— Покаяться! И — креститься!
Теон с друзьями-фракийцами с нетерпением дождались, когда окончится служба. И, как только апостол появился из превращенной в Божий храм хижины, бросился ему прямо в ноги:
— Крести меня, учитель!
— И меня! И меня!.. — умоляюще стали просить остальные фракийцы.
— А ты? — спросил Юния Янус. — Тоже не хочешь вместе с ними?
— С чего бы? — усмехнулся тот, но, впрочем, наблюдал за происходящим с неподдельным интересом. — Хотя... любопытно было бы посмотреть, как это у них делается!
Крещение проходило прямо во впадающей в безбрежное море реке.
Теон вышел из нее радостным.
Вид у него был, словно у человека, не понимающего, что с ним происходит. Он глядел вокруг счастливыми глазами и вдруг вместе с остальными только что крещенными фракийцами начал говорить на чистом элллинском, иудейском и других — незнакомых даже Янусу языках...
— Слушай, а может, в этой реке — вино? — недоуменно прошептал Юний, почерпнул пригоршней воду из реки и недоуменно уставился на друга. — Вода как вода! Почему же они все тогда, словно пьяные? Теон, что это с тобой?
— Со мной — ничего... только неслыханное блаженство, счастье! Дай я обниму тебя, брат мой! — порывисто обнял он Юния и, глядя ему прямо в глаза, неожиданно сказал: — Ты придешь! Ты обязательно придешь к своему Отцу!
Юний недоверчиво оглядывая учеников, случайно встретился глазами с апостолом, и тот с улыбкой объяснил ему:
— Это — действие благодати! Блажен Теон и все мы, сподобившиеся принять святое крещение именно сейчас, когда ее действие столь сильно, что отчетливо ощущается нами. Наступят времена, когда люди почти не будут чувствовать ее, и потому нам сейчас особенно нужно беречь ее в себе!
После крещения прямо на берегу моря ученики развели костер.
На месте прежней кумирни воздвигли большой крест.
— Радуйся, всечестной Крест, устроенный для спасения людей! Радуйся, победоносный крест, сокрушитель силы демонской! — провозгласил апостол.
Ученики, оттесняя поморов, тут же обступили его.
Янус с Юнием уже без опаски снова подошли поближе.
— Ты — наш учитель! — слышались восторженные голоса.
— Ты — был призван Самим Христом!
— Ты — свят!
— Свят один Бог! — строго остановил эти хвалебные эти речи апостол и вдруг с улыбкой спросил: — А знаете, кто был самым первым благовестником, посланным Спасителем на проповедь?
— Ты? — наперебой закричали люди.
— Петр?
— Павел?
— Нет?..
— Тогда кто же?!
Апостол жестом подозвал бывшего бесноватого однорукого мужчину и усадил его рядом с собой.
— Однажды мы пришли с Наставником в Гадаринскую область… — не спеша начал он и рассказал евангельскую историю об исцелении бесноватого[23]
Закончив ее, он обвел взглядом, преисполненным милосердия и любовью, всех без единого исключения окружавших его людей, продолжил:
— …И когда, исцелив этого бесноватого, Христос вошел в лодку, потому что народ страны Гадаринской просил отойти Его от их пределов, исцеленный принялся умолять взять его с Собой. Но Иисус не дозволил ему, а сказал: иди домой к своим и расскажи им, что сотворил с тобою Господь, и как помиловал тебя! И пошел этот бывший бесноватый, и начал проповедовать в Десятиградии, что сотворил с ним Иисус, и все дивились. Так что вот кто был первым проповедником!
Пока апостол говорил, мужчины поселка принесли рыбацкие сети — старые, латаные-перелатаные, как и вся их жизнь, и попросили благословить их наловить для дорогих гостей рыбы.
Получив благословение, рыбаки сели в лодки, и к апостолу один за другим стали подступать просители.
Дождался, наконец, своей очереди, и купец Маний.
— Чего тебе надобно? — спросил его, как и всех, апостол.
— Я… — немного робея, ответил тот: — Хочу стать богатым. Очень… очень богатым!
— Что ж, иди со мной, и я приведу тебя к такому богатству, которое не ветшает, не ржавеет… — охотно кивнул апостол.
— К золоту?! — радостно восклицает Маний.
— …и которое не могут, подкопав, украсть воры! — не слушая его, докончил апостол.
— Что же это за богатство, которое не могут похитить воры? — изумился Маний и без долгих раздумий согласился идти с апостолом, к которому подходили все новые и новые люди.
А он, отвечая им, вспоминал что-то далекое, очень дорогое для себя, похожее на то, что делалось сейчас на лодках, и смотрел, как забрасывают в море старенькие сети бедные рыбаки…
***
…В то же самое время из другого — Средиземного, или как называли его в древности — Внутреннего или Нашего моря — появлялись уже другие — позолоченные, из пурпурных и красных веревок сети.
На виду императора Нерона их вытаскивали роскошно разодетые императорские рабы.
Рыбы было совсем не много, но на помощь им бросились, чтобы показать свое рвение, несколько всадников — каждый с золотыми кольцом на указательном пальце, в тоге с узкой красной полоской и даже сенаторы.
Сам император возлежал на прекрасном ложе, под пологом.
Вокруг него стояли угрюмые германцы-телохранители, солдаты преторианской гвардии и разномастная — от вольноотпущенников до наместников провинций — ближайшая свита.
На почтительном отдалении от всего этого находился Ахилл. Он во все глаза смотрел на императора, прижимая к груди послание Совета Синопы, и прислушивался к разговорам вокруг.
Римляне нарочито громко, чтобы слышал благосклонно внимающий им Нерон, восхваляли его.