— Стасик кар-роший! Стасик кар-р-сивый! — привычно подтвердила Горбуша.
— Давай-давай перекладывать теперь, как и твоя ворона, с больной головы на здоровую! — язвительно усмехнулась свекровь. — Сережа, ты слышишь?..
— Слышу, — отозвался Сергей Сергеевич. — И вот что думаю. Нет — уверен! Мы, Леночка, сообща справимся с твоей, то есть, нашей общей бедой! В конце концов, на этом Кривцове — ну и дал же Господь такую фамилию глазному врачу! — передернул плечами он, — свет клином не сходится. Я повезу тебя за границу. Подниму на ноги всех тамошних профессоров. Надо будет — соберу консилиум из лучших окулистов мира. И они вернут — слышишь — непременно вернут тебе зрение. И ты родишь нам еще внуков!
— Спасибо… — только и смогла прошептать Лена, кусая, чтобы окончательно не расплакаться, губы.
— За что? — удивился Сергей Сергеевич. — Это — мы тогда спасибо тебе скажем. А сейчас, давайте закончим это никому не нужное выяснение отношений. Вытрем все вместе, дружно с пола масло. И — спать! Завтра в девять утра выезжаем встречать Стаса. Приглашаются все желающие!
3
Лена не просто заплакала, а зашлась в плаче навзрыд.
С вечера, тщательно закрыв дверь и помня, что через стены ничего не слышно, Лена научила Горбушу, как нужно встречать Стаса, когда он войдет в комнату:
«Стасик кар-роший! Стасик ур-р-ра!!!»
Почти всю ночь она проворочалась, торопя время.
С трудом дождалась утра.
Встала ни свет ни заря.
Помолилась, совершив утреннее правило и снова прочитав молитвы о путешествующем Вячеславе.
И, когда все встали, после короткого завтрака отправилась на машине в аэропорт.
Вместе с Сергеем Сергеевичем.
Свекровь категорически отказалась ехать встречать, как давала понять это всем своим видом — проигравшего сына.
С мужем она тоже не разговаривала.
Было похоже на то, что ночью у них произошел серьезный спор.
И Сергей Сергеевич, несмотря ни на что, остался на стороне Стаса с Леной.
— Кстати, чтобы не забыть! — вдруг вспомнил он и, достав из нагрудного кармана свернутый лист бумаги, протянул его Лене.
— Что это? — не поняла та.
— Рецепты, которые просил передать тебе доктор Кривцов. И — не знаю, чем это ты ему так приглянулась — его визитная карточка. С разрешением звонить, если вдруг возникнут вопросы или проблемы.
— Ага! Чтобы потом просто завалить своими пациентами! — сказала, как это пишется в театральных ремарках «в сторону», свекровь.
Первым желанием Лены было прямо на ее глазах порвать визитную карточку.
Но Сергей Сергеевич, угадав это намерение, погрозил пальцем, и ей ничего не оставалось, как сбегать в комнату и положить бумаги в сумочку.
Сидя теперь рядом, на переднем сидении, она благодарно взглянула на свекра.
Тот, поняв это по-своему, подбадривающе улыбнулся: мол, потерпи, уже совсем немного осталось!
Эта поддержка была как нельзя кстати.
Огорчение от того, что было услышано от окулиста, поведение свекрови, волнение за Стаса, который находился сейчас высоко над землей, переполняло Лену.
Дождь, который по тихонько включенному Сергеем Сергеевичем радио синоптики объявили «ледяным», только усиливал его.
Москва была хмурой, серой.
К тому же машина то и дело останавливалась.
Со скоростью медленно идущего пешехода они еле-еле продвигалась вперед.
Потом минуты две-три мчались, словно наверстывая упущенное.
И снова вставали...
То и дело впереди вспыхивал и долго горел красный свет.
Только теперь Лена поняла, что такое настоящие московские пробки.
Хорошо, что времени у них было, как сказал Сергей Сергеевич не воз, а целый обоз!
В одну из таких остановок он, кашлянув, вдруг сказал:
— Леночка, мой отцовский долг перед тобой — ты же ведь называешь уже меня папой — и перед моим сыном обязывает меня сказать тебе следующее.
Лена вся сжалась.
Неужели свекрови удалось-таки не мытьем, так катаньем уговорить мужа, чтобы тот попросил ее навсегда уйти от Стаса?!
«Нет-нет! Он не может нас разлучить!» — не поверила она.
И не ошиблась.
— Кто бы и что бы тебе ни говорил — ни в коем случае не бросай Стаса, — продолжил Сергей Сергеевич. — Не делай этим несчастным ни его, ни себя!
Услышав это, Лена не смогла больше сдерживать себя.
Все напряжение последних дней вырвалось у нее наружу — слезами.
Она не просто заплакала.
А зашлась в плаче навзрыд.