С текстами молитв…
— Когда-то под ними, — усмехнулся Стас, — висели следы моих поисков смысла жизни.
После того, как впервые придя к ним знакомиться, бывший крупный чиновник на пенсии, ближайший сосед Григорий Иванович сказал, что главное в жизни — это власть, Стас вырезал — откуда только смог — фотографии президентов, генералов и других людей, обладающих этой властью.
Тоже стал вырабатывать ее в себе.
И, по-своему, разве что не молился на них…
Следующий гость — дядя Андрей, огромный мужчина, работавший на бойне, а затем ставший жалким инвалидом после инсульта, убедил Стаса, что нет ничего лучше, чем вкусно есть и наслаждаться всеми благами жизни. От чего его, и как впоследствии не напрасно, всячески пытался отговорить отец. Но дядя Андрей и слушать тогда не захотел, за что потом и расплатился здоровьем.
Новых вырезок беседа с ним не прибавила, но направление мысли Стаса тогда несколько изменилось.
Затем здесь побывал олигарх Игорь Игоревич — отец Ника, бывшего тогда безнадежным наркоманом, которому не смогли помочь миллионы и миллиарды отца, и которого избавил от этой смертельной зависимости своею дерзновенной к Богу молитвой и любовью отец Тихон.
После отъезда Игоря Игоревича на стене появились вырезки из газет с курсами доллара и других валют, интервью с известными бизнесменами.
А Стас решил, что все вместе: власть, деньги и развлечения с удовольствиями и составляют настоящий смысл жизни.
Все это неожиданно перечеркнул директор местной школы Юрий Цезаревич. Бывший тогда яростным атеистом — это потом, едва не погибнув жуткой смертью, он обрел веру — он уверенно заявил, что смысл жизни заключается в том, чтобы ставить после себя благодарную память потомкам.
Как, например, великие поэты, писатели, ученые, актеры…
Или — просто скромно воспитавшие детей, проложившие новую дорогу, посадившие деревце люди…
Стас тщетно пытался выведать, а каково же тогда всем им самим после смерти жить в этой памяти?
Чувствуют ли они хоть что-то?
Сам он тогда панически боялся смерти, даже затыкал себе уши, чтобы не слышать своих мыслей о ней…
Но тут, под влиянием Юрия Цезаревича, она властно напомнила о себе: и все эти только что вожделенные — власть, слава, деньги сразу потускнели, стали бессмысленными и никчемными.
Ибо всё когда-то, стань ты хоть диктатором всей земли и самым богатым человеком на свете, должна была перечеркнуть смерть.
Поэтому этот заданный вопрос был для него самым главным.
Можно сказать, последней надеждой.
И важнее его не было ничего на свете!
Но вразумительного ответа от поспешившего переменить тему разговора Юрия Цезаревича на это не последовало.
Зато, на всякий случай, на стене появились портреты Пушкина, Циолковского, маршала Жукова, Юрия Гагарина, отца медицины Гиппократа (которого он переделал из изображения скульптурного бюста какого-то римского императора) или… наоборот — уже и не вспомнить…
А, впрочем, почему это не вспомнить?
Стас согнал морщинки на лбу, напрягая память.
Да, точно — это действительно было наоборот!
Как и вообще все тогда в его жизни…
Он вырезал из отцовской научной книги портрет Гиппократа и подписал под ним: «Император Деций».
Уж кто-кто, а римский император стал для него практическим образцом смысла жизни: ведь он имел для этого все: власть над целым миром, огромные деньги и возможность полностью жить в свое удовольствие. Ну, и разумеется, полную известность как тогда, так и на все последующие века. И даже тысячелетия.
А имя Деций Стас написал — потому что, как раз в то время читал о нем.
Велевший в наказанье сидеть ему в этой комнате и думать, как жить дальше, отец разрешил из всех развлечений оставить одну большую толстую тетрадь, в которой учительским почерком была написана историческая повесть отца Тихона «Приди и виждь» [9].
Он писал ее, когда еще не был старцем-монахом, а работал учителем истории в школе.
И в ней очень живо описывалось, как императорский курьер этого самого Деция развозил на корабле по провинциям эдикт о начале кровавого гонения на христиан.
Желая спасти своего сына Криспа, который верил в Христа, он взял юношу с собой. Во время морского путешествия тот познакомился с девушкой Златой. Кстати, по легкомыслию, купленной им, вместе с ее отцом и братом и вскоре освобожденной, рабыней. Они полюбили друг друга. Но потом, увы, в отличие от них с Леной, вынуждены были расстаться навсегда.
А весь экипаж корабля и его пассажиры (к сожалению, за исключением укоренившегося во зле капитана) благодаря тому, что на нем плыл пресвитер Нектарий, стал христианским. Просвещенные светом Истины люди, боясь, погибнув, так и низвергнуться навсегда на дно ада, приняли крещение во время страшного шторма…
Та книга на многое открыла тогда глаза Стасу.
И, как знать, не с тех ли пор в нем зародилась (значительно позже проросшая, словно зерно) мысль и самому писать исторические книги?
Не просто, чтобы люди читали их для полезной любознательности или праздного любопытства, а — с духовной пользой!
Как знать…
Во всяком случае, именно тогда он начал писать стихи…
И как хорошо, что паломники навсегда заклеили на стене всё то, чем он жил и к чему стремился, по своему незнанию, раньше.
Стас невольно улыбнулся, вспомнив недавние слова Лены, и покачал головой.
Маленький был, глупый.
Плохо, когда большие и умные продолжают жить так, словно кроме этой временной земной жизни не существует Небесной Вечности!
Рвутся изо всех сил к власти, славе, большим деньгам.
Даже не думая, что все-все-все земное когда-нибудь закончится для всех — без единого исключения!
Лично у него в голове — слава Богу! — от всех тех ложных смыслов жизни и следа теперь не осталось.
Как, к счастью, и в самом сердце…
Временное уступило место Вечному.