Мальчик понял, что произошло.
— Дяденька! — закричал он. — Так там же могут быть люди?!
Жульбертон поднял руку — и что-то тяжелое и жгучее обрушилось на Алешу. Почва под ним поплыла, и он стремительно полетел в бездну.
Вторая смена, как всегда, спустилась на пять минут раньше второго гудка. Принять работу, закурить и перекинуться несколькими фразами с уходящей сменой — вот для чего были нужны эти пять минут. А потом шли девять часов изнурительной работы, в полумраке, под холодным, как лед, подземным капежем.
Карпов вместе с Пыхтиным, Федором и Спиридоном работали в одном забое. Закуривая, люди неторопливо переговаривались.
— Сомневается хозяин-то наш, думает, не лишку ли зарабатываем? Разжиреем еще, — подтрунивал Карпов над коренастым, сгорбленным крепильщиком.
— А как же, конечно, много, — отшучиваясь, согласился крепильщик. — Неспроста же Уркварт опять расценки снижать вздумал.
— Страсть, говорят, боится хозяин, как бы рабочие, чего доброго, досыта не наелись.
— И сейчас в кармане вошь на аркане, а прижмут еще, глядишь, и она подохнет. Шесть рублей за полмесяца, через пять лет ревматизм, через десять — инвалид. Вот она, жизнь-то, какая!
— Не жизнь, а малина.
— Еще какая, — поднимая с земли топор, угрюмо проворчал крепильщик. — Умереть бы лучше, а вон поди ты, живем. — Он махнул рукой и тяжелой поступью пошел из забоя.
Полминутой раньше к выходу прошел Барклей. Указав бурильщикам, где и как готовить скважины, старик положил сумку в свободный забой и пошел на рудный двор.
Оставшиеся взялись за работу. А через минуту раздался взрыв. В забое все задрожало, сверху посыпалась порода. Лампы сильно замигали и погасли.
Чиркнув спичкой, Михаил тревожно посмотрел на товарищей:
— Что такое? Во время смены?
— Чего они рвут при людях? С ума спятили, — торопливым полушепотом спрашивал Федор, — никогда этого не было.
У входа в штрек послышались испуганные голоса:
— Ой, что делают, душегубы? Людей перекалечили! Издалека раздался крик о помощи:
— Спасите, братцы, убили! Ах, убили, братцы…
— Федя, где Федя? — спохватился Спиридон. Схватив лампу, он бросился в штрек. За ним побежали остальные.
В забоях началась паника. Люди метались из стороны в сторону, не зная толком, что случилось и что им делать.
Спиридон бросался от одного убитого к другому. Наконец он нашел Федю, навзничь лежавшего на руде. Тут же валялись обе лошади. Ноги у Спиридона подкосились.
— Сынок! Федя, родной мой… — падая на лежавшего около вагонетки мальчика, рыдая, закричал он.
Федю перенесли в забой, положили на куртку Спиридона. Михаил начал искать рану, будто это имело какое-то значение.
Совсем обезумев, Спиридон бросался из угла в угол и не переставая кричал:
— Сынок!.. Федя, Феденька!.. Сынок!
После долгих поисков Михаил, наконец, обнаружил на затылке сильную опухоль.
— Вот сюда его и трахнуло, — решил Михаил и неизвестно для чего начал сильно трясти Федину голову. Вскоре ему показалось, что мальчик тихо застонал, тогда он припал к опухшим губам ухом и стал напряженно слушать.
— Тише! — вдруг закричал он на Спиридона. — Тише!
Дышит, Жив он, дышит…
Через некоторое время паника в штреке и в забоях постепенно улеглась. Шесть человек раненых, кроме Феди, были уложены в одном месте. Возле них хлопотала группа шахтеров. Раненые нуждались в перевязке, но делать ее было нечем. Тогда трое товарищей сняли нательные рубахи, разорвали их и, как могли, перевязали раны.
В другом забое уложили убитых, их было пятеро. Среди убитых был и шахтер, который лишь несколько минут тому назад удивлялся, что при таких тяжелых условиях он все еще живет. Крепильщик лежал скрюченный, с разбитым черепом, лицо было залито кровью. Окровавленные руки вцепились в топорище так крепко, что товарищи едва смогли вынуть из них топор…
Еремей и Шапочкин встретились около завала. Валентин тревожно смотрел вверх на забитый породой штрек. Губы его что-то шептали, пальцы правой руки нервно теребили кромку капюшона.
— Работа чистая. Ни дохнуть, ни выдохнуть, — произнес, наконец, Валентин, заметив Еремея. — Поймали нас в ловушку. Крепко…
— Копать надо. Чего время терять? — отозвался Еремей. — Знамо, ловушка. Динамита, наверное, пуд не пожалели. Решили крепко забить гроб-то.
— Сколько нас здесь человек? — спросил Валентин.
— Сколько? Да поди сто. Не меньше.
— Много.
— Конечно, немало. Но это к лучшему. На народе и смерть красна.
— Много, — снова подтвердил Валентин. — Скоро задохнемся…
— Ясно, задохнемся, коли сидеть будем, — согласился Еремей.
— Вот что, Еремей, положение у нас тяжелое, но мы можем еще вырваться, если только проявим настойчивость.
— В народе, что ли, сумлеваешься? — спросил Еремей.
— Я не сомневаюсь, — ответил Валентин. — Не в этом дело. Нужно, чтобы с первого же часа порядок был и дисциплина. Вот о чем я думаю. Сам видишь, какая обстановка-то, всего можно ожидать.
— Сходку крикнуть надо. Решить, и чтобы больше ни каких, — предложил Еремей.
— Это правильно. С этого давай и начнем, — согласился Шапочкин.
— Тогда пошли к забоям, сейчас же людей собирать буду.
Вскоре в штреке загудел голос Еремея:
— На сходку! Эй! На сходку выходи, чего по углам забились, как мыши?