Машутка с завистью слушала Алексея.
— Вот это жизнь, — говорила ока. — А я жила весь век в деревне и ничевошеньки не знала.
…Постепенно рана у Алексея заживала. Отдохнувший молодой организм наливался силой. Поднявшись с постели, Алексей сейчас же взялся за дело: он снял со стены ведро, вышел за ворота, достал из колодца бадью воды и, перелив ее в ведро, понес под сарай. В это же время к гнедому с охапкой сена подошла Машутка. Увидев Алексея, несущего воду, девушка нахмурилась, взяла у него из рук ведро и, показав на скамейку, сказала строго:
— Иди лучше посиди вон там. Здесь и без тебя управятся.
— Да и я могу, — пытался отговориться Алексей. — Хватит уж валяться, пора и за дело.
В глазах девушки мелькнула едва заметная теплинка, но она строго сказала:
— Хватит или нет, это еще надо фельдшера спросить.
Алексей перешел двор и смущенный обращением Машутки неохотно сел на ступеньку крыльца.
Смущение Алексея обрадовало Машутку, и она, продолжая теперь уже нарочно хмуриться, повесила на кол пустое ведро, набрала из поленницы большую охапку дров и, прихватив свободной рукой сушившийся на веревке половик, легко пошла в дом.
Чтобы хоть чем-то помочь девушке, Алексей поднялся на крыльцо, стащил с другого конца веревки второй половик и, открыв Машутке двери, зашел в избу. Когда Машутка положила к подпечку дрова, он подал ей принесенный половик и, улыбнувшись, спросил:
— Сильно я надоел тебе, Маша?
Девушка вздрогнула и с удивлением посмотрела на Алексея.
— Нет, нисколько, откуда ты это взял?
— Как откуда? Вижу, ты недовольна, сердишься…
— А тебя это очень трогает? — прищурив глаза, серьезно спросила Машутка.
— Конечно.
Машутка взяла с полки подойник, накрыла его полотенцем и, проходя мимо Алексея, ответила:
— Выдумываешь ты, вот что.
В сенях она встретилась с Сергеем, и Алексей услышал, как девушка возбужденно говорила:
— Ходит. Убираться мне помогал. Знаешь, Сергей, он такой добрый…
Что сказала дальше Машутка, Алексей не слышал. Но и того, что он успел услышать, было достаточно, чтобы в груди у него радостно застучало.
Женщины ушли готовить ужин, Алексей с Пустоваловым задержались во дворе около гнедого. Похлопав лошадь по крупу, Пустовалов сказал:
— Хорош конь. Смотри, какая сильная грудь, какие сухие тонкие ноги. Быстрый, выносливый, видать, еще и умный. Недаром Машутка за ним так ухаживает. А может, ради хозяина, — ухмыльнулся Пустовалов.
Алексей смутился и ничего не сказал.
— Да-а, — продолжал Пустовалов. — Не пойму, что с ней случилось. Раньше ни на минуту не умолкала, а теперь ее словно кто подменил. За две недели и десяти слов не сказала. Это ты ее, наверное, перепугал, — и он шутливо погрозил Алексею пальцем.
После ужина все вышли посидеть под окном. Из-за горы поднималось багровое зарево, пахло гарью, где-то горел лес. Поднимая пыль, по улице проскакал патруль, и на сердце каждого, кто видел настороженные фигуры красноармейцев, стало тревожно.
Через несколько минут у школы послышались громкие голоса. Это расквартированные там красноармейцы, поужинав, высыпали на площадь.
— Васька! — выделяясь из общего шума, послышался молодой звонкий голос. — Васька! Сколько тебя еще ждать? Давай бегом, — и потом тот же голос крикнул еще громче:
— Тихо! Тихо, говорю! — Шум стал постепенно стихать, и, вдруг взметнувшись, зарокотал звучный бас.
Десятки голосов подхватили песню, и понеслась она могучая, гордая по улицам и горам Златоуста.
Прислушиваясь к песне, Алексей смотрел на сидящую рядом с ним Машутку. Казалось, она забыла об Алексее, обо всем, кроме песни.
— …На подвиг и на бой зовущий, — переливаясь звенел тенор, поднимаясь над десятками других голосов.
Машутка, наконец, повернулась к Алексею.
— Вот это песня… Я никогда еще такой не слышала.
Кончилась песня так же неожиданно, как и началась.
Сергей поднялся со скамейки, вздохнул.
— Сидите, вам завтра не на работу, а я пойду.
Когда Алексей и Машутка остались одни, она заговорила первой.
— Умеют же люди так хорошо петь. Мне кажется, все они такие славные, а им надо идти на войну. Там ведь убить могут. — И она с тревогой посмотрела Алексею в глаза.
— Не только могут, но, наверное, многих убьют. На то и война, чтобы убивать, — вздохнув, грубовато ответил Алексей.
Машутка задумалась и долго сидела молча, потом снова повернулась лицом к Алексею и тихо продолжала:
— Вот и ты воевать идешь, — и, зябко пожав плечами, добавила:
— Страшно… Поедем лучше к нам в Гавриловну.
— Что же я там буду делать? — удивленно спросил Алексей.
— Жить. Алексей рассмеялся.
— А кормить меня будешь?
— Сам будешь есть, не маленький, — ответила Машутка и, нежно заглядывая ему в глаза, добавила, — если понадобится, буду и кормить. — А теперь пойдем, спать пора.
Алексей поднялся, взял девушку за плечи и, притянув к себе, сказал:
— Какая ты, Маша!..