Солдаты закричали ура. Вверх полетели фуражки. В этот момент из заросшего мелким березняком перевала стали высыпать густые цепи красноармейцев.
Полк во главе с Красноперовым и Калиной двинулся им навстречу.
Колчаковская армия, получив в начале лета 1919 года несколько сильных ударов, начала разваливаться и расползаться.
Но полумиллионная армия еще имела достаточно сил, чтобы продолжать свое страшное кровавое дело. Война продолжалась с таким же ожесточением, еще свирепее действовали колчаковские карательные отряды.
И на этом этапе борьбы огромную роль в убийстве людей, в грабеже и уничтожении народного достояния играли так называемые военные миссии союзных держав. Они пошли на ряд крайних мер, чтобы удержаться в России.
«Наша цель дороже любого количества человеческой крови», — заявил Нокс, доказывая необходимость усиления дальнейших репрессий. И это стало установкой и директивой всей белогвардейщины.
Урал затянуло серым смрадным дымом. Горел лес, горели заводские постройки, как подкошенные, валились сторожевые вышки, горели пересохшие болота.
Это колчаковцы с остервенением крушили народное добро, мстя уральцам за поддержку Советской власти, за вспыхнувшие на заводах и селах восстания…
Вернувшийся из ссылки Трофим Трофимович Папахин скрывался на юрме. Оттуда он наладил связь с карабашцами, и все чаще и чаще стал появляться в поселках, на рудных дворах, в цехах завода. Он разыскивал нужных людей, собирал их группами, говорил:
— Товарищи! Надо спасать завод от врагов.
Его призыв к сплочению и спасению завода находил горячий отклик у рабочих.
Прошло некоторое время, и на заводе возродилась большевистская организация. Рабочие снова почувствовали, что они не одиноки.
…И вот по зову Папахина глухой, дождливой ночью в Саймановск один за другим бесшумно потянулись представители завода, рудников, узкоколейки.
Поздоровавшись с Папахиным, делегаты проходили в затемненную ставнями избу и молча рассаживались на лавку, на скамейки, прямо на полу.
Первой к собравшимся обратилась Дуня, снова вернувшаяся в Карабаш. Открутив фитиль жестяной лампы самоделки и придвинув ее на край стола, она вытащила из кармана голубую бумажку, сказала:
— Хозяин телеграмму вчера прислал управляющему.
Вот слушайте, о чем они сговариваются: «Предлагаю немедленно приступить к выполнению намеченного плана номер один, касающегося рудников. Донесение жду через пять дней».
Прочитав телеграмму, Дуня разъяснила:
— Я сразу-то не поняла, в чем дело, а потом мне как будто бы кто подсказал. Дай, думаю, сбегаю к Андрею Ивановичу: он, наверное, знает, в чем тут дело, прибежала, а он и дверь-то не открывает. «Я, — отвечает, — на дому не принимаю, идите в больницу». — Да как же в больницу, если мне нужно с вами один на один. — «Все равно, — говорит, — в больницу идите». Подумала я и решилась. «Пустите, — говорю, — Андрей Иванович, я к вам не по хворости, а по особому делу». Отпер, прочитал телеграмму, нахмурился, а ничего не говорит. Неужели, думаю, мне Алексей, когда в Карабаш направлял, зря сказал про него, как нашего человека. Собралась было уж назад пойти, но тут он пододвинулся ко мне и спрашивает: «А зачем это тебе?» — «Как, — говорю, — зачем? Верные люди мне говорили, что если будет трудно, всегда к вам обращаться». Выслушал это он, за руку взял меня. «Это, — говорит, — дело серьезное., дочка. Рудники затопить хотят, оборудование вывезти, чтобы без них завод пустить не могли. Мне об этом вчера еще сказал, жалко, а ничего не поделаешь». Дуня замолчала и вопросительно посмотрела на Папахина.
Трофим Трофимович поднялся с места, подошел к столу.
— А что еще говорить? И так ясно, как божий день. Теперь все будет зависеть от нас, дадим мы увезти оборудование или нет. Вот об этом давайте и подумаем.
Из самого угла, от умывальника, крикнули:
— Пусть попробуют!
— Дураков таких теперь нет, кто бы им работать стал, — поддержали из другого угла, — а без нас они — что поп без прихода: лоб разобьют, а толку ни на грош.
— Силой могут заставить, — послышался неуверенный хрипловатый басок.
— Ну и что ж? Пусть заставят, будем работать, ничего не делая. Нас все поддержат.
— А пленные, — прохрипел тот же басок, — подведут. В прошлом году они Рихтеру помогли.
— Говорят, они теперь не в ладах, — отвечая встревоженному представителю железнодорожников, сказал Папахин. — Надули они их. Обещали домой отправить и обманули.
— Все-таки надо бы с ними поговорить, в самом деле подвести могут…
— Хорошо, переговорим! — согласился Папахин. — А как с демонтажом насосного оборудования?
После непродолжительных разговоров решили оборудование не снимать.
Узнав о приходе рабочих, пленные собрались около барака, долго и обстоятельно обсуждали, что им делать, потом выделили для переговоров своих представителей.
Делегацию пленных возглавил пожилой, крепко сбитый, приземистый австриец Отливак Павел.
Разговор сразу принял дружеский характер. Папахин, вторично объясняя причину прихода делегации, подал Отливаку руку. Не скрывая радости, австриец долго тряс ее. — Русские рабочие — наши друзья, — сказал он взволнованно. — Пусть здесь снова будет Советская власть. Мы не против, — но, видимо, терзаемый, как и все пленные, мыслью о доме, добавил:
— Плохо, что это опять не изменит нашего положения. Мы хотим домой. Мешать не будем… — Советское правительство заключило с Германией мирный договор. Разве вы об этом не знаете? — спросил Папахин.
— Неужели нас теперь могут отправить на родину? — Не веря в свое предположение, неуверенно спросил Отливак.
— Не только могут, но обязательно отправят. В Советской России давно нет военнопленных, все домой уехали.
Отливак схватил Папахина за руку.
— Тогда скажите, что мы должны делать, чтобы здесь тоже Советская власть была.
— Рабочие просят, чтобы вы отказались снимать и грузить оборудование, — ответил Папахин. — Пусть оно останется здесь.
— Для рабочих? — улыбаясь, спросил австриец.
— Угадал. Для рабочих.
— Хорошо, — согласился Отливак, — я переговорю со своими товарищами и скажу ответ. Мы против власти, не желающей отправить нас домой. Еще против потому, что она плохо относится к рабочим. Мы это видим. Подождите здесь, я скоро вернусь, — и, попыхивая трубочкой, пошел к молча стоящим у барака товарищам.
Ожидая ответа, делегаты завязали с оставшимися военнопленными беседу.
— Есть среди вас большевики? — спросил Папахин, обратившись к высокому, худому немцу с большим сизым шрамом на щеке.
Немец задумчиво покачал головой.
— Нет. Среди нас много социал-демократов, про большевиков я не слыхал.
— Как вы смотрите на Советскую власть?
— Мы ее плохо знаем, однако среди нас есть люди, которые хотят, чтобы Советская власть была и в Германии. Их немного, но все же они есть.