Что сразу сообразил Стас.
И прикоснувшись своим пальцем к губам Лены, велел ей молчать, не шевелиться…
— Пап! — совершенно незнакомым — жестким и властным голосом — сказала отцу Виктория. Будто она была генералом, а не он. — Срочно пришли за мной самолет. Ах, да, в этой глуши даже аэродрома нет… Ну тогда — вертолет. Да, я хочу немедленно уехать отсюда. Нет, одна. Ничего я опять не капризничаю. Ну и что, что нелетная погода и вертолетчики могут разбиться? На то они и военные, чтобы погибать. А того, что твоя дочь тут погибнуть может — ты не боишься? Да нет, никто мне не угрожает. Наоборот. Пылинки разве что не сдувают. Как это тогда — почему? Со скуки! Тут, оказывается, все — святоши. И этот их земной рай, с их разговорами о Боге, святых, чудесах и вере, для меня — самый что ни на есть ад! А мой рай — с лучшими курортами, ночными барами и дискотеками, разговоры и интересы моих друзей — станет адом для Вани. Ну и что — что у нас должен быть ребенок? Эта проблема вполне решимая! И вообще, если хочешь знать, он не Ваньки! Точнее, не от Ваньки… Как от кого? От старшего лейтенанта Неустроева. Помнишь такого? Ты говорил, что он, под стать своей фамилии, выше полковника, как ему ни помогай, не поднимется! А тут этот Герой подвернулся. И ты еще насоветовал. Вот я на Ваньку все и списала! Как это непорядочно? Все так сейчас делают! И если что — потом со спокойной совестью получают алименты. Нет, ты погоди, не бросай трубку. Я ведь тебе самого главного еще не сказала! Представляешь — оказывается, он даже не собирался становиться офицером! Что? Кем же тогда хотел быть? Ты даже не поверишь — попом! Ну да, священником! Как это — даже еще лучше? Ты что, хочешь, чтобы твоя дочь была попадьей?! С полным подолом детишек мал-мала меньше?! Ну, ты даешь… Может, ты и сам в Бога веришь? Что-о?! Как это с самой службы в Афганистане?.. А чего же тогда столько лет молчал и меня вере не научил? Ах, Бог у тебя в душе! Да лучше бы ты крестик на шее носил и в храм, хоть раз в год захаживал, тогда, может, и я бы об этом задумалась. В общем, так! Если максимум через два, нет — через полтора часа за мной не прилетит твой личный вертолет, он у тебя, ты сам говорил, всепогодный и всегда наготове, я пойду на вокзал пешком. Через поле. В пургу. Прямо в свадебном платье и туфельках! И наверняка замерзну. Ты меня знаешь. Так что — до свидания, папочка, или — прощай!
Вика, коротко грязно выругалась, по-мужски шумно выдохнула и — выскочила из комнаты.
— Ой, Стасик, что же теперь делать?.. — прижав ладони к щекам, испуганно прошептала Лена.
— Одно ясно — Ване сейчас говорить это никак нельзя, — подумав, сказал Стас. — Он ведь после контузии, к тому же, я видел, шампанского пригубил, а пить ему никак нельзя — такое сразу может начаться… Нет, сначала нужно его, как следует, подготовить… А еще лучше вот что! Давай-ка с тобой помолимся. Ты же ведь знаешь, что если двое или трое соберутся во Имя Господне и станут просить о чем угодно, то посреди них будет всегда — Сам Христос! Ну так что — начали?
— Да! — охотно поддержала эту идею Лена. — А кому?
— Святому апостолу, его мощи как раз сейчас на мне, вот они, — сняв с себя, положил на ладонь крест-мощевик Стас. — Нашим и Ванькиному с Викой, ах ты, у нее же, как у некрещеной — их нет, небесным покровителям и Ангелам-хранителям. Всем святым, которые только нас услышат, само собой, отцу Тихону, Пресвятой Богородице, чтобы они умолили Бога управить все, не как Вике, Ване или нам с тобой хочется — а как то угодно Господу! То есть, все предадим в Его святую волю. Ну что мы с тобой можем? А Он может — всё. Пусть не сразу, но зато основательно и — навсегда!
— Да, — согласилась Лена. — Вика ведь сгоряча все это сказала, глядишь, сейчас одумается и перезвонит отцу. Да и он у нее, судя по всему, верующий, порядочный человек. Может, даже сам прилетит, чтобы все это дело уладить. Ты, как всегда, прав. Давай лучше помолимся. И, — поцеловав крест-мощевик, она помогла Стасу надеть его на себя, — пойдем к гостям. А то они нас наверняка уже там заждались!..
6
— Это мой папа прилетел! — торопливо вскочила Виктория.
Гости действительно заждались молодых.
Но если Лена со Стасом пришли сами.
Обнимая друг друга.
То Викторию и Ваню нужно было приводить из разных мест.
Григорий Иванович, призывая всех к тишине и вниманию, постучал столовым ножиком по стоявшему перед ним графину с красным соком.
И как-то по-особенному тепло проговорил:
— Я хочу сказать нечто очень и очень важное!
— Гор-рько! — проснувшись, невпопад подала голос Горбуша.
— Это, безусловно, тоже важно, — кивнул вороне Григорий Иванович после того, как Лена со Стасом поцеловались, а Ваня с Викторией уже даже не встали. — Но тут дело касается нас всех! Я — об отце Тихоне…
В зале сразу без всяких просьб наступила полная тишина.
— Ведь, если разобраться, то именно он свел нас всех здесь сегодня! Совсем других, не тех, какими мы были тогда. А — духовно просветленными, обновленными, нашедшими главный смысл человеческой жизни. Лично у меня такое ощущение, что он сам сейчас присутствует среди нас и — радуется вместе с нами!
«И правда, как же все изменилось здесь после его приезда, — слушая Григория Ивановича, думал Стас. И судя по тому, что Лена крепко-крепко сжала его руку, она думала так же. — Восстановлен храм, и сама Покровка из деревни стала селом. Хотя многие, да и сам он, частенько еще путаются, называя — то, по старинке, Покровкой, то Покровским… И люди изменились так, что многих из них совсем не узнать. Разумеется, в самом лучшем смысле этого слова!»
Григорий Иванович говорил примерно о том же.
Только немного другими словами.
И закончил свое выступление — выступление, а не тост! — подчеркнул он — предложением почтить светлую память отца Тихона вставанием и молитвой.
Которую сам же проникновенно и произнес:
— Упокой, Господи, душу раба Твоего архимандрита Тихона и сотвори ему вечную память!
— Ве-е-ечная па-амять! — торжественно и дружно запели все.
Кто знал и не знал отца Тихона.
Кто умел и не умел молиться.
Ваня, с опаской ожидая бурного возмущения — мол, вы что совсем уже — заупокойная молитва на свадьбе! — покосился на Викторию.
Но та почему-то молчала.
Вместе со всеми встала.
И, опускаясь на место, даже ласково улыбнулась ему.
«Неужели отец Тихон и с ней мне помог?» — мысленно ахнул Ваня.
Но дальше подумать не успел.
Заметив, что Анастасия Семеновна продолжает стоять, как бы прося слово, Григорий Иванович сам сказал:
— Сегодня, дорогие мои, мы прощаемся с прекрасным и добрым человеком. Скрасившим в свое время жизнь отцу Тихону. И который теперь по своей собственной воле тоже, как и он, хочет умереть для земного, чтобы воскреснуть для вечного. Пожалуйста, Настя!
Анастасия Семеновна благодарно кивнула Григорию Ивановичу и обвела людей сверкающими от слез в лучах света глазами:
— Да, — подтвердила она. — Я действительно прощаюсь с вами, с Покровкой и ухожу в монастырь. Где надеюсь сподобиться принятия монашеского пострига. Как мой незабвенный Вася… простите… отец Тихон!
Она поклонилась всем.
И попросила прощения.
Свадьба, хоть уже и не так бурно и шумно, продолжалась.
Она явно начала клониться к завершению, и Григорий Иванович собирался уже отдать распоряжение сторожу Виктору о подготовленном им праздничном фейерверке, как вдруг за окнами послышался приближающийся звук вертолета.
— Военный! — сразу узнал Ваня. — С чего бы? Откуда?!
— Это мой папа прилетел! — торопливо вскочила Виктория.
Ваня тоже поднялся со своего места.
Но Виктория остановила его.