— Все-все! Ухожу! Я попозже приду… Ладно? Примочку на лоб поменяю. Но только ты, если что — сразу зови!
Мама ушла, плотно закрыв дверь.
И о чем-то принялась разговаривать по телефону с папой.
Громко включив телевизор, чтобы Стас не мог расслышать ни слова.
Впрочем, могла и не стараться.
Он и без того знал, о чем они говорят.
Точнее, о ком.
Да и стены их новой квартиры, не то что в прежней, или в том же доме в Покровке.
Абсолютная звукоизоляция!
Теперь у папы, как и положено академику, не квартира, а настоящий дворец, и к ней — роскошная дача с соснами во дворе, дорогая машина с шофером…
А во всем остальном — да, все точно так, как было когда-то в Покровке.
Где навсегда осталась его — не его Ленка.
Что с ней…
Как она?..
Подумалось вдруг ему.
Неужели все это не сон, от которого можно проснуться, а действительно — самая страшная и непоправимая правда?..
3
— Господи! Да что же это такое делается? — взмолился Стас.
Что бы дальше ни делал Стас.
О чем бы не думал…
Все мысли, в конце концов, сходились на Лене.
На подоконник, с морозной стороны окна, села и, словно пытаясь развеселить его, смешно склонила головку с бусинками глаз синичка.
Лена с детства называла таких — зеленичками.
«И правда, — приглядевшись, согласился Стас. — Она больше зеленая, чем синяя. И почему это не увидели те, кто называл ее, а разглядела одна только Ленка?..»
Из его любимой художественной книги, которую он уже всерьез попросил маму подать ему с полки, едва он развернул ее, выпал сухой кленовый листок.
Когда они с Леной перед самым его последним отъездом чуть больше года назад, держась за руки, прогуливались по осенней дорожке, он был большой и красивый.
Красный.
С золотою каймой.
Лена подняла его и протянула Стасу:
— На вот тебе — на замять!
— Что-что? — переспросил он.
— Ну, какой же ты у меня еще непонятливый — на память! — улыбнулась ему Лена. — Посмотришь на него холодной зимой, глядишь, и согреет, как траву под наметенным сугробом снег.
Он попросил тогда что-нибудь и написать на нем.
Лена, подумав, согласилась.
Попросила авторучку, которая, как у будущего писателя, вместе с блокнотом всегда была у него в кармане.
Бережно вывела несколько букв между нежными прожилками, то и дело с ласковой улыбкой поглядывая на Стаса.
Затем вложила листок в блокнот.
И, взяв с него честное слово, что он прочитает написанное, лишь вернувшись в Москву, отдала...
Как же ему не терпелось узнать, что там было!
И еще, когда они были рядом, в Покровском…
И уже в поезде, где его с первой минуты поедом начало есть острое чувство разлуки…
Но вот, наконец, оказавшись дома, сославшись на срочные дела, он первым делом ринулся в свою комнату, раскрыл блокнот.
И увидел, что на листке было написано одно лишь совсем маленькое, но показавшееся ему больше всей Москвы и даже Вселенной слово:
«Люблю!»
— Господи! Да что же это такое делается? — взмолился Стас, поднимая глаза к висевшей в углу комнаты (он и красный уголок-то оборудовал у себя, как у Вани с Леной в их доме!), своей любимой иконе Нерукотворного Спаса.
Он с силой захлопнул книгу.
Долго-долго смотрел на икону.
Постепенно успокаиваясь.
Приходя в себя.