Но поделать с собой ничего не мог!
Каждую субботу и воскресенье они ходили в храм.
Исповедовались.
И… не причащались.
Стас, прекрасно зная, что к Чаше ни в коем случае нельзя подходить, если не примирился со всеми и имеешь на душе что-нибудь хотя бы против одного человека. Иначе святое причастие будет не во спасение, а, наоборот, страшным грехом!
А Лена — потому что чувствовала свою, хоть и невольную, но все же вину перед Стасом.
Она крепилась из последних сил.
Несколько раз готова была рассказать обо всем Стасу.
Но, понимая, что эта небольшая победа, в конце концов, неминуемо обернется большим поражением, в последний момент просто каким-то чудом удерживала себя.
Она была растеряна тем, что Стас оказался таким упрямым.
За все это время он ни разу не возвращался к книге.
Ссылался на усталость.
На то, что ему некогда…
Шло время, студенты то и дело звонили, спрашивали, когда приходить за новым текстом.
Радостно сообщили, что им удалось уговорить журналистку заняться редактированием текста и профессиональной корректурой.
А она не знала, что им сказать.
Да и даже, что теперь думать самой — не знала!
Ведь вся ее жертва оказывалась напрасной.
Если разобраться, молчит-то она из-за книги.
А книга — не надиктовывалась!
Прямо какой-то Гордиев узел получился.
Александру Македонскому удалось его разрубить.
Но она-то не великий решительный полководец, обладавший, к тому же большой силой, а слабый простой человек.
В чужом доме.
Где свекровь уже явно предвкушает победу.
А Стас перестал быть защитой и, кажется, даже постепенно начал склоняться на ее сторону…
Оставался Сергей Сергеевич.
Но он почти все время проводил в клинике.
Уезжал и возвращался затемно.
И только лишь подбадривающее улыбался ей: мол, терпи, перемелется — мука будет!
Но пока была не мука̀, а одна му̀ка.
Горбуша — и та отказалась принимать еду и пищу.
На икру, которую по очереди приносили ей то Лена, то Стас — она даже не смотрела!
Словно ждала, что они одновременно начнут кормить ее, как это бывало раньше!
Замолчала.
И наотрез отказывалась повторять даже свои самые любимые слова.
Врач-ветеринар, добрая опытная старушка, которая пришла по их вызову, внимательно осмотрела птицу.
Порадовалась, что у них всего лишь ворона.
А то на Старом Арбате и в других престижных районах Москвы все больше броненосцы да крокодилы, которые только и норовят, если чуть зазеваешься, откусить руку.
И сказала, что ворона совершенно здорова.
Просто чем-то очень расстроена.
Скорее всего, у нее скрытый сильнейший стресс.
Птицы и домашние животные, объяснила она, так привыкают к людям, что живут с ними одной жизнью — очень близко принимая к своему маленькому сердцу как их радости, так и беды.
Она изучающе посмотрела на отстраненное от молодой красивой жены лицо Стаса и измученные, явно больные, глаза Лены, вздохнула.
И сказала:
— Единственное, что, помимо здорового морального климата в доме, я могу порекомендовать вашей бедной вороне — так это свежий воздух, да чтобы летала побольше! И помнить, что главная причина ее болезни может быть в первую очередь — в вас самих…
Лена так надеялась, что состояние Горбуши смягчит Стаса и разрушит возникшую между ними стену.
Но даже это не помогло им…
2