Медленно, под впечатлением прочитанного, Лена перешла к другому стенду.
И сразу поняла по фотографии архиерея с удивительно добрыми, мудрыми глазами, что он посвящен святителю-исповеднику Луке (Войно-Ясенецкому), икону которого она видела в кабинете Сергея Сергеевича.
Хотя он не был казнен, как многие архиереи того времени — власти вынуждены были ценить его, как искуснейшего хирурга и великого ученого — довелось ему испытать аресты, все ужасы лагерей.
То есть претерпеть мучения за веру.
И стать ее исповедником.
На снимке внизу он был уже, судя всему, совсем ослепшим.
Лежащим на скромной кушетке.
Подложив руку под голову…
«Святой Лука, помоги! — обращаясь к нему, мысленно взмолилась Лена. — Ты ведь сам знаешь, каково быть слепым. И поэтому имеешь особое дерзновение просить Господа о помощи таким, как я… как мы с тобой! Ведь я не ради себя прошу, сама я ради Христа готова все это перенести. А — ради Стасика, чтобы не мешать ему, а наоборот помогать писать книги, которые на доступном и понятном языке будут нести даже далеким от веры людям свет Истины! И… чтобы не огорчать его маму…»
Едва Лена закончила эту, идущую от самого ее сердца молитву, как в коридоре показались две сестры милосердия.
В руках у них были объемные, но легкие сумки.
Они открыли храм.
И когда, переговариваясь, стали выкладывать из них пустые кастрюли, банки и судочки, Лена поняла, что они ходили по палатам, раздавая больным специально приготовленную по их заказам пищу…
В Лене сестры милосердия сразу признали свою.
Поинтересовались — не из родственников ли ее кто здесь лежит.
А то они могут попросить священника, чтобы он прособоровал и причастил его.
Узнав, вкратце — Лена не смогла не поделиться с ними, такими добрыми и отзывчивыми, своей бедой — они тут же вписали ее (и по ее просьбе Стасика, то есть, Вячеслава) в список для особых, сугубых молитв.
Затем Лена вошла в храм.
Приложилась к лежавшей на аналое иконе.
Справа, на Царских Вратах, была большая — в полный рост — икона преподобномученицы Великой Княгини Елизаветы.
На стене — собор новомучеников и исповедников Российских.
По краям этой иконы — эпизоды казней и мучений, которые им пришлось понести…
Сестры милосердия начали читать акафист святым преподобномученицам.
Лена стала тихонечко подпевать им.
И тут, как и в Иверской часовне, ее подозвали поближе.
Так, что она могла и петь, и молиться.
После акафиста сестры милосердия ушли в другую комнату готовить обед для священника, который скоро должен был вернуться после причащения больных.
Лена осталась одна.
Думала постоять минутку, а затем выйти из храма и подключить телефон, чтобы узнать — не звонил ли Стас.
Но вместо этого снова принялась молиться.
И, как это было с ней всего раз или два, в самые трудные моменты жизни — потеряла ощущение времени и пространства.
Очнулась она от того, что кто-то осторожно тронул ее за локоть.
Оглянулась.
И глазам своим не поверила.
Позади стояла… свекровь.
— Леночка, Стасик волнуется! — с трудом скрывая недовольство, сказала она. — А ты все здесь…
— Ой! — шепотом спохватилась Лена. — У меня же телефон отключен, а я его, глупая, даже не предупредила. Ну — как он там?
— Вышел в четвертьфинал! — тоже невольно переходя на шепот, ответила свекровь.
— Слава Тебе, Господи! — с облегчением выдохнула Лена.
— Сейчас как раз проходит второй тур.
Свекровь огляделась и с удивлением покачала головой:
— А у вас тут, оказывается, и правда, хорошо! Тихо, уютно. И… как-то спокойно, я бы сказала — даже сладостно на сердце!
— Вы бы перекрестились! — посоветовала ей Лена.
— Да я даже не знаю как! — ответила та. — Да и мне, наверное, это не положено.
— Почему?!
— Я же ведь не крещенная!
— Вы?! — ошеломленно посмотрела на свекровь Лена.
И только тут поняла, что она впервые в жизни пришла в храм!
«Надо же, — подумалось ей, — какими удивительными путями ведет Господь каждого человека в церковь. Делая это так вовремя, своевременно, нет, точнее сказать — во благовремении!»