— О чем ты? — недоуменно взглянул на него Стас, думавший на самом деле о недостижимости этого разрыва.
— Как это о чем? Точнее, о ком… О Лене!
— А-а… — будто припоминая что-то давно забытое, кивнул Стас и пожал плечами: — А что тут переживать? Собственно, ничего особенного не случилось. Я все равно не хотел, чтобы у нас было все быстро. Ей надо учиться. Мне еще — тоже. Причем, много и срочно!
— Так ты вроде и так учишься… — озадаченный последними словами сына, напомнил отец.
— Да нет, я решил на будущий год поступать еще в один институт! — нетерпеливым голосом перебил Стас.
— В какой?! Надеюсь, в родственный твоим факультетам? В какой-нибудь историко-архивный?..
— Нет, наоборот — в технический. Точнее, связанный с электроникой! — твердо ответил Стас и, видя, как меняется лицо отца, поспешил успокоить его: — Не беспокойся — заочно!
— Как это не беспокойся?! Совмещать учебу на двух гуманитарных факультетах с техническим… — Сергей Сергеевич взглянул на сына, как, наверное, смотрел на самых трудных своих пациентов, и покачал головой: — Боюсь, такого не выдержит даже такая светлая голова, как твоя! Зачем тебе это?
— Понимаешь… — Стас кивнул на замусоренный пол и, старательно подбирая слова, чтобы было понятней, объяснил: — Я решил избавить человечество от мук творчества.
— Что?!
— Ну, как бы это тебе понятнее объяснить. Коротко говоря — изобрести прибор, который смог бы записывать мысли человека. Назовем его условно — мыслефон.
— Мыслефон?! — ошеломленно переспросил Сергей Сергеевич. — Но ведь это же невозможно!
— Когда-то и диктофон, да что там — вообще запись человеческой речи казалась невозможной. Однако вот ведь — изобрели!
Стас кивнул на диктофон и победно взглянул на отца.
— Да ты хоть представляешь, какие знания потребуются для этого?! — уже с нескрываемой тревогой воскликнул тот. — Тут мало электроники и вообще всех технических наук! Нужно еще знать, как устроен и работает человеческий мозг!
— Значит, поступлю и в медицинский! — как о само собой разумеющемся невозмутимо сказал Стас.
— Все учеба, учеба, а жить когда? Тебе ведь нужно будет создавать семью, обзаводиться детьми!
— Зачем? — снова равнодушно пожал плечами Стас. — Я ведь теперь никогда не женюсь. Как говорится, все, что ни делается — все к лучшему. Семья была бы мне только помехой на пути к такой цели. А так, спасибо Ленке, теперь как следует выучусь, изобрету мыслефон и первый же воспользуюсь им!
Видя, что сейчас переубедить сына нет никакой возможности, Сергей Сергеевич поднялся с дивана, неопределенно пожал плечами и вышел из комнаты.
Стас резко повернулся к компьютеру. Задача была поставлена. Надо было начинать ее выполнение прямо сейчас. Он с детства не привык откладывать серьезных дел на потом.
Но тут за дверью снова послышались голоса родителей:
— Ну… как он там?
— Все нормально. Переживает, но держится молодцом!
— Сережа, ты что-то утаиваешь от меня…
— Да ничего я не утаиваю! Просто он решил поступать еще в один институт…
— О, Господи!
— Наверное, для того, чтобы забыться… Он же ведь весь в меня — однолюб!
Стас только головой покачал, услышав эти слова отца. В самую точку, в самую боль сердца попал — вот уж поистине кардиолог!
Неожиданно ему чуть ли не до слез стало жалко родителей. Нужно было прекращать хоть их мучения. Он решительным движением выключил компьютер, вышел из комнаты и, потирая ладони, как можно непринужденней сказал:
— А вот — и я! Надеюсь, мои любимые оладышки еще не остыли?..
Глава вторая
ЛИК И ЛИЦА
1
— Прежде всего мы должны спасать отца! — с укором напомнил брату Ахилл.
...За воротами с гордо восседающим на молниях римским орлом слышалась громкая перебранка.
Ахилл, стройный мужчина лет тридцати, в римской тунике, на правах старшего брата распекал одетого в греческую одежду двадцатилетнего Юния, который еле держался на ногах после ночной пирушки.
На голове младшего брата красовался съехавший набок увядший фиалковый венок. На груди пробка от амфоры — шутливая награда друзей за удачную шутку или какую-нибудь отчаянную выходку. За поясом была заткнута фригийская шапка. Рядом с ним стояла красивая юная флейтистка из таверны. Юний прихватил ее с пира и теперь пытался провести в дом.
Из двери выглядывала жена Ахилла, отгоняющая спать двоих детишек. Чуть поодаль стояли раб и рабыня.
— Погоди, вот вернется патер, и я расскажу ему все! — пересыпая эллинскую речь латынью, грозил Ахилл.
— Что все? А что я такого сделал? — нарочито изумлялся Юний, жестами призывая в свидетели своей невиновности небо, деревья, флейтистку...
— Слышишь, Ирида, он еще спрашивает! — оборачиваясь, в свою очередь, к жене, возмущался Ахилл: — Три дня назад, во время своей очередной вакханалии, ты с дружками вывалил из повозки торговца рыбой!..
— Вот была потеха! — захохотал Юний и, вставляя в пику брату в речь варварские слова, принялся объяснять флейтистке: — Этот торговец напоминал акулу, гонявшуюся по мостовой за кефалью!
— Вчера учинил драку в таверне!..
— Да разве же это драка? Мы даже одной амфоры не разбили. И носы у всех целы!..
— А сегодня...
— Что сегодня? — с вызовом уточнил Юний.
— Я даже слов подобрать не могу, чтобы назвать твой поступок... Ты осмелился привести в наш дом — о, боги! — в наш достойнейший, благочестивый дом продажную женщину!
— А что здесь такого? Может, я жениться на ней хочу! Да! Жениться! Верно, Юлия? — спросил Юний, приобнимая флейтистку.
— Элия!.. — осторожно поправила та, с изумлением глядя на него.