитай, не забудь. На коробке. В коробке бери, не на развес! Это сама Британская разведка, МИ-6, - шёпотом, — чтоб ты понимал.
Бек, до того просто внимавший ему, теперь даже приоткрывает рот, как громом поражённый! Так и стоит, застыв в одном положении, держась за ручку двери. Его шеф прикладывает палец к своим губам.
— Закрытая информация!
— Я понял! Все будет в лучшем виде, господин Бикеле.