Я разбил фонарь у фитнес-клуба. Кулаком, одним ударом. Круглый белый плафон разлетелся на осколки в разные стороны, а из руки почти сразу потекла кровь.
Я наорал на какого-то прохожего, который толкнул меня плечом, когда я шел в магазин.
А потом выкурил несколько подряд горьких сигарет и успокоился только когда в груди уже стало больно.
Хер знает, от сигарет ли. Но меня попустило.
Почти.
Потом ещё после всех клиентов на полтора часа убил себя в зале. Целый час силовой и полчаса молотил грушу. Так сильно, что ко мне подошёл какой-то мужик и со смехом спросил, что бедная груша мне сделала.
Она — ничего.
Я сам себе сделал. И теперь ненавижу себя.
Потому что Аня меня тоже терпеть не может. Я для неё враг номер один, предатель, а ещё наверняка «такой же как все».
Ненавижу себя за то, что не сдержался. Я долгие годы убивал в себе все то, что тянулось за мной из прошлой жизни, и эмоциональность была одним из пунктов, от которых я мечтал избавиться. Я дохера сил и времени потратил на то, чтобы быть спокойным и холодным всегда. Это не была моя маска, это был я настоящий. Просто научился выражать эмоции словами через рот, а не действиями или порывами какими-то. Я научился сохранять ровное лицо и холодность во всём. Но Аня… она просто сорвала всё. Оставила первую версию Дамира: того мальчика, которого бросили в детском доме как старую игрушку за ненадобностью. Просто так вышло, что Дамир никому оказался не нужен. И Аня вернула меня в те годы. Когда эмоции были моим главным оружием в борьбе с несправедливостью мира.
Я не выиграл борьбу и решил закрыться, глупо надеясь, что это поможет.
Не помогло ничего, к слову. И я вернулся в исходную точку.
В того Дамира у которого и внутри и снаружи ураган целый. Мне тяжело справиться с этим быстро, это дело не одного дня.
Принимаю ледяной душ в зале и смываю с кулаков запекшуюся кровь. Больно. Хорошо. Боль отрезвляет. Она перенимает внимание на себя и не дает думать о чем-то другом.
Но я всё равно думаю.
Когда натягиваю толстовку, выхожу из клуба и нащупываю в кармане эти ебаные наушники.
Чем она думала, решая сделать это? Научили ее, бля, отдавать то, что сломала. Да хер бы с ними с теми наушниками…
Я ж спать не смогу теперь, зная, что она для меня стояла и выбирала своими фиолетовыми глазами их. Обо мне думала, ходя по магазину.
Рука не поднимается выкинуть. Замахиваюсь уже, чтобы влупить их в асфальт, а потом возвращаю в карман и пинаю какой-то камень, снова вспоминая Аню с той дурацкой шишкой на улице.
Она везде. В каждой клетке, в каждом более-менее нормальном воспоминании.
Моя толстовка насквозь пропахлась ее жуткими духами, да я весь уже пропахся, кажется…
Даже этот фитнес-клуб теперь ассоциируется с ней. Как работать тут теперь — понятия не имею.
Везде она. Куда голову не поверни.
Завтра утром повезу колеса на шиномонтаж, и в этом воспоминании тоже она. Растерянная, заплаканная, наивная и ревущая у меня на груди.
Душ дома — она и шум воды, пока я отчаянно пытался читать книгу. Одежда — она в моей футболке. Завтрак — она, готовящая сырники на моей кухне. Комната — она в одном полотенце, жмущаяся у двери. Минуты перед сном — шуршание одеяла, пока она спала на моем диване.
Даже поздороваться с бабой Валей без мыслей о ней не выходит.
Аня умудрилась за такой короткий срок заполнить собой вообще всё пространство вокруг меня. И сейчас, когда она исчезнет из моей жизни, мне будет проще сдохнуть, чем выгрести из этого.
А я уверен, что она исчезнет.
А если нет — исчезну я.
Иду домой.
Мне отчаянно хочется врубить музыку, но рука не поднимается. Казалось бы — просто наушники, но сука, как же тяжело…
Замечаю сзади свет фар. Опять в той же подворотне где ни одного фонаря и живой души.
Вернулся мой сопровождающий? Ну что ж…
Разворачиваюсь. В прошлый раз не прокатило. Никто не вышел, на том и закончили.
Сегодня настроение такое что я готов вытрясти из машины того, что там сидит. Мне плевать на все, если честно. Вообще похер.
Стою лицом к машине. Свет фар лупит по глазам, щурусь, ни черта не видно.
Слышу, как глушат движок, но фары не вырубают. Мы встретимся? Интересно…
Дверь тачки хлопает, из-за фар всё еще ни черта не вижу, но кровь внутри уже бурлит. Что-то мне подсказывает, что эта встреча мне не понравится.
Ко мне подходит мужик, его очертания различаю шагов за пять до меня. Невысокий, худой, в костюме. Руки в карманах. Уложить такого и сломать что-нибудь — дело тридцати секунд. Но сегодня мне интересно послушать.
— Ну привет, Али, — говорит, а меня прошибает током. Я не знаю его. Но он, судя по всему, знает меня. А ничем хорошим такие встречи не заканчиваются.
Хмурюсь. Я не понимаю, кто он такой. Стоит напротив, на лице противная ухмылка. Мне кажется, что я его где-то видел, но где…
— Че тебе надо от меня? — спрашиваю в лоб. Меня эта слежка порядком подзаебала.
— О, да ты не узнаешь меня, — ухмыляется, демонстрируя золотой зуб. Какие конченные понты. — Ну-ну, поднапряги извилины.
Я пытаюсь вспомнить. И ближайшее — он в ресторане с Алёной. Ровно в тот день, когда я узнал, что она замужем. Сколько там лет? Десять?
— А, — киваю, — обиженный муженек пожаловал?
— Думай глубже, мальчик мой.
Какого…
Я всматриваюсь в его глаза и меня шибет током.
Я его не боюсь. Но я его помню.
Это Дикий. Ну или банально Сережа. Это мразь, каких только поискать.
Когда я сбежал из детдома, я попал в его лапы. Он говорил что помогает брошенным с работой и жильем.
Но таскать по городу закладки и продавать наркоту в подворотнях — это не работа. А засранный матрас на полу в каком-то подвале — не жилье.
Нас у него было несколько. И каждого из нас он подсадил на наркоту, чтобы не сбежали. Это было просто. Сначала он подмешивал в воду, потом предложил попробовать, а потом, когда нас ломало, с барского плеча выдавал по таблетке, обещая, что это в долг.
У меня был там друг, Саня. Он был на год младше, такой же беженец из детдома и брошенный всеми на произвол судьбы. Саня скололся в пятнадцать. Скопытился прямо на соседнем матрасе. В тот момент я понял, что надо бежать.
Я не знаю, был ли сам Дикий зависим. Тогда я думал, что точно да. Сейчас — сомневаюсь.
Я сбежал от него полуживой, без еды, воды, одежды и денег. Я воровал, пытаясь выжить. Дох от ломки в подвалах домов, но пообещал себе никогда в жизни не срываться. На самом деле мне повезло — я не кололся, и у меня не было такой сильной зависимости как у Сани. В противном случае я бы не слез.
— Вижу, вспомнил, — улыбается Дикий противно. Я ненавижу его. За всё, через что мне пришлось пройти. За всё, что я видел в том гребанном аду. За то, что я был слабым и поддался. За всё ненавижу.
— Ты ее муж? — меня удивляет этот факт сильнее, чем его появление. — Серьезно?
— Очередная шлюха, за дозу готовая стать кем угодно.
— Она не сидит, я бы заметил, — хмурюсь. Алёна не похожа на наркоманку, это дерьмо какое-то.
— Таблетки по вечерам, чтобы скрыться от депрессии. Её муж бросил, вообще-то. Как хорошо, что в ее жизни так вовремя появился я. И веселье даю, еще и мужика, который ее трахал, нашел. Нравилась куколка? Она неплохо отсасывает, правда?
— Ты серьезно? Подложил ее под меня, чтобы следить?
Меня выбивает из колеи этот разговор. Это большее, чем я мог ожидать. В миллионы раз большее.
— Мне же надо было знать, как ты живешь. Я скучал.
— Иди нахер, — выплевываю в его лицо. Я не собираюсь слушать весь этот бред. — Что тебе надо? Бабки? Скажи сколько, я найду, а потом катись так далеко, чтобы я забыл, что ты вообще существуешь.
— Мы оба знаем, что ты не забудешь.
Как бы ни было херово признавать — он прав. Я не забуду.
И это еще одна причина, по которой я исчезну от Ани и не буду больше с ней контактировать. Даже спустя десять лет мое прошлое не дает мне покоя. А Аня слишком светлый человек, чтобы я посмел окружать ее этой темнотой.
— Скажи, сколько, — повторяю. Я не хочу находиться с ним рядом. Мне противно.
— Не нужны мне бабки, посмотри на меня. Я раскрутил империю, от твоих копеек мне легче жить не станет.
— Тогда что? — сжимаю кулаки и говорю сквозь зубы. Я на грани.
— Я хочу, чтобы ты страдал. Мне было мало, — улыбается мразь и я не сдерживаюсь и бью ему со всей силы и злости, что накопилась во мне.
Под костяшками хрустит челюсть, громко, наверняка больно. Урод падает на землю и мычит от боли. Орать он еще долго не сможет. Жрать тоже.
Наклоняюсь к нему и рычу, не сдерживаясь. Я больше не умею скрывать свои эмоции.
— Я надеюсь, что сдохнешь ты так же мучительно, как все дети, которые умерли от твоих рук. Я бы с удовольствием удавил тебя собственноручно, но на убийство даже такой твари, как ты, я не способен.
Пинаю его под дых и ухожу, пытаясь собраться. Надо собраться. Взять себя в руки и просто прийти домой.
Выкуриваю сигарету в две затяжки, горло сразу дерет от горького дыма, но я сразу достаю вторую, а потом торможу.
Я почти дошел до дома. Та самая подворотня у двора, где я застал тогда Аню с Русом.
Три амбала. Один напротив, другие стоят под стенами.
Ясно. Этого стоило ожидать.
— Закурить есть? — выдает банальное и я бросаю пачку ему под ноги, закатывая рукава толстовки.
Примерно прикидываю, сколько шагов понадобится каждому из них, чтобы добраться до меня и сколько у меня есть время на то, чтобы отбиться.
Это сложно. Но шансы всегда есть. Три — не десять. Да и я не немощный.
И первого я даже успеваю уложить. Он попадает мне в челюсть, немного дезориентируя, но я делаю захват и ломаю ему запястье, оставляя выть на земле.
Со вторым сложнее. Особенно когда подключается третий.
Я пытаюсь отбиться до последнего, а потом слышу щелчок ножа. Он отрезвляет в этой суматохе, я пытаюсь заметить, у кого в руках он блестит, чтобы остановить удар.
Но я не вижу четвертого.
Я только чувствую острую боль по всему телу и теплую кровь. Она, кажется, льется отовсюду.
Я нихуя не понимаю, очень быстро отъезжаю, падаю на землю.
Кто-то орет, куча шагов.
А потом темнота. Тишина.
И спокойствие.