Оу, фак, она не шутила, когда абсолютно командирским тоном говорила мне, что отныне будет заботиться обо мне. С одной стороны приятно до странного: обо мне вообще никто никогда не заботился. Буквально никто и никогда, за свои двадцать пять я ни разу не сталкивался с проявлением хоть каких-то нежных чувств в мою сторону. С другой стороны я свалил из больницы чтобы дышать свободнее, а активистка в моей квартире лазарет устроила, забыв спросить мое мнение по этому поводу.
Она то как ребенок маленький неуклюжий, то командирша, которой и слова поперек не скажешь. Уложила в кровать, лекцию прочитала. Я бы и рад сопротивляться, и потом обязательно так и сделаю, но сегодня мне чёт особенно хреново. В больничке-то каждый день обезбол и витаминчики, я и был огурцом. А тут все, ни одного, ни другого.
В очередной раз Аня заходит в команду с боевым настроем, это видно невооруженным взглядом, ей разве что ножа на бедре не хватает и двух полосок на щеке. В руках аптечка и ножницы, которые я даже понятия не имею где она достала, потому что в моей квартире я их последний раз видел около полугода назад.
— Что снова? — спрашиваю. На сегодня уже было измерение температуры, горсть витамин, бульон, чай, мокрая тряпка на лоб и массаж шеи, чтобы прошла головная боль. Последнее мне особенно в кайф было, ее пальцы точно волшебные, я чуть не кончил от прикосновений, с трудом сдержался чтобы не опозориться. У меня давно не было секса, и несмотря на то, что сейчас я не в лучшем состоянии и вряд ли осилю потрахаться, желание от этого никуда не девается. А тут еще и Аня. Ее нельзя не хотеть. Дохну ровно с того момента как запал на нее.
— Перевязки, тебе нужно обработать раны, забыл? Или зажило всё уже? — этот мнимый образ командирши меня до коликов радует, несмотря на то что немного всё-таки бесит. Я ей позволю поиграть в больничку, раз ей так хочется, чем бы дитя не тешилось. Не знаю, на сколько моего терпения хватит, но пока держусь.
Аня садится рядом со мной на кровати, показательно двигая меня чуть дальше к центру бедрами. Достает из коробки заживляющую подру, пластырь, что-то еще. Не смотрю толком, что она там колдует, залипаю на ней. Бля, какая она красивая…
— Ты чего? — ловит меня за разглядыванием и тут же краснеет… Порываюсь сказать ей, почему палился, но замолкаю сразу же. Блять. Надо поработать над выражением своих чувств, девчонка явно расстроилась из-за моего молчания, а расстраивать ее я не хочу. — Давай плечо.
Образ медсестры ей странно подходит, не хватает только халатика и будет копия. Жалею о спонтанной фантазии сразу же, потому что картинки в голове остановить уже невозможно. Бля-я-я-я… да я сдохну так! Раньше спортом отвлекался, убивался там и проще было, а сейчас мне что делать? Думать о дохлых крысах, чтобы отпустило?
Аня колдует над моими ранами со знанием дела, я даже спрашиваю, не в меде ли она учится, но оказывается, что учится активистка на сценариста. Талантливая инопланетянка, не удивлен даже.
С плечом разбирается быстро, с раной на боку тоже, только немного смущается, когда пальчиками касается мышц пресса, над которыми теперь надо пахать и пахать, чтобы вернуть нормальный рельеф.
— Так, закончили, — говорит, наклеивая пластырь на рану под ребрами, — теперь бе… бедро, — застывает и сразу краснеет. Бля, ну ангел, как такое в наше время вообще возможно? Она краснеет от слова член?
Я понимаю, что ей неудобно и не буду заставлять ее чувствовать дискомфорт. У меня в голове до сих пор та картина, когда ее Рус зажимал, а она отпиралась в подворотне. Тема всякой близости для нее явно болезненная, а я, повторюсь, больно делать ей не хочу.
— Забей, мелкая, заживет само.
— Да сейчас же! — говорит, глядя на меня как на идиота. Пальцем у виска разве что не крутит. — Снимай штаны.
— Так сразу? — пытаюсь увильнуть от этого как-то. Неудобство Ани не единственная проблема. Есть вторая: я сдохну от стояка если она меня там потрогает. — До свадьбы?
— Дамир, я не шучу! Раны нужно обработать, это серьезно. Давай, — сама же краснеет, но не отступает. Нереальная вообще.
Стягиваю штаны до колена и в следующие несколько минут, что она надо мной издевается, сдыхаю.
У нее либо хреновое зрение, либо она от сосредоточенности так делает, но она наклоняется очень близко во время процесса. Я заметил это еще когда она сырники готовила, но значения не придал. И если с плечом мне было почти нормально, с животом чуть хуже, но в целом терпимо, то тут… Это ахуеть можно. У меня нет других слов. Мне кажется что пульс под триста шкалит во время этой пытки, просто адской пытки!
Уверен, она видит мой стояк, уверен, это смущает ее до предела. В какой-то момент мне по-идиотски хочется за него оправдаться, но молчу, чтобы не акцентировать на этом внимание, раз она сама молчит.
Хер знает, как я продержусь с ней… Хорошо что в гипсе только одна рука, походу, мне частенько придется представлять Аню в душе.
— Вот теперь готово, одевайся, — говорит она с напряженной улыбкой и встает, чтобы сложить лекарства обратно в коробку Что такое? Почему напряжена? Я опять сделал что-то не так и всё испортил?
У Ани падает из рук пластырь, она очень странно себя ведет, а когда наклоняется за упавшей вещью хер пойми вообще каким чудом ударяется об стол запястьем. Я даже не успеваю уследить этот момент как она уже скулит и оставляет на своей руке крошечные поцелуи.
— Ты что делаешь?
— Мама всегда целовало, чтобы прошло, привычка осталась, — говорит она чуть не плача. Походу, больно ударилась.
И вот я мозгом-то понимаю что поцелуи точно никак боль не излечат, а тело опять мои мысли не слушает и делает все как ему вздумается.
Через секунду я целую запястье у Ани, осторожно и медленно, ловя себя на мысли, что никогда и ни для кого такого не делал. Она ломает меня, или наоборот исцеляет, я уже сам не понимаю, как это назвать правильно.
Спустя минуту она сидит около меня на кровати и мы целуемся еще жарче чем утром в прихожей.
Я всё еще не натянул штаны обратно, а Аня так и не собрала все лекарства в коробку.
Бля, как я её хочу. Это невыносимо. Сделать всё, что умею и научиться новому вместе с ней. Меня никогда так не крыло, я принял эти чувства с трудом, а теперь не знаю куда их деть, их слишком много, а вылить на Аню все сразу не могу: это будет перебор для нее пока.
— Дамир… — тихо скулит красавица мне в рот и я жмурюсь сильнее, стараясь не сдохнуть.
Сам не понимаю как, и кто из нас выступает инициатором, но в следующую секунду я возвращаюсь в сознание когда мы оба лежим на кровати и я немного нависаю над Аней, опираясь на локоть той руки, что в гипсе. Очень удобно, кстати.
Мне хочется сорвать с неё все тряпки, что сам ей и дал, хочется облизать всю с ног до головы, сделать столько всего… Но торможу, позволяя себе только бешеные поцелуи, но даже от них моя девочка задыхается.
— Жарко, хочу снять… — слышу я сквозь пелену возбуждения и в следующую секунду Аня скидывает мою толстовку, оставаясь… — Господи, я забыла, что я без майки! — она краснеет и бледнеет и хочет сбежать от неловкости, но я ее не пускаю. Она прикрывается руками, вся дрожит, но страха в ее глазах нет. Маленькая тоже возбудилась, раз настолько потеряла голову?
— Убери руки, — хриплю я в полубреду, то ли умоляя, то ли приказывая. — Я не сделаю ничего без твоего согласия.
— Я знаю… — шепчет доверчиво и, зажмурившись, опускает руки…