Для бодрости и, как говорил папа, что, правда, оспаривала всегда и во всем переживавшая за сына мама, для укрепления сосудов.
После этого, как бы он не спешил и как бы ни звала сначала позавтракать мама — утреннее молитвенное правило.
Когда-то это казалось ему лишним, обременительным и даже ненужным занятием, которое безукоснительно ежедневно порекомендовал совершать ему священник.
Стас было воспротивился:
— И так совершенно некогда, а тут два раза в сутки по полчаса из жизни вычеркивать!
— Почему это вычеркивать? — даже удивился всегда и всюду успевавший несмотря на еще большую, чем у Стаса, загруженность священник. — Такие мысли могут быть только от маловерия и отсутствия личного опыта. Господь все восполнит, причем, воздаст сторицей за, казалось бы, зря потраченное время. Не верите — попробуйте сами!
Стас попробовал.
И действительно, всякий раз, когда не забывал совершать утреннее и вечернее правило, все дела устраивались словно сами собой.
Всюду он успевал.
Все делал.
Сначала в школе, потом сразу в университете и институте.
И учился, и отдыхал, и подрабатывал.
Еще и в олимпиадах участвовал.
И книги пытался писать!
Видя это, к нему все чаще стал присоединяться отец.
Утром ему, действительно, пока было некогда.
Зато вечернее правило они — по каламбуру отца — последнее время, как правило, совершали вместе.
А вот мама, как ее ни уговаривали — ни в какую.
Она по-прежнему была убеждена, что все эти молитвы лишь пустая трата времени.
Что ей некогда заниматься ими.
И не хотела даже попробовать.
Тогда они с отцом стали просто молиться за нее.
Надеясь, что сам Господь лучше управит в этом…
А священник между тем терпеливо учил Стаса идти еще дальше.
Молиться уже постоянно.
— Да мне же тексты, даты, события заучивать надо — какая тут молитва? — удивился Стас.
— А вы делайте все ради Христа и постоянно, что бы ни делали, помня, что Господь всегда рядом. Это уже и есть молитва! То есть, живите с Богом, как это и полагается каждому православному человеку. А то ведь некоторые покрестятся и думают, что все — духовная часть жизни на этом для них закончена. Нет, все только еще начинается! И уж, конечно, нужно сразу взывать к Господу о помощи во всех трудных и скорбных обстоятельствах! А то — далеко ли так до уныния?
Вспомнив об этом и то, что уныние является смертным грехом, в чем придется теперь каяться на исповеди, Стас помолился.
И — словно какой-то лежавший у сердца и мешавший до этого даже дышать кирпич из груди выпал!
Утро уже прошло.
До вечера было еще далеко.
Стас смотрел на стоявшую в углу на подставке из толстой стальной проволоки большую остродонную глиняную амфору.
Она была простая, красноглиняная.
Почти вся склеенная из осколков.
Без рисунков и даже орнаментов.
Но зато — четвертый-третий век до Рождества Христова!
Подарок Владимира Всеволодовича на его двадцатилетие.
Сколько раз мама предлагала поменять ее на одну из двух ярко расписанных современными художниками амфор.
Ту поставить сюда, а эту сдать в антикварный магазин или просто вынести на помойку.
Но Стас, не переносивший ничего неподлинного и поддельного, и имевший на все это какое-то особое, трудно объяснимое чутье, благодаря которому его сразу же стали ценить в магазине даже опытные антиквары, категорически отказался.
Он бы наоборот те две амфоры с удовольствием выбросил из дома.
Но — они были предметом особенной гордости мамы.
Она подговорила двух состоятельных работников клиники подарить их на недавний юбилей мужа.
Сам Сергей Сергеевич, правда, остался к ним равнодушным.
Он больше по-детски радовался подносимым ему картинам-шаржам, роскошным бокалам с дарственными надписями и особенно авторучкам.
Которые потом передарил Стасу.
А мама специально поставила амфоры — одну в прихожей, где всякому новому гостю говорила, что ее сын пишет романы на античную тему.
А вторую — в гостиной.
Чтобы продолжать начатую беседу.