36098.fb2
Жадный, как все эллины, до всего нового и любопытного, Юний даже жевать перестал в ожидании услышать что-то необычное. Притча от самого Бога — будет что рассказать потом друзьям! Но, дослушав до конца, он разочарованно пожал плечами: «Ничего не понимаю…» Ну, вышел человек сеять, ну разбросал свои семена, которые разлетелись кто куда. Одни на камни, другие в густую траву, третьи на взрыхленную почву, где проросли и дали урожай. И это всё?!
Да как только можно слушать такое?
Но слушали все. Причем, с самыми серьезными лицами, стараясь не пропустить ни слова.
И это было самое странное.
Непонятное.
И любопытное…
***
...День — вечер — ночь — день...
Мгновениями казались часами...
Капитан, едва освободившись после погрузки-выгрузки в очередном порту, снова подходил к апостолу и слушал, слушал его.
Ночь — день... вечер — утро...
Наконец "Амфитрида" бросила якорь в гавани небольшого городка Византия.
Матросы во главе с капитаном обступили собравшегося сходить на берег апостола.
— Оставайся! — уговаривал его триерарх. — Я буду счастлив повезти тебя с учениками дальше!
Пассажиры, в свою очередь, упрашивали апостола посетить Фракию, чтобы он сказал и их землякам, что приблизилось царствие Божие и нужно покаяться.
— Они даже не станут слушать нас!
— Спаси их!
— Спасает лишь Бог! — весомо поправил говорящего апостол.
— Вот и расскажи им про него! Ведь они даже не знают о Нем!
Апостол задумался, словно прислушиваясь к чему-то.
И, наконец, сказал:
— Хорошо! Только я пойду к вам морским побережьем.
— Я покажу тебе путь! — с готовностью предложил Теон.
— И мы с тобою! — присоединились к нему еще два фракийца.
Остальные, в том числе и немало огорченный этим Садал, торопились домой, к семьям и, посовещавшись, решили продолжить путь морем.
Апостол с ласковой улыбкой попрощался с командой "Амфитриды", независимо от того, раб то был или келевст.
И спустился по трапу.
— Жаль! — глядя ему вслед, вздохнул триерарх и сказал стоявшему рядом рулевому: — Одно лишь утешает меня — что целых три дня и две ночи я имел счастье видеть и слушать этого Божьего человека. Признаюсь тебе, в начале пути я был немало огорчен, что надо заходить в каждый порт, а теперь даже рад этому: иначе вместо трех дней было бы всего полтора... И даже скажу больше, это — самый лучший и богатый рейс в моей жизни!
Он изо всех сил замахал руками апостолу.
И тот ответил капитану легким кивком.
— Глядите, глядите! — вдруг закричал кто-то из учеников, показывая на причалившее судно.
— Да это же "Паллада"!
— О, Боже! Что с нею стало…
— Точней, от нее – осталось…
— Да, потеряла Афина свое копье! — ухмыльнулся Юний.
Но, заметив сошедшего на мостовую порта вместе с римским сенатором и триерархом своего старшего брата, нырнул в толпу учеников.
Янус посчитал за лучшее немедленно последовать вслед за ним.
— Для чего ты вызвал охрану порта? — слышали они надломленный голос капитана Сизифа. — Зачем приказал опять заковать гребцов?! Ты же обещал выкупить их на свободу!
— Да! Ну и что? — с усмешкой отвечал сенатор. — К этому меня вынудили обстоятельства. А теперь, когда все позади, я не вижу необходимости освобождать их! Хватит и того, что один из них уже получил свободу!
— Но ведь он погиб, выручая нас! — поддерживая капитана, осторожно заметил Ахилл.
— Какая разница? — равнодушно пожал плечами сенатор. — Для раба смерть — самая скорая и надежная свобода.
— Так ты, выходит, обманул его? — не веря своим ушам, во все глаза уставился на него Ахилл.
Но сенатор и на это знал, что сказать.
— Почему обманул? — надменно спросил он. — Это была военная хитрость, благодаря которой, кстати, все мы сейчас живы! Сам Божественный Август, между прочим, пообещав в Сицилийской войне свободу тридцати тысячам рабов, если те поддержат его в решающей битве, победив, отказался выполнять обещанное! Что я, по-вашему, достойнее самого Августа? Или богаче его?!
— Но ведь ты обещал... — с легкой растерянностью напомнил Ахилл. — Дал слово сенатора!
— Запомни, — выделяя каждое слово, ответил ему Мурена. — Все римляне, от патриция до последнего плебея, бывают искренними только раз в жизни: когда составляют завещание!
Он гордо вскинул подбородок и направился к стоящей в гавани под римским знаменем (волчица, вскармливающая мальчиков-близнецов) боевой триреме.
Ахилл бросился было за ним, но, понимая, что это теперь бесполезно, остановился.
Было видно, что сенатор сразу забыл о нем, как забывают игроки после игры свои игральные кости.