И спросила:
— И какой же тираж?
Лена вздохнула, приготовившись услышать от не переносящего лжи Владимира Всеволодовича честное:
— Пять экземпляров…
И не поверила своим ушам:
— Тридцать тысяч!»
— Что-о?! — заикаясь, переспросила Людмила Ильтинична. — Но ведь это же оч-чень б-большой по нынешним временам тираж! А Ник, который мог бы все это профинансировать — в тюрьме…
— Да его давно уже выпустили за полным отсутствием вины! — сообщал ей Стас.
А Владимир Всеволодович добавил:
— Конечно, теперь он мог бы помочь. Но так решила сама типография. Ее генеральный директор посчитал, что это очень выгодное издание и предложил напечатать книгу за свой счет. На любых условиях Стаса. И, разумеется, после того, как он сделает в ней поправки, какие сочтет необходимыми. Ведь одно дело надиктовка красивым, прикрывающим стилистические пробелы, голосом, и совсем другое — на прямо скажу — безжалостной, обнажающей все недочеты бумаге. Но править — это не писать заново. Только нужно спешить. Сроки поставлены очень жесткие… Я бы сказал даже — жестокие!
Стас на радостях обнял его, потом Лену.
Он собрался обнять и перецеловать всех.
Но тут в боковом кармане его куртки… неожиданно зазвонили колокола.
— Что это? — не понял Стас. — Будильник? С чего бы — в такое время я его никогда не завожу. Тем более, с колокольным звоном…
И тут Лену как осенило:
— Стасик, так ведь сегодня второе мая! Ты что — забыл?!
— А ведь и правда!!!
Перебивая друг друга, они принялись рассказывать о том, как год назад ездили к матушке Матроне, про слова юродивой, как Стас завел будильник, чтобы проверить — сбудутся ли ее слова.
И вот он — зазвонил.
Точней — зазвенел!
Под этот звон они перешли в комнату, где возился со своими погремушками Тиша.
— Вот оно — современное чудо! — впервые высказываясь так в адрес техники, с уважением покачал головой Владимир Всеволодович. — Надо же как Господь все сразу устроил. И Лена прозрела! И книга готова! И Стас незаметно для себя стал писателем. Да-да, не спорьте со мной, молодой человек, — тоже впервые переходя со Стасом на «вы», очевидно, чтобы придать этому еще бо̀льшую весомость заметил он. — Стали! Опыт надиктовки у вас уже есть. Помощница тоже. Так что они теперь здесь так заработают, что в год по роману выпускать станут!
— Нет, — даже испугалась, услышав это, Людмила Ильинична. — Они сегодня же вернутся домой. И я обеспечу Стасику с Леночкой все условия для работы! А не захотят, к нам, так я сама буду ездить сюда. И вообще, действительно, чудо-то какое!..
Стас понял, что вот он, решительный момент, и сказал, вкладывая в свой голос всю давнюю боль за свою неверующую мать, всю заботу о ней, все надежды:
— Мам, ты только на мгновенье представь, а что если Бог действительно есть? Ведь всё уже не просто говорит, а кричит тебе об этом! Мироточивая икона… Чудесное прозрение Лены… Вика, бывшая жена Вани, уж на что и слышать о Нем не хотела… и та после автокатастрофы крестилась! А ты, а?... Ну зачем тебе дожидаться, пока Господь позовет тебя не так мягко, как это Он делает до сих пор, а как ту же Вику?..
Людмила Ильинична взглянула на сына и вздохнула:
— Не надо меня уже пугать. Я и так кое-что уже поняла. И не только сегодня. Я долго уже думаю над всем этим. А все то. Что произошло сейчас — просто последняя капля. И теперь, в ближайшие же дни непременно крещусь! Но с одним… уж простите меня, последним мирским условием…
Она повернулась к Зое и сказала:
— Что вы будете моей крестной матерью!
— Вообще-то крестные матери положены грудным младенцам, — пожала плечами медсестра. — И, если честно, у меня никогда не было таких взрослых крестников. Но — я согласна! Только в своих молитвах вы должны тогда упоминать меня не как Зою. А как монахиню Евфросинию.
— Потрясающе! — прошептал Стасу Владимиру Всеволодович. — Вот она, готовая тема для твоей новой книги. Зоя в переводе с греческого — «Жизнь». Евфросиния — "Радость, веселье». И, наконец, ребенок спасает от слепоты свою мать, которая не дала погубить своего ребенка!
— Добавьте к этому, что Ленка ослепла, чтобы я прозрел! — сказал Стас. — Стал писателем. И смог, наконец, выдавить из себя последние капли гордыни, эгоизма и лени.
Лена, сразу уловив самонадеянность в тоне Стаса, обеспокоенно заметила:
— Ну, уж, положим, что-то от этого в тебе еще осталось. Хотя бы судя уже по этим твоим словам! Придется, Стасик, нам еще побороться за твою душу!
— Но, я надеюсь, — обнимая Лену, улыбнулась Людмила Ильинична, — что мы найдем мягкие способы, чтобы помочь ему окончательно избавиться от своих недостатков. Правда, дочка?
— Правда… мама… — прошептала Лена.
И тут раздался крик Владимира Всеволодовича
— Смотрите! Смотрите!!!
— Что случилось?! — забеспокоились все.
— Да не случилось, а — происходит! То, что и должно было быть! Мы только и говорим сегодня – чудо, чудо. Да вот же оно — чудо из чудес!
— Тиша! — изумился Стас. — Ты — встал?!
И в самом деле, пока взрослые увлеченно разговаривали, ребенок впервые поднялся на ноги.
Ноги его еще подгибались.
Было видно, что он вот-вот опять упадет.
Чтобы затем снова встать.
Еще несколько раз упасть и встать.
И больше уже не падать.
А идти по жизни — в полный рост.
Как шли в свое время мама Сергея Сергеевича, ее муж, родители Стаса, сам Стас, Лена…