Свекровь отнесла чашечку на кухню.
Встала напротив Лены.
И осторожно спросила:
— Леночка, а ты случайно немножечко не беременна?
— Не знаю, у меня нет еще в этом опыта, — растерянно отозвалась та. — Но, кажется… да!
— О, Господи! Я так и думала! Только этого еще не хватало…
Свекровь тяжело опустилась на стул.
— У меня тоже было такое на запах. Только не кофе, а мужской туалетной воды и особенно одеколона. Сергей Сергеевич до сих пор помнит. И не пользуется никакими дезодорантами. Ну вот что, — порывисто встала она. — Давай, собирайся!
— Куда? — испугалась Лена.
— В поликлинику, благо, она в соседнем доме, и время приема еще не закончилось. Проверишься. Может, еще ничего и нет…
Давая понять, что это не подлежит обсуждению, свекровь тут же принялась убирать со стола.
— Посуду потом помою! — выходя из кухни, сказала она. — А то сама от волнения ее перебью!
И ушла одеваться в родительскую комнату.
Лене не оставалось ничего иного, как безропотно подчиниться.
— Ох, Горбуша, — входя к себе, вздохнула она. — Вот это новость! И радоваться надо, и… Как бы Стасик теперь совсем меня не возненавидел. Одним словом, как ты говоришь: «Ура! Кошкараул…»
3
Это невозможно было выразить никакими словами…
— Ну что я могу вам сказать… — после экспресс-анализа и осмотра начала врач, с недопустимо страшной, судя по табличке на двери, фамилией для медика — «Смертина», обводя строгими глазами застывших в ожидании свекровь и Лену.
Это была молодая женщина, лет тридцати пяти-сорока.
С миловидным лицом, которое несколько портило волевое, почти мужское выражение.
И очень ухоженными, красивыми пальцами.
— Вы действительно беременны! — привычно сообщила она.
И не понять было по ее тону — радовала она этим свою пациентку или, наоборот, пугала.
Свекровь, вызвавшаяся, как и Стас, сопровождать Лену на основании того, что та является инвалидом по зрению, сдавленно охнула.
И тяжело опустилась на заботливо поднесенную ей пожилой медсестрой-акушеркой табуретку.
Лена же, несмотря на весь трагизм положения, в которое она попадала, невольно заулыбалась, просияла.
Виной тому было совершенно незнакомое ей чувство, которое охватило все ее существо от такой новости.
У нее будет ребенок…
Да что там будет — он уже в ней!
Весь мир, начиная с этого небольшого кабинета, вдруг стал необычайно огромным и, даже при ее слабом, почти нулевом, зрении, налился такими яркими, сочными красками, которых она еще никогда и нигде не видела в жизни!
Это невозможно было выразить никакими словами.
Даже Стасик и тот на какое-то время отошел на второй план.
Для свекрови — увы! — судя по ее обреченному взгляду, все стало черно-белым.
А для врача, наверное, как обычно в ее будничной работе — вообще бесцветным.
— Присаживайтесь! — велела она Лене и принялась равнодушно заполнять ее карточку.
Задавая вопросы с такой настойчивой жесткостью, какую не позволял себе даже оперативник из следственного комитета.
Отвечая, Лена осмотрелась.
В кабинете было два стола.
Один, побольше, перед которым она сидела — для врача и второй, совсем маленький, в углу — медсестры.
Еще в нем стояла кушетка, соединенная разноцветными проводами с компьютером.
В глаза сразу бросилось цветное пятно на столе медсестры.
Лена прищурилась и — да, точно! — это была икона.
Пресвятой Богородицы, державшей на руках Богомладенца.
Который оглядывался на занесенные над Ним орудия будущей крестной казни.
Сама медсестра, перехватив ее растерянный взгляд, подбадривающе кивнула.
И Лене сразу стало как-то спокойнее.
Оказывается, у нее был здесь надежный союзник.
Тем временем, врач записала все, что полагалось в таких случаях.
И тогда свекровь — слово в слово повторив диагноз и предостережение профессора-окулиста — со слабой надеждой спросила: